Огл. Введение

В данной работе мы предпринимаем попытку исследования онтологического пейзажа действительности. Целью подобного исследования является разработка онтологической теории, предназначенной для поверки действительности, и более точного выражения тех порций или уровней действительности, что охвачены нашей ординарной, общесмысловой или "народной" концептуальной схемой. Соответственно мы избираем в качестве исходной позиции своих рассуждений такие примеры индивидуальных сущностей или продолженностей как человеческие существования, быки, штабели бревен, айсберги, планеты. В дополнении к сущностям наша теория должна предоставить место и индивидуальным происшествиям – улыбкам, загарам, усилиям, уверенностям, - тому, что присуще этим сущностям, и, кроме того, существенным частям как сущностей, так и происшествий, таких, как составляющая важный элемент вашей личности гуманность, или окрашенность и насыщенность, составившие существенную часть красноты носа Рудольфа. Наша теория подобной обыденной действительности должна показать себя, соответственно, в качестве в широком смысле Аристотелевской по своему духу.

Некоторые наши представления мы можем определить как Аристотелевское понимание того, что допускает назвать его мезоскопическим миром индивидуальных как сущностей, так и происшествий, расширяющимся вплоть до осмысления микро- и макроскопических объектов, описываемых различными науками. Последнее, однако, допустимо, несмотря на то, что расширение подобной теории до интерпретационной способности одних из существующих дисциплин, таких как анатомия или география, скорее всего, довольно очевидно, когда такое ее же расширение до уровня физической интерпретации будет означать ее существенное изменение. Но все это не на йоту не уменьшает реалистичности этой онтологии, начинающейся, тем не менее, уровнем мезоскопических объектов и их отношений. Поскольку мезоскопические объекты действительно существуют, то и экземплифицируемые ими мезоскопические структуры допускают их реалистическое описание независимо от того, как подобные вещи могут выглядеть даже на взгляд анализа, интегрирующего в нашу точку зрения структуры более тонких уровней гранулируемости.

Независимость от жестких аналитических оценок позволяет нам, следовательно, ограничивать себя исключительно мезоскопическими объектами, выраженными в представлениях здравого смысла. Наш подход к онтологии мы можем назвать мереологическим. Мы исследуем объекты универсума, прежде всего в свете видового многообразия составляющих их частей. Субстанции, принадлежащие упомянутым выше типам, обладают, прежде всего, тем, что можно назвать субстанциальными и материальными частями, – например, вашей рукой или моей ногой, полушариями планет – которые теряют надлежащую субстанциональность, если они оказываются слишком малы, как и агрегатные состояния сущностей будут терять надлежащую субстанциональность, если превращаются в избыточно большие. Равно же и части и агрегатные состояния происшествий тоже могут быть как слишком малы, так и слишком велики, если мы будем рассматривать их как надлежащие случайности. Объекты, рассматриваемые нами как случайности и происшествия в строгом и надлежащем смысле, послужат нам в качестве атомов нашей теории. Атомы же могут быть связаны вместе в виде молекул (последнее мы отдельно вводим для того, чтобы показать близкое сходство с положением вещей Витгенштейновского Трактата).

Наша теория выделяет не только индивидуальные части (сущностей и происшествий), но и универсальные части. Универсалии действительно существуют только как части, и мы посредством сильного мереологического принципа фактически опишем эффект того, что все неиндивидуальные объекты фактически существуют только как части индивидуальных объектов. Это подразумевает следующее:

Неполноценный закон имманентного реализма – если здесь имеет место нечто, то здесь имеет место и некоторая его индивидуальность, представляющая собой часть.

Универсалия человеческое (как существенная часть) относится к Тому или Дику так, как универсалия красноты относится к той или иной отдельной красноте. Все это создает определенную констуитивную онтологию, которую и описывает Фреддозо. Констуитивная онтология

стремится дать общее определение характеристик субстанциональностей в понятиях различных типов констуитивов, которые в некотором прямом смысле встроены в субстанциональности и совместимы с их статусом как единые целые.

Мы бы лишь прибавили то, что защищаемая здесь констуитивная онтология стремится найти и всеобщую характеристику случайности, описывая ее теми же понятиями различных типов констуитивов (часто в понятиях тех констуитивов, что аналогичны найденным в субстанциональной области). Случайности и субстанциональности будут связаны не просто как части и целые, но и посредством специального отношения неотъемлемости.

Напротив, не-констуитивная онтология способствует всеобщей характеристике субстанций в понятиях их отношений к объектам (т.е. Платонически довольствуясь универсалиями или свойствами, включающими сущности и природы), обладающими независимыми от таких субстанций бытием и действительностью. Подобные природы и характеристики субстанций представляют собой некоторым образом внешние для характеризуемого условности, которые связаны с ним посредством отношений экземплификации или участия. Подобным образом любые индивидуальности представляют собой в некотором смысле недостаточные в присущей им композиции, если они попадают на любой иной уровень, кроме уровня материальных частей.

В последних философских тенденциях, и практически поголовно у всех философов, работающих в аналитической традиции, в той мере, в которой они соотносятся с практикой онтологии в целом, господствует не-констуитивная онтология (когда наиболее схоластическая онтология представляла собой именно констуитивную онтологию в определенном выше смысле). Это происходило потому, что стандартные подходы аналитической метафизики использовали предикативную логику – в действительности специфические особенности языка предикативной логики – как их начальную точку в строительстве анализа типов бытия. Подобные результаты наиболее адекватно позволяют определить их как "фантологию", доктриной в смысле Расселовской "F(a)" и членов ее семейства "R(a, b)" и т.д., обеспечивающих инструмент или модель, достаточные для целей онтологического исследования. Теоретико-множественная семантика, семантика возможностей мира, грамматика Монтегю, ситуативная семантика и иные подобные предприятия все представляют собой, на наш взгляд, виды экспериментов фантологии. Отсюда, согласно фантологической перспективе, всякая всеобщность назначается в качестве онтологического дубликата предиката, одним словом, что следует из той же самой перспективы, как 1-ое и n-ое места "свойств" или "атрибутов". Фантологи действительно располагают созданными полными Булевыми иерархиями негативных, конъюнктивных и дизъюнктивных свойств или атрибутов, позволяющих прочесть онтологию посредством их излюбленного логического синтаксиса.

Одной из форм фантологии также является и номиналистическая метафизика тропов (или "этапов", или "абстрактных частичностей"), возникающая благодаря попыткам закрытия "F(a)" внутрь некоторой индивидуальной области. Метафизика тропов обычно подвержена той ошибке предположения, следующей из Аристотелевской перспективы, что такие обычные индивидуальные субстанции, что подобны вам и мне, представляют собой мереологическую сумму или пучок тропов. Но повторим: (индивидуальные) части субстанций, представляющие собой руки и ноги, которые равным же образом субстанциональны (в нашем техническом смысле: смотри ниже), они же и таким же равным образом нетропообразны, в отличие от самих субстанций.

Огл. Субстанция

Онтологические метки индивидуальных субстанций, как их рассматривает Аристотель, состоят в следующем:

Субстанции представляют собой то, что может существовать само собой, когда случайностям, для того, чтобы существовать, нужна поддержка субстанций.

Субстанции представляют собой такое нечто, что, количественно сохраняясь тем же самым, может принять участие в совершенно ином случае в другое время.

Субстанции способны определять причинные отношения.

Субстанции представляют собой "единство природного процесса". Субстанции наделены в наиболее общем случае единством существующей вещи. Для поставленных мною целей достаточно понимания этого положения как выражающего значение, удовлетворяющее определенной естественной законченности или завершенной сформированности, не сводимое ни к микромиру, ни к макромиру, - в отличие от неотделимых частей субстанций, как и от куч или агрегатов субстанций.

Субстанции не могут содержать таких частей, которые сами собой также могут быть субстанциями. Неотъемлемая часть субстанции, в той степени, в которой она означает подобную часть, не есть субстанция, но есть ее возможность; она становится субстанцией только в таком случае, когда попадает в изоляцию от своего интегрированного целого.

Субстанции (по крайней мере, те из них, которые мы намерены анализировать) представляют собой открытые для измерения тела. Другими словами, субстанция представляет собой некоторую продолжающуюся вещь, которая занимает определенное место, и неотъемлемой чертой которой становятся ее пространственные части.

Субстанции самоидентичны от начала до конца своего существования, и их существование определенно продолжительно: для субстанций абсолютно не характерна неустойчивость существования.

Субстанции не наделены той пунктуальностью существования, которой обладают события (например, начала, завершения и разного рода мгновенные изменения).

Для субстанций, наконец, не существует темпоральных частей: первые десять лет моей жизни так и остаются частью моей жизни и не становятся частью меня самого. Частями субстанций, напротив, будут их руки и ноги, их органы и клетки.

Далее я намерен, прежде всего, рассмотреть те аспекты категории субстанции, которые связаны со статусом субстанций как открытых до пространственного измерения; следовательно, из моего рассмотрения выпадут проблемы, относящиеся к нематериальным субстанциям, так же как и проблемы субстанциальных изменений и темпоральных частей и темпоральных границ.

Огл. Случайности

Аристотелевская категория индивидуальной субстанции тесно связана с категорией или категориями индивидуальной случайности. Примеры индивидуальной случайности включают в себя: индивидуальные качества, действия и переживания, ушибы, рукопожатия, электрический либо магнитные заряды. Таким образом, случайности, говоря современным языком, охватывают то, что иногда определяется как "события". Случайности, как полагают, "присущи" их субстанциям, понятие о чем можно более точно определить только в терминах концепции специфической зависимости.

В отличие от Аристотеля (и большинства констуитивных онтологов до и включая Лейбница) я буду придерживаться точки зрения, в соответствии с которой случайности позволяют делить их на относительные и неотносительные. Неотносительные случайности, как оказывается, прикреплены к простому носителю так, как мысль связана с мыслителем и головная боль с головой. Случайности принимают форму относительных, если они зависят от многих субстанций, и таким образом воссоединяются с их множеством в комплекс молекулярного единства большей либо меньшей продолжительности. Примерами относительных случайностей могут быть поцелуи, удары, рукопожатия, женитьбы, разговоры, сражения, войны. Некоторые неотносительные случайности, например моя теперешняя головная боль, способны, прежде всего, уподобляться констуитивам той субстанции, которой они принадлежат. Последнее же не характерно для относительных случайностей, что дает повод констуитивным онтологам прошлого отрицать само существование относительных случайностей (что и порождало такие концепции как Лейбницевская монадология и ей подобные). Наше же дальнейшее рассуждение фактически будет построено на предположении, что случайности никогда не могут становиться частями их субстанциальных носителей. Мы представим случайности как стадию, продолжающую модель появляющихся объектов, и, таким образом, как наделенную темпоральными составляющими. Субстанции, напротив, представляют собой продолженности. Моя теперешняя головная боль это не (пространственная, материальная, субстанциональная) моя часть; скорее она представляет собой темпоральную часть той большой и сложной случайности, которой является моя жизнь.

Огл. Индивидуальности и контингентная необходимость

Индивидуальность, грубо говоря, это такое нечто, что может быть полной и подлинной одноразовой частью постоянно меняющегося порядка природы. Хорошими кандидатами на роль примеров неиндивидуальностей можно назвать такие образцы как коварство или красноту, представляющие собой объекты, способные экземплифицироваться либо реализоваться во множестве индивидуальностей, различно расположенных в пространстве и времени.

Как индивидуальности, так и неиндивидуальности могут быть и простыми и сложными. Здесь я соглашусь с принципом, выражающим собой эффект того, что целое индивидуально при том, что индивидуальна любая его часть (равным образом и что все части неиндивидуального представляют собой неиндивидуальности).

Я также буду основываться на том, в пределах стоящих передо мной целей (бог имел бы возможность ставить другие), не может быть таких индивидуальностей, которых позволяли бы сказать о них как о необходимо существующих. Из этого следует, равным образом, то, что и неиндивидуальности довольствуются контингентным существованием (они существуют только до тех пор и только в зависимости от того, что существуют индивидуальности, в которых они реализуются или экземплифицируются). Свидетельства о цветах, треугольниках и числах также оказываются в такой же мере контингентными (и это то, что должен, без каких бы то ни было исключений, понимать всякий констуитивный онтолог). Красный, что и говорить, представляет собой цвет, и это необходимое условие, но подобная рассматриваемая нами необходимость представляет собой именно контингентную необходимость: она возникает только в том случае, если здесь существует что-то красное. Действие обещания необходимо порождает взаимно согласованные требование и обязательство со стороны как принимающего обещание, так и обещающего. Последние таким же самым образом представляют собой контингентную необходимость, поскольку необходимость в них появляется лишь в результате дачи обещания. Необходимость вовлекает оба данных примера в то, что иногда называется прямой необходимостью: каждый индивидуальный отдельный пример красноты, и каждое же индивидуальное действие обещания наделены, в качестве свойственной им структуры некоторой степени красноты и действия обещания, необходимым набором свойств. Именно изложенная здесь концепция прямой контингентной необходимости будет использоваться нами в нашей работе.

Огл. Некоторые основные определения

Базовые группы проектируемой нами схемы категорий позволяют определить их в терминологии трех примитивных представлений: (1) индивидуальности, (2) соответствующих или несоответствующих частей и (3) необходимо таковых x, y и т.д., представляющих собой метапеременные, ставящиеся в соответствующие имена индивидуальностей и неиндивидуальностей. Мы определяем:

x есть нечто несовместное с y = df.

x и y не обладают никакими общими частями. x представляет собой обособленность от y = df. x и y представляют собой индивидуальности, которые не обладают общими индивидуальными частями.

Джули и Джим в таком смысле отдельны друг от друга. Если же они, напротив, содержат, как и универсалии, такие общие части как человеческое или живое, то в данном смысле они прекращают быть непересекающимися.

Фиксация, по меньшей мере, части того, что входит в понятие неотъемлемости, отношения связывающего случайность и ту данность, что олицетворяет сейчас данную случайность, мы покажем следующим образом:

x специфически зависимо от y = df. (1) x отдельно от y, и (2) x необходимо таково, что не существует, покуда не существует y.

(Позднее мы введем понятие универсальной зависимости, в силу которой, если x в принципе зависит от y, то и, следовательно, последний не представляет собой отдельный индивидуальный у, который необходим для существования x, но будет определяться как некоторое положение более или менее подобное y; отец в таком отношении в общем, но не специфически зависит от своего сына.)

Моя головная боль, например, специфически зависима от меня (и кроме меня и от моей головы). Моя головная боль и я не обладаем никакой общей (индивидуальной) частью. Поскольку я сам не нахожусь в специфической зависимости от моей головной боли, из этого следует, что отношение между моей головной болью и мной представляет собой случай всего лишь односторонней специфической зависимости. Но мы знаем, что существует и такая форма отношений между объектами как взаимная специфическая зависимость; рассмотрим, например, отношение между северным и южным полюсом магнита. Неотъемлемость в принципе представляет собой случай односторонней специфической зависимости. Мы оставим здесь вне нашего рассмотрения вопрос о том, могут ли существовать примеры односторонней зависимости, которые не будут представлять собой примеры неотъемлемости.

Следующее необходимое в нашем анализе отношение, в некотором отношении противоположное форме специфической зависимости, это отношение обособленности. Прежде всего, мы определим:

x и y являясь взаимно обособленными = df. (1) x не характерна специфическая зависимость от любой части y, (2) y не характерна специфическая зависимость от любой части x, и (3) x и y обособлены друг от друга.

x и y могут быть, например, двумя камнями.

Обособленность тоже может быть односторонняя: x представляет собой односторонне обособленную часть y = df. (1) x представляет собой надлежащую часть y, (2) некоторая часть y обособленная от x представляет собой специфически зависимую от x, (3) x представляет собой специфически не зависимую от любой части y, обособленной от x.

Примером можно назвать человеческое бытие, в таком случае y представляет собой сумму из x и некоторой мысли x. Человеческое бытие может обойтись без мысли, но не наоборот. Здесь следует отметить, что сами определения тривиально указывают, что только лишь индивидуальности оказываются кандидатами на право стать односторонне или взаимно определяемой частью другой индивидуальности.

Огл. Существование атомарности

Теперь мы совершим попытку определить, что же такое атом. Напомним, что наша теория требует от атомов, все равно, что принадлежащих области существенности, что сфере происшествий, быть и не избыточно большими и не невозможно малыми. Тогда нам следует начать наше рассуждение созданием обобщающего понятия атомарного объекта. Всякий атомарный объект является либо атомом (существенности или некоего происшествия), либо же его продолжающей и связанной частью, подобластью, находящейся в пределах атома. Атомарные объекты, таким образом, позиционируются по отношению атомов как субстанциальные (надлежащие либо ненадлежащие) части субстанций, позиционированные по отношению надлежащих субстанций. Следует определить:

x и y составляют разделение z = df. (1) x и y представляют собой части z, (2) x и y отличны друг от друга, (3) неизвестна такая часть z, которая отдельна и от x, и от y.

Отсюда мы можем определить:

x представляет собой атомарное = df. (1) x представляет собой некое индивидуальное, (2) x не обладает односторонне выделяемыми частями, (3) здесь недопустимо разделение x посредством взаимно отделяемых частей.

К числу атомарных объектов следует относить и субстанции, и случайности. Таким образом, атомарное, в соответствии с нашим определением, не нуждается в независимости (или как данное положение звучит у Аристотеля: "способное к самодостаточному существованию").

x представляет собой субстанциальное = df. (1) x представляет собой атомарное и (2) x специфически независимо от любого другого объекта.

Огл. Граничные зависимости

Мы еще, однако, далеки от того, чтобы наши определения "атомарного" или "субстанциального" соответствовали бы таким материальным частям или субстанциям как рука Дария. То, что последние атомарны, следует из того факта, что абстрактно мы можем позволять себе их воображаемое разделение на две части, которые естественно должны обладать общей границей, особого рода выделением, и которые, следовательно, не могут показывать дискретность в смысле, соответствующем определению совместной обособленности. Но и рука не субстанциональна, по крайней мере, до тех пор, пока не происходит ее отделения. То, что мы нестрого называем "рука Дария", становится субстанциальным только в момент отделения, когда она приобретает свою завершенную и исключительную границу как некое место, выбранное ампутатором.

Тогда, если бы мы пытались дать определение субстанции, то здесь нашей путеводной звездой должно оказаться представление о границах, то именно, что опускает в стандартных решениях проблемы субстанции литература аналитической метафизики (возможно потому, что границы и мереотопологические структуры, которые, мы знаем, тесно связаны друг с другом, становятся невидимыми тогда, когда мир рассматривается в терминологии индивидуальностей и свойств или в терминологии множеств или элементов множеств). С этой стороны мы вынуждены ввести новый род зависимости (первыми его предложили Брентано и Чисхольм):

x представляет собой гранично зависимое от y = df (1) x представляет собой надлежащую индивидуальную часть y, и (2) x необходимо таково, что существует либо y, либо надлежащая часть y, надлежащим образом включающая в себя x, и (3) каждая индивидуальная часть x удовлетворяет (2).

Например, x мы можем понимать как поверхность яблока, а y как само яблоко. Условие (2) разработано именно с целью топологического понимания предмета окружения. Грубо говоря, граница габарита n не может существовать иначе, кроме как являясь частью некоторого, относящегося к старшему габариту, расширенного окружения. В принципе вселенная не содержит таких точек, линий или поверхностей, которые бы не представляли собой границы трехмерных материальных вещей.

Отсюда будет вытекать следующее:

x представляет собой границу = df. x представляет собой границу, зависимую от некоторой индивидуальности.

Проблема как раз заключена в том, что все и только (пространственные) границы реальности будут определяться в отношении граничной зависимости к другим входящим в эту реальность объектам. Отношение граничной зависимости содержит как отношение между границей и ограничиваемой ею субстанцией, так и непосредственное отношение между границами. Подобные нуль-мерные пространственные границы (точки) представляют собой форму границы, зависимую как от одно, так и от двумерных границ (линий и поверхностей), и, кроме того, от тех трехмерных субстанций, которые представляют собой их исходных владельцев. При этом следует отметить, что отношение граничной зависимости не возникает между случайностью и ее субстанциональным носителем. Конечно, некоторая владеющая мной в настоящий момент мысль удовлетворяет условиям, что не могут содержаться нигде кроме меня или некоторой значительной части моего существования. И соответственно каждая индивидуальная часть моей теперешней мысли также удовлетворяет этим же условиям. Но владеющая мной в настоящий момент мысль, кроме того, специфически зависима и от меня, и, следовательно, по определению специфической зависимости, не является моей частью.

Огл. Субстанционально определенное

Граница (наружной поверхности) бильярдного шара представляет собой как часть, так и граничную зависимость от непосредственно шара. Отсюда теперь мы можем определить:

x представляет собой субстанцию = df. (1) x представляет собой субстанциональность, (2) x наделен границей, (3) не существует никакого y, гранично зависимого от x, как и от некоторой индивидуальности, располагающей частями, отдельными от x.

Не ампутированная рука Дария не удовлетворяет данному определению, поскольку граница между рукой и его телом представляет собой граничную зависимость от руки и от некоторой индивидуальности, что обладает частями, отдельными от руки. Доказывая, что не существует субстанции, обладающей такой надлежащей частью, что сама представляет собой субстанцию, - и, соответственно, что нет таких субстанциональных агрегатов, что сами представляют собой субстанции, - мы лишь укажем, что границы включаемых субстанций должны, по крайней мере, для некоторого их выделенного участка, лежать в пределах внутренней области включаемой субстанции (но если это не так, то положение вещей не содержит ничего, что бы могло отделить последующий от предыдущего). Участок границ включенной субстанции, следовательно, уже не удовлетворяет тезису (3) нашего определения.

Конечно, приведенное выше рассуждение не представляет собой полностью адекватную интерпретацию категории субстанции. Оно игнорирует динамические, самоорганизующиеся свойства субстанции, что имел в виду Аристотель, когда говорил о субстанциях как о представляющих собой "всего лишь процессы природы". Однако позвольте нам начать судить о таких коварных, выраженных посредством различных формулировок проблемах лишь тогда, когда субстанции обретут совместно используемые ими границы. Рассмотрим проблему, возникающую в системе пары бильярдных шаров, воссоединяющихся с тем, чтобы на мгновение оказаться в контакте друг с другом. Сумма, представленная двумя шарами, обладает надлежащими частями, а именно самими по себе шарами, каждый из которых сам собой представляет субстанцию. Границу, на протяжении которой шары контактируют друг с другом, на мгновение становящуюся общей двум этим шарам, трудно назвать необходимо зависящей от каждого из шаров; ее существование достаточно неплохо поддерживается и при таком положении, когда разрушается один из данных двух шаров. Общая граница, следовательно, представляет собой (на тот период, и в том протяжении, когда два шара действительно находились в контакте) вовсе не ту границу, что зависит от каждого из бильярдных шаров, как того требует наше определение. Бильярдные шары, следовательно, не прекращают, в пределах контакта, представлять собой субстанциональные формы.

Одно значение нашего определения говорит о том, что неразделенные Сиамские близнецы образуют единую субстанцию, и это именно то значение, которое некоторые назвали бы противоинтуитивным. Определяя подобную противоинтуитивность, мы могли бы изменить наше определение субстанции таким образом, чтобы оно охватывало в дополнение к телам и нематериальные субстанции, и предполагать эту способность индивидуализации в качестве отношения с уже нашедшей определение способностью. Пытаясь создать подобную альтернативу, мы могли бы изменить наше определение таким образом, как позволяют это такие субстанциональные объекты что, даже будучи полностью не отделены от других объектов, все же будут довольствоваться определенной степенью причинной независимости или динамической интеграции. Целое, составленное парой прародитель – плод, может затем охватывать, согласно нашему определению, две отдельные субстанции, и лежать в основании точки зрения, в согласии с которой интуитивно справедливым окажется то, что новорожденный представляет собой нечто в отдельности идентичное с тем (представляя собой как бы ту же саму субстанцию), что, как это еще могло быть мгновением раньше, составляло собой еще не отделенный плод.

Огл. Случаи против случайностей

Параллельно различию между "субстанциональным" и "субстанцией" мы получаем различие и между "случайностью" и "случаем":

x представляет собой случайное = df. (1) x представляет собой атомарность и (2) x специфически зависит от некоторого индивидуального y.

Это определение обладает тем полезным свойством, которое позволяет нам признать, что некоторые случаеподобные объекты, что связаны с неотделимыми или количественными частями субстанций, воспринимаются как целое. Рассмотрим индивидуальную красноту флага из двух половин, одной красной, а другой белой, или различие хода мысли связанных друг с другом Сиамских близнецов. Несомненным достоинством представленной здесь онтологии субстанциональных и случайных объектов следует назвать то, что она объясняет подобного рода случаи. Подобные случаи не менее интересны и с точки зрения истории философии: учение Спинозы, например, следовало положению о том, что все субстанции садовых растений фактически субстанциональны с позиций нашего технического понимания.

И как ясно дает это понять случай флажка, случаи и случайности также позволяют создавать на их основе новые комбинации, которые мы можем понимать обладателями неотделимых элементов расширения подобным тому, как ими могли быть не отделенные руки Дария. Подобные случаи и случайности также могут характеризоваться пространственными, как и временными границами. В каждом подобном случае, однако, представляется, что пространственные границы случая и случайности будут идентичны или, по крайней мере, точно совпадут с границами их соответствующих субстанциональных носителей.

В следующем выдвигаемом нами положении мы свое внимание принципиально обратим на случаи субстанций. Тогда дадим определение:

x представляет собой случай y = df. (1) x представляет собой некое случайное из y, (2) y представляет собой субстанцию, (3) здесь не существует надлежащей относящейся к y субстанциональной части z, в отношении которой x представляло бы собой случайное для z.

Субстанциональной может быть только лишь часть некоторой субстанции, и случайным может быть не что иное, как только лишь часть случая. Из этого следует, что распознавание субстанционального и случайного есть в некотором смысле добавление чего-то нового к всеобщности того, что существует. Но скорее оно отражает определенную часть действительности, асимметричную к тому, что уже выбрано в качестве субстанций и случаев, и такой набор обстоятельств будет выглядеть, как мы могли бы подсказать, как некое разделение, более соответствующее действительности. Но мы не можем полностью игнорировать то, что, однако, субстанциональное и случайное как таковые, для их адекватного сопоставления с субстанциями и случаями, можно выразить только лишь на основе субстанциональностей и случайностей и только лишь внутри соответствующих внутренних границ. Поскольку последнее оказывается именно тем, что мы называем расширенной субстанцией, согласно условию которой каждая субстанция будет обозначена возможностью разграничения посредством неопределенного числа внутренних линий разбиения.

Огл. Места соединения действительности

Различие между субстанциями и субстанциональностями подразумевает и параллельное деление между границами субстанций и границами субстанциональностей. Те же самые внешние границы субстанций представляют собой места натуральных сочленений действительности, и важно согласиться с тем, что они, топологически, эквивалентны поверхности того либо другого просто соединенного трехмерного целого, такого как сфера или тороид. Напротив, границы субстанциональностей, например плоская граница между рукой Дария и его торсом, делят их материнские субстанции на части более или менее произвольным образом. Любые расширенные объекты позволяют относить к ним неопределенное число подобного рода частей или разделений. Действительно, неограниченная возможность подобного разделения представляет собой, как указывал Брентано (1988), определенный признак непрерывности расширения. Поскольку всесторонняя оценка субстанций и случаев потребует обязательного понимания и всех субстанциональностей и случайностей, это далее означает, что подобная оценка должна показывать и все границы действительности, и должна, естественно, показывать и все участки данных границ, включая сюда нульмерные и одномерные их части.

Обозначим тогда руку Дария a, такой, как она есть, то есть присоединенной к туловищу (торсу), которое обозначим как t. Следовательно, здесь существует граница c, пролегающая между a и t, и осмотр демонстрирует нам, что c представляет собой границу, зависимую, как фиксирует наше определение, от неких частей как a, так и t. Кроме того, необходимым условием существования и a и t является существование самой c. Любое альтернативное разделение Дария будет фиксировать уже никакие не a и не t, а более или менее близкие подобия.

Но как тогда рука Дария будет относиться к Дарию, если она действительно будет у него ампутирована? Дарий как субстанция самоидентичен от начала и до конца своего существования. Но как до, так и после удаления его руки Дарий остается идентичным с любой его собственной субстанциональной частью (как это и следует из определения субстанции). Но a и a' (рука после ампутации) оказываются уже неидентичны, поскольку a' представляет собой субстанцию, когда a же представляет собой простую субстанциональность. Но подобное категориальное различие мы можем наблюдать лишь в случае, если знаем Дария как обладающим, так и не обладающим своей рукой.

Огл. Молекулы

Дадим следующее определение:

x представляет собой атом = df. x представляет собой также субстанцию и случай.

Мир представляет собой всеобщность атомов. Каждый атомарный объект представляет собой часть некоторого атома. Отношение специфической зависимости представляет собой ту самую связь, которая и удерживает вместе все атомов в составе разнообразных молекул. Это те самые молекулы, которые служат нам творцами истины простых эмпирических суждений подобных "Джон целует Мэри", "Сократ бежит", "мой нос замерз" и т.п.

Чтобы зафиксировать понятие молекулы, мы используем определение:

x фиксируется в силу специфической зависимости = df. x не содержит такой части, которая бы специфически зависима от любого отдельного от x объекта.

Любое субстанциональное фиксируется подобного рода специфической зависимостью.

Здесь мы предложим следующее определение: x представляет собой молекулу = df. (1) x фиксируется специфической зависимостью и (2) x обладает отдельными частями, (3) все атомы y, z, которые представляют собой части x, связаны, прямо или непрямо, отношениями специфической зависимости.

Субстанции представляют собой независимые атомы, случаи представляют собой зависимые атомы.

Зависимый атом представляет собой такой объект, что необходимо таков, что требует для своего существования иных отдельных объектов или объекта, но не наоборот. Потребные в подобном смысле объекты получают название носителей или termini или fundamenta зависимого атома. Простейшая форма молекулярного целого представляет собой, таким образом, суммарную экземплификацию индивидуальных несвязанных случаев и их соответствующих субстанциональных носителей.

Если, мы находим это разумным, мы исключим то, что можно назвать ленивыми атомами, которые, хотя и позволяют назвать их атомами, но и, также, не входят ни в какие иные атомы или молекулы (Трактат, 3.328, 5.47321), то из этого будет следовать то, что мир представляет собой не только всеобщность атомов, но еще и всеобщность молекул. И в этом нет никакого противоречия, поскольку две различные оценки существующей всеобщности отражают положения, соответствующие различным уровням. Подобно Витгенштейну (и Аристотелю, и Густаву Бергману) мы не видим опасности в возможности составления онтологических реестров, которые отражают различные консистенции подобных разделений. Мир уподоблен здесь куску сыра. Он позволяет делать из него совершенно разные нарезки. Мы уже видели, что каждая расширяемая вещь способна расслаиваться в соответствии с неопределенным множеством различных внутренних границ. Это и подразумевает то, что идея простой универсальной диаграммы действительности представляет собой идею, требующую крайне осторожного обращения. Результаты расслоения на множество точно выделенных уровней позволяет стандартное восстановление на высших уровнях потому, что их можно рассматривать как составляющие единств таких высших уровней. Человеческое бытие представляет собой мереотопологическую сумму клеток, но кроме этого человека следует видеть и как мереотопологическую сумму атомов и молекул. И поэтому подобное свойство онтологической структуры действительности так трудно воспринимается любым из вариантов онтологии на базе теории множеств. Если человеческое существование представляет собой множество клеток, то, следовательно, его нельзя понимать как множество атомов, молекул и т.п.

Огл. Случайность случающегося

Возможно (хотя мы и не намерены формально разбирать здесь данную проблему) что зависимые атомы сами могут действовать в качестве носителей для предполагаемых зависимых случаеобразных объектов более высокого уровня. Например, краснота моей ссадины зависит от самой этой моей ссадины, которая, в свою очередь, зависит от меня самого. Такого рода цепочки односторонних отношений зависимости должны достигать некоторого завершения после прохождения определенного числа шагов. Зависимый объект никогда не появляется сам по себе, но любое его появление представляет собой действие составляющих некоторых больших целых, которые и содержат в себе его носителей. Таким образом, мы позволим себе обрисовать следующее положение:

Принцип онтологической добротной обоснованности: То, от чего зависит зависимый объект, всегда таково, что включает в себя в качестве частей один либо более независимых атомов.

То же самое положение допускает выражение его в качестве

Сильного закона имманентного реализма: Если существует что-либо, то, следовательно, здесь существует субстанция.

Вполне возможно, что для большей точности нам требуется подтвердить то, что имеет место конечное число стадий зависимости между зависимым объектом и независимым носителем, - что, если оставить в стороне определенные формы взаимной зависимости, то каждая диаграмма отношений зависимости будет скреплять вместе данную молекулу и присущую ей форму окончательной нециклической схемы.

Огл. Существенные части

Субстанции, как мы могли увидеть, могут обладать субстанциональностями как надлежащими частями. Случаи, соответственно, могут обладать случайностями как надлежащими частями. И субстанции, и случайности способны обладать, однако, существенными частями, теми именно, чья деструкция необходимо ведет к деструкции целого. Человеческие качества Джима представляют собой существенную часть Джима. Оттенок, насыщение и яркость – существенные части случая, в котором Джиму будет индивидуально присущ белый цвет или же белизна. Ритм, тембр и громкость - существенные части слышимого сейчас свиста Джима.

Обобщая подобное представление о существенных частях, мы можем определить:

x представляет собой существенную часть атома y = df. (1) x представляет собой индивидуальную надлежащую часть y, и (2) x не содержит в себе не субстанциональную, ни случайную, ни граничную части, и (3) y представляет собой необходимо такое, что не может существовать, если не существует x.

Обычно один и тот же атом может делиться на различные части множеством различных способов, каждый из которых будет отражать лишь некоторый аспект атомной структуры. Наша мысль состоит в том, что внутренняя структура каждого атома может быть представлена посредством семейства отдельных комплексных разделов, представляющих вычленения, выбирающие различного рода и различного уровня действительность, в которых бы, в конечном счете, отражались бы все существенные части.

Огл. Комплексы действительности

Теперь ясно то, что мы имеем дело с различными формами разделений или артикуляций действительности. Первый и более значимый тип разделений определяет, когда мы проводим внешние границы субстанций, условности первостепенных связей действительности. Такими предстают границы самих по себе вещей, того рода разграничения, что появляются при исчезновении какой-либо нашей воссоединяющей активности. Также, очевидно, нам необходимо будет определить и внутренние границы субстанций, превращающие подразделения в субстанциональности.

Подобно внешним границам и внутренние могут, но совсем не обязательно, соответствовать определенной генетической неоднородности (природной воссоединенности) в пределах самих ограниченных объектов. Они могут быть и чисто произвольными. Вообразим здесь сферический шарик, изготовленный из полностью однородного металла. Здесь мы можем говорить о соединении (например, сферы из полусфер) даже в отсутствии какой-либо исходной внутренней границы, определяемой той или иной внутренней пространственной прерывностью или некоторой качественной неоднородностью (состава материала, цвета, текстуры и т.д.) между соответствующими частями объекта. Следовательно, мы можем сказать, что действительность содержит не только подлинные связи, но и псевдосвязи, что разделяют, например, верхнюю и нижнюю бедренные кости, как это изображают анатомические атласы.

Внутренние границы первого рода – выделяющие, например, мое сердце или мои легкие, - следует назвать справедливыми внутренними границами, внутренние границы второго рода – назначенными внутренними границами, пользуясь здесь той особой терминологией, что подчеркивает, как последние обязаны своим существованием действиям человеческого решения или определения. Различие между природными и назначенными границами позволяет применять его не только к внутренним границам, но еще и к объектам, играющим также и некоторые роли внешних границ. Национальные границы, так же как и границы округов и земельных наделов, представляют в таком смысле примеры назначенных внешних границ, по крайней мере, в тех случаях, каковыми будут случаи Колорадо, Вайоминга или Юты, что проложены наперекор всякой качественной дифференциации или пространственно-временной прерывности, относящихся к собственно ограничиваемой реальности.

Огл. Назначенные объекты

Стоило только раз признать назначенные внешние границы, как стало ясно, что противопоставление природное – назначенное можно изображать также и в отношении объектов. Примерами природных объектов могут быть: вы и я, планета Земля. Примерами назначенных объектов могут быть: рука Дария, торс Дария, любые так выделенные географические объекты, которые не соответствуют качественной дифференциации или пространственно-временной прерывности ограничиваемой территории, и наименее важной причиной включения назначенных объектов в нашу всеобщую онтологию заключен в факте того, что большинство из нас живут в их пределах (или в том, что представляет собой вложенную иерархию подобных объектов).

Графство Дайд, Флорида, Соединенные Штаты, Северный Гемпшир и т.д. представляют собой назначенные объекты географического происхождения. Множество географических назначенных объектов обладают границами, состоящими из комбинации справедливых и назначенных элементов, так берега Северного моря представляют собой справедливые границы, хотя кажется справедливым понимать Северное море именно как в подобном смысле назначенный объект. Назначенные объекты влекут свое существование не только благодаря человеческому произволу, но и в связи с некими особенностями соответствующего фактического материала. (Возможно, данные соображения помогают нам понять то, что имел в виду Фреге, когда он говорил, что объективность Северного моря "не затрагивается фактом того, что предмет нашего произвольного выбора, который делит водное пространство земной поверхности, мы обозначаем через избранное имя "Северное море".(Grundlagen, § 26))

Огл. Распределенные объекты и универсалии

Распознавание назначенных объектов позволяет нам судить и о факте того, что не все объекты, с которыми мы имеем дело, в особенности геополитические и административно-правовые области, представляют собой связанные объекты. Назначаемые сочленения способны создавать не просто назначенные объекты, включенные во внутреннюю среду природных целых, но еще и назначенные объектные единства (агрегаты), частями которых будут природные объекты. И, следовательно, если природные объекты представляют собой в общем случае соединенные, назначенные границы, очерчивающие констуитив справедливых объектов, часто представляют собой границы распределенных целых. Дания и Полинезия это примеры таких географических объектов, другими подобными примерами могут служить: народность Команчи, польское дворянство, созвездие Ориона, солнечная система.

Здесь появляется такой вопрос: а можем ли мы так, как это позволяет себе номинализм, включать в подобный список универсалии и определять разновидность красное и ему подобные примеры в сферу (размечиваемых) творений человека? Одна из причин, препятствующих положительному ответу на заданный вопрос, возвращает нас к нашему пониманию роли и природы науки. Если универсалию понимать как вклад, который разметчик, в соответствии с некоторой направленностью вносит в понимание, то из этого будет следовать, что наши научные концепции не дают нам информации о действительном мире. Поскольку же обыденность, отраженная научными классификациями, характеризуется здесь свойством исключительно организации наших концепций, отделенным от какой-либо реальной основы, обыденность сама по себе будет принадлежать только тому, как мы способны говорить либо мыслить о предмете вещей. Это, прежде всего, приведет к тому, что источниками значений, среди всех прочих наук, останутся только психология и лингвистика, заняв положение творца всеобщих представлений о действительности. Но тогда подобное подразумевало бы то, что после некоторых природных универсалий, которых на деле не существует, на несчастье ошибочного регресса, то воздействие на сознание, которое носит имя универсалий, отойдет к предмету познания лингвистики и психологии.

Разделение представляет собой, что следует отметить, довольно сильное средство познания, возможность дифференцирующей интенциональности, легкость, с которой мы можем постигать в высокой степени сложные единства, которые вдоль и вширь иной раз могут быть рассеяны во вселенной, причем как в пространстве, так и во времени, только лишь под простым разбиением ("наследие эпохи Возрождения", "Австро-венгерская монархия и возникшие на ее развалинах государства", "Английская поэзия") остающиеся ненаблюдаемыми для созерцания, и выдерживающее сравнение с волшебством просто-направленной интенциональности, посредством которой, на основании перечня вхождений, изображаемых полностью как случайные, как мы бы могли последовательно указать, появляются горы в Сибири, чайники в Галифаксе и черные дыры в галактике Мог (Mog).

Конечно, некоторые факторы разделяющей зависимости следует включить во всякий адекватный анализ онтологии универсалий. Истинную природу цветового спектра, например, определяет то, что он оказывается предметом неопределенного отношения различных возможностей разбиения на различные цвета. Тогда то, что представляет собой такое деление, нельзя назвать чистым продуктом собственно раздела, и здесь, не в последнюю очередь по подобной причине, нам необходимо понимание порядка, в соответствии с которым универсалии будут представлять собой объекты, независимые от человеческого познания.

Огл. Универсалии как виды общей природы

Традиционно известны два взгляда на универсалии, и они оба заслуживают от любого подробного анализа внимательного рассмотрения:

1) универсалия будет представлена как вещь, которая представляет собой "высказывание" субъекта, экземплифицированное отношением предикат (-концепции) субъект (-концепции),

2) универсалия будет представлена как некая общая природа, fundamentum universalitatis, или, другими словами, как основа либо основание для применения нами таких концепций как кислород или человек, и представляющая собой некоторого предельного творца истины для адекватных суждений. Универсалии подобного второго рода представляют собой предмет исследования таких наук как биология или химия.

И этот как раз наш второй вопрос был тем предметом, на чем, прежде всего, концентрировалось внимание выдающихся онтологов двадцатого столетия. Мы же утверждаем здесь то, что универсалии представляют собой то, что свидетельствуется в индивидуальном порядке. Универсалии представляют собой unum in multis. Они не могут в физическом смысле слова распространяться среди вещей, которые их свидетельствуют; они действительны даже уже в единственном объекте. Таким образом, они не зависят от своего осуществления в каком-либо акте сравнения или от того либо иного отношения подобия. Универсалии, однако, остаются зависимыми в собственном существовании от всего того, что их свидетельствует. Обсуждаемая зависимость представляет собой родовую зависимость, не похожую на те формы зависимости, которые мы анализировали выше.

Предварительно мы можем понимать отношения родовой зависимости как отражение того факта, что если Сократ не был готов служить образцом универсального человека, то и Платон вместе с Брентано тоже его в этом вряд ли бы заменили. Каждая универсалия представляет собой в подобном смысле в родовом порядке зависимую от каждого своего свидетельствующего владельца. Подобного плана родовая зависимость также может проявлять и между одной субстанцией и другой. То есть если Дарий оказывается тем, чему для его существования нужны молекулы кислорода, его существование, тем не менее, не следует определять как зависимое именно от конкретной молекулы кислорода. Форма родовой зависимости, кроме того, вовлечена еще и в отношения между субстанцией и принадлежащими ей случаями. Притом, что каждый случай специфически зависит от некоторой субстанции (его носителя), сама зависимость субстанции от принадлежащих ей случаев будет представлять собой более слабое отношение. Пятно в видимом поле не должно обязательно быть красное, но оно должно, как необходимым своим свойством, обладать некоторым цветом.

Ряд различных концепций родовой зависимости, поэтому, и следует выделить в форме некоей полной интерпретации рассматриваемых проблем. Исходная же картина позволяет показать ее таким образом:

x находится в родовой зависимости от y = df. (1) y представляет собой индивидуальность, (2) x представляет собой часть y, (3) x необходимо таково, что существуют либо y, либо z, которые содержат это x как часть.

Из этого мы можем определить

x как универсалию = df. x находится в родовой зависимости от некоторого y.

Следовательно, каждую универсалию можно понимать как то положение, что там, где существуют индивидуальности y и z, (1) отдельные друг от друга, то (2) там оба они могут содержать x как часть.

Универсалия в подобном смысле находится в родовой зависимости от каждой в отдельности своей свидетельствующей индивидуальности. Но как тогда данная индивидуальность может содержать множество универсалий? Мы вновь приведем в ответ цитату из Фреддозо:

можем ли мы говорить о том, что пределы человеческого существования замыкают некое метафизическое содержание, соответствующее каждому из непосредственно выделяемых понятий: "субстанция", "тело" ("материальная субстанция"), "живая материя", "ощущающая материя" ("животное"), "рациональное", и, наконец, само собой "человеческое бытие"? Дунс Скотт, со своей стороны, обосновывал подобное положение необходимостью существования подобного рода отличительных констуитивов (названных затем "формальностями") именно в таком случае, если научную методологию и теории мы можем рассматривать как хорошо обоснованные.

Огл. Кода: Аристотелевский онтологический квадрат

Мы можем подытожить наше понимание онтологии мезоскопической действительности посредством следующего онтологического квадрата, охватывающего понятия, составляющие сердцевину теории Аристотеля:

	не требующие носителей	принадлежащие субстанциям как их носители
множественная локация	человек, бык универсалии в виде категории субстанции III	красота, мудрость универсалии в виде категории случая IV
простая локация	данный человек, данный бык индивидуальные субстанции I	данная красота, данная мудрость индивидуальные случаи II

Из всех четырех позиций настоящей таблицы фантолог различает только I вместе с тем, что, в силу признания Аристотелевской перспективы, вперемешку допускает существование III и IV. Троповый онтолог различает только II. Он находит возможным в отношении I применять обобщение "пучки".

перевод - А.Шухов, 07.2003 г.

Литература

Angelelli, Ignacio 1967 Studies on Gottlob Frege and Traditional Philosophy, Dordrecht: D. Reidel.
Boler, John F. 1963 Charles Peirce and Scholastic Realism, Seattle: University of Washington Press.
Brentano, Franz 1981 The Theory of Categories, The Hague: Martinus Nijhoff.
Brentano, Franz 1988 Philosophical Investigations on Space, Time and the Continuum, ed. by R. M. Chisholm and S. Kцrner, Hamburg: Meiner, English translation by Barry Smith, London: Croom Helm, 1988.
Campbell, Keith 1990 Abstract Particulars, Oxford: Blackwell.
Casati, Roberto and Varzi, Achille C. 1994 Holes and Other Superficialities, Cambridge, MA and London: The MIT Press.
Chisholm, R. M. 1984 "Boundaries as Dependent Particulars", Grazer Philosophische Studien, 10, 87-95.
Frege, Gottlob 1884 Die Grundlagen der Arithmetik, Breslau: Koebner, Englist translation by J. L. Austin as The Foundations of Arithmetic, Oxford: Blackwell, 1959.
Grajewski, M. J. 1944 The Formal Distinction of Duns Scotus. A Study in Metaphysics, Washington: Catholic University of America Press.
Hoffman, Joshua and Rosenkrantz, Gary S. 1994 Substances Among Other Categories, Cambridge: Cambridge University Press.
Husserl, Edmund 1970 Logical Investigations, Eng. trans. by J.N. Findlay, London: Routledge and Kegan Paul, 1970.
Mertz, D. W. 1996 Moderate Realism and Its Logic, New Haven and London: Yale University Press.
Novak, M. 1963/64 "A Key to Aristotle's 'Substance'", Philosophy and Phenomenological Research, 24, 1–19.
Smith, Barry 1987 "The Substance of Brentano's Ontology", Topoi, 6/1, 39-49.28
Smith, Barry 1987a "On the Cognition of States of Affairs", in K. Mulligan, ed., Speech Act and Sachverhalt: Reinach and the Foundations of Realist Phenomenology, Dordrecht/Boston/ Lancaster: Nijhoff, 189–225.
Smith, Barry 1995 "On Drawing Lines on a Map", in Andrew U. Frank and Werner Kuhn (eds.), Spatial Information Theory. A Theoretical Basis for GIS (Lecture Notes in Computer Science 988), Berlin/Heidelberg//New York, etc.: Springer, 475–484.
Smith, Barry (ed.) 1982 Parts and Moments. Studies in Logic and Formal Ontology, Munich: Philosophia.
Smith, Barry 1992 "Characteristica Universalis", in K. Mulligan, ed., Language, Truth and Ontology (Philosophical Studies Series), Dordrecht/Boston/London: Kluwer, 50-81.
Smith, Barry 1996 "Mereotopology: A Theory of Parts and Boundaries", Data and Knowledge Engineering, 20, 287–303.
Smith, Barry (forthcoming) "Boundaries: An Essay in Mereotopology", in L. Hahn (ed.), The Philosophy of Roderick Chisholm (Library of Living Philosophers), Chicago and LaSalle: Open Court.