В определенной мере и сама свойственная нашему источнику, тексту «Маски в эпоху спектакля» логика способна задать определенный «тон» непосредственно и предпринимаемому нами анализу: в предмете «маска» мы оцениваем отнюдь не специфики потенции, суммы возможностей или присутствия некоторого ресурса, а просто каузально открывающуюся картину сочетаемости. И нашей задачей оказывается здесь не получение модели объекта как носителя определенной природы, а лишь выделение некоторых соотносительных характеристик, фиксируемых как значение данной сущности в показателях некоторого «измерителя». Между тем, не только мы в некоторой, по сути, не более чем умственной спекуляции, но, в существенной мере, и естественные науки ориентируются на использование приемов не анализа предметности, но … именно фиксации значений. Какие же аргументы реально оправдывают подобного рода выбор? Мы позволим себе здесь то предположение, что привязанность решений естественных наук к использованию характеристик «пространства значений» порождена именно спецификой свойственного им выбора непосредственно предмета их поиска, – а именно, формата «преобладания», в частности, выделения того же аспекта существенности позиции – важна ли, например, для становления данных обстоятельств сила воздействия (на языке физики «энергия»), или, напротив, на положении доминанты некоего «акта становления» следует определять потенциал нечто «внутренних связей» вещей. Так особенностью одного развертывания сходной случайности могут явиться обстоятельства разрушения балки положенным на нее грузом, когда особенностью другого – способность моста даже без намека на деформацию выдерживать вес проходящего транспорта.
Однако подобный способ характерен для моделирования мира естественными науками, склонного к показательной демонстрации признаков характерной ему «строгости» дивизиона познания. Но помимо естествознания, опыт познания вмещает в себя и такой свой отдел, как далекое от подобного рода приверженности строгой методологии гуманитарное знание, собственно предмет научной обстоятельности которого и по сей день следует определять как не более чем дискуссионный. Характерной особенностью гуманитарного «анализа» можно понимать стремление к достижению «абсолютной истины», то есть отождествлять его в качестве тяготеющего к практике устранения ограничений его собственной спекуляции получением определенных «текущих» решений, что и позволяет ему обрекать себя на поиски некоторого «окончательного представления». Гуманитарное понимание никогда не отказывает себе в удовольствии деления всего доступного его представлению на целый ряд категорически «абсолютных» формаций: хорошее и плохое, великое и мизерное, вечное и преходящее. Тогда продвигаясь уже проложенной гуманитарным знанием тропой, мы обратимся к практике решений, основывающихся на использовании совершенно иного формата – смыслов. Смысл как бы связан не собственно предметным качеством феномена, относительно которого собственно смысл и выделяется, но связан с возможностью создания интерпретатором своей собственной, касающейся данного феномена, субъективной проекции (как: его вкус признавал только острые блюда). Именно подобная особенность и определяет природу существенности, используемой нами в качестве основания смыслового формата классификации, – таковой окажется субъектная элиминация по имени «Я»; и потому, фактически, в отношении существа осмысляемой вещи категоричным окажется только само существование смыслового отношения, а вовсе не, в первоочередном плане, характеризующая вещь специфика. Смысл способен выступать своего рода «контрарным» универсализующим началом: все вместе – несъедобные грибы, грязные тряпки и сломанные стулья в аспекте их смыслового отождествления допускают уравнивание посредством выделения общей всем им характеристики «относящееся к плохому». Тогда относительно собственно «самодостаточности вещи» смысл реализуется в качестве не более чем условности неструктурируемого класса. Смысл, конечно же, способен приходить исключительно только вместе с самим совершающим акт осмысления. Высказанные здесь общие соображения мы испытаем далее посредством продолжения нашего исследования все той же самой заимствованной нами у С. Корнева концепции «маски».
Создателем смысловой проекции в работе С. Корнева оказывается … исключительно сам автор данной работы. Для него смысл «вторгается» лишь в построение общих философских начал, но никогда не конкретного сопряжения; а посему и некая условная метафигура, служащая для него «исходной точкой» анализа, не наделяется смысловыми «ракурсами», что говорит о несменяемости смысловых начал, и об обращении к своего рода «самодостаточности» интенциональной основы. Подобное представление хорошо объясняет характер некоторых принимаемых С. Корневым решений. Положим, следует ли за неким действительным признавать способность обладания контрапунктом фальсификации? Конечно! – Ту же самую «маску» в отличающем ее «смысловом форматном начале» зачеркивают скепсис, пессимизм, симуляция и жизнь без масок. Неопределенность смысловой тождественности маски всегда создает собой поле игры интерпретации? Совершенно верно! – Пожалуйста, «стратегия перемены масок» позволяет свободную интерпретацию предназначения маски. Если смысл распространяемой на маску проекции оказывается простым, – то вот вам и «общеупотребительная маска»; если же не удается подбор очевидного смысла некоторой «маски» – то вот вам напрашивается и «искажение». Смысл позволяет его отрицать, проверять сложностью, затребовать посредством интерпретации, переходить на положение скрытого в силу совершения обмана, – но все перечисленные действия не вторгаются в собственно содержание феномена, а представляют собой лишь отсылки, помогающие (или мешающие) возможности «адресоваться» к феномену («маски»).
В результате мы можем создать для себя понимание «специфичности фиксации». Если нечто условность «значение» отражает для нас именно специфику «соизмеримости» данного феномена с другим феноменом, то тогда и «смысловая тождественность» способна будет представать не более чем некоторым дополняющим данный феномен «ярлыком». Через значение, пусть и не окончательно, понимание позволяет себе освободиться от ограничений, налагаемых посредством введения «фигуры субъекции», через условие смысловой тождественности субъект реализует себя в качестве условного «полноправного партнера» мира, выступающего в качестве открытого познающему «познавательного пространства».
