Вообразим, что сознанием отдельного мыслителя овладевает идея раскрытия картины многообразия форм опыта, и если он строго серьезен в реализации намерения, то равно ему надлежит и четко осознать, а что такое как таковой «предмет опыта». С другой стороны, если предмет опыта толковать как «интуитивно очевидную» возможность задания квалификации, то он составит собой и прямой синоним характеристики «реальность», но - при этом синоним той самой «реальности», что каким-то образом задана перед лицом ее испытателя. Но если реальность - это «реальность» лишь испытателя реальности, то надлежит понимать, каким образом некто строящий картину мира и обращает содержание мира в предмет «извлекаемого опыта».

Как таковые уже заданные здесь посылки определяют тогда и такое их следствие как построение начальной стадии настоящего анализа посредством сопоставления двух альтернативных подходов к пониманию мира - одного видения мира заключающим собой протекающие там процессы, и другого - понимающего любое изменение в мире непременно проявлением «чуда». Первый подход - это понимание мира вместилищем некоторого разнообразия, когда любого рода данные позволяющие их обращение содержанием опыта будут расцениваться не только в значении последствий становления некоей ситуации, но расцениваться и как нечто совместимое с как таковым становлением ситуации. Альтернативный подход - равно и прямое отрицание комплементарности явления и раскрывающих явление обстоятельств, здесь таким обстоятельствам уже не подвластно и само становление явления, а потому утрачивает смысл и выявление связи явления и определяющих его обстоятельств.

То есть восприятие явления как явившегося «чуда» и обращает предметом притяжения для подобного рода анализа уже не результаты опыта, но способность всякого бытующего обнаруживать и некий характерный признак (положим, что качества «божеского» или «дьявольского»). Собственно потому любого рода мистическое понимание и обращает всякое отдельное, реализующее предоставленные ему возможности существования то не иначе как в непознаваемое «творение» в нечто чудесным образом вовлекаемое в реальность. Более того, поскольку и сам процесс интеграции в общий корпус реального такого рода явленного равно же чудесен, то в силу следования такого рода порядку понимания семантика отдельности и локализуется не более чем на уровне признаков. А отсюда и само определение явления будет ограничено формой не более чем «описательного» определения, то есть определения при посредстве перечисления особенностей. Более того, такая цепь последствий продолжится и в исключении всякой возможности понимании бытующего тогда как наделенного интегрально-производной формой, сохраняя за ним лишь ряд признаков, принадлежащих числу в широком понимании «эффектов перцепции», что физиологической, что социальной.

Альтернативной «платформе» - видению мира корпусом слагающих мозаику явлений дано в порядке «далеких» последствий предопределять и очевидный отказ от построения коллекций признаков в формате одноранговых множеств, поскольку нечто бытующее и предполагает раскрытие не иначе как узел или же пересечение многообразных налагаемых на него связей.

В таком случае тот особенный функционал мышления, что правомерно расценивать как способность прогностического предсказания (в логике - выполнения операции логической дедукции) можно обратить и своего рода «пробным камнем» достаточности представлений о природе бытующего. В том числе, очевидной «изощренной формой» подобного «пробного камня» и правомерно признание разрешения проблемы, в состоянии ли научная методология предъявить постановке эксперимента и некий обобщающий набор требований, или, напротив, познание природы способно протекать лишь в произвольном порядке, не предполагая подчинения и какому-либо нормированию?

В поиске ответа на этот вопрос не помешает обобщить и хорошо известные практики исследования природы, когда практически каждая научная дисциплина определяет для себя равно и специфический набор методов и приемов исследования. Органическая составляющая практик ведения анализа любой предметной науки - требования «состоятельности» эксперимента - защиты обретаемых в эксперименте данных тогда и от ошибочной фиксации. Так физика прежде регистрации характеристик движения требует определить систему отсчета, а химия для исследуемых ею реакций - условия состояния среды («нормальные условия») и степень чистоты вещества.

Однако здесь также имеет место проблема, не получающая решения в узких пределах предметных наук или проблема уровня «непосредственности контакта» экспериментатора с оцениваемой им действительностью. Конечно, здесь важно то обстоятельство, что всякое представление объекта в нашем познании отличает характер не более чем модели, поскольку объект, как образец реального существования, таит в себе не только неисчерпаемость бытия в целом, но и многообразие тех функций, которые он в состоянии исполнить.

Но, с другой стороны, если слишком строго или особо «педантично» подойти к пониманию явной релятивности характера взаимодействия познания с предметом познания, то это помешает определению условий «непосредственного соприкосновения» экспериментатора (в том числе и экспериментатора умственного, теоретика) с исследуемой им действительностью. Потому и надлежит определиться - что именно в условном «абсолютном измерении» и означает проблема прямого предъявления объекта при постановке эксперимента?

Положим, пока не следует спешить начинать анализ такого сложного предмета как условный «препарат» исследуемый в ходе эксперимента, но следует определиться с порядком совершения операции тривиальной контрольной верификации. Так, элементом разнообразия современных социальных практик доводится предстать и различного рода лабораториям и иным операторам верификации (например, контролю подлинности денег или документов), определяющим степень соответствия исследуемого образца и тем или иным наборам признаков. В таком случае, что именно и подобает расценивать в значении предмета, подлежащего испытанию согласно стандартной процедуре верификации?

Здесь дабы упростить или придать целенаправленность анализу, мы позволим себе отождествление тестируемого предмета посредством понятия «готовый препарат». В распоряжение некоего агента верификации в материальной либо в информационной форме и предоставлены некие эталоны, а он по характеру информации извлекаемой из сравнения определяет или соответствие «готового препарата» ожидаемым характеристикам или фиксирует параметры отклонения.

Или, если обобщить, задача агента верификации - определение путем перцептивного или аппаратного (посредством приборов и тестеров) сличения, характеристик тождественных заведомо известным содержательным или функциональным качествам, ожидаемым от исследуемого препарата. В этом случае условие «прямоты предъявления» качеств исследуемого препарата - или его способность к инициации неких перцептивных реакций или чувствительных откликов приборов, когда по основанию заведомо составленного перечня имеет место выделение данных, позволяющих составить своего рода «информационный портрет» препарата.

Но наука, исследующая что-либо пока неизвестное, увы, не в состоянии использовать «отработанные» и «устоявшиеся» перечни признаков. Исследование неизвестного предмета в том и не тождественно контрольному эксперименту, что для него невозможно использовать какую бы то ни было семантическую шкалу, и здесь лишь само наблюдение неких отклонений в положении вещей и придает такого рода картине специфику семантической схемы. Тогда ту «прямизну» предъявления действительности, чему дано иметь место в «пионерном» научном опыте, и надлежит составить собой специфике нестационарности, проявляющейся в неких наборах или коллекциях воздействий, ранее позволявших признание «вполне определенными».

Так, и открытой Галилеем инерции довелось нарушить «стационарность» той ранее принятой картины мира, в которой движение виделось как само собой замедляющееся, тот же смысл отличал и открытие сверхпроводимости, излучения в рентгеновском диапазоне или утверждение принципа невозможности вечного двигателя. Все эти достижения и представляли собой те «нестационарности» по отношению привычной или наивной схемы, что потребовали определения и более изощренной «формулы» или зависимости.

Теперь если предложить и оценку меры достаточности перцептивных данных, то, прежде всего, здесь следует исходить из далекой от простоты связи содержания паттерна и отображаемого в паттерне предмета. Однако мы в данном случае не ставим перед собой такую задачу, и довольствуемся суждением, что добросовестно построенной информационной картины вполне достаточно для познавательного отождествления «реальности».

Это решение и открывает нашему познанию свободу удостоить имени «реальность» и те ее информационные отображения, в отношении которых оно убеждено в наличии в них тех глубины и достаточности, что позволяют воспроизводство и своего рода «буквального» состояния такого отображаемого. И в действительности, привычный план содержания понятия естественного языка «реальность» - непременно же убеждение в способности неких описывающих опыт данных выдерживать проверку посредством операций технического воспроизводства предметов или сложной верификации (последнее важно для корпуса описательных наук), и формировать на их основе не содержащие принципиальных погрешностей калибрующие шкалы.

Подобным же образом и рассуждение, оперируя сведениями, верифицируемыми как «достоверные», просто тщательно отбирает лишь данные, отмеченные «знаком реальности», собственно и следуя здесь убеждению, что эти сведения либо идеально отвечают практическому востребованию или близки такому соответствию. Те сведения, что оператор познания и расценивает как факты или свидетельства реального, представляют собой не более чем добротно выверенные семантические конструкты, восходящие к тем или иным перцептивным паттернам, либо к некоторой их теоретической генерализации. Нашему познанию на уровне структуры сведений в принципе не дано располагать такого рода свидетельствами, что могли бы обходиться без представительства на информационном уровне. (При этом автор следует также здесь точке зрения, что характер информационного дано носить не только вербальному, но и довербальному уровню понимания.)

Поскольку, как нам довелось определить, любые формы предъявлений форм бытования, конституируемых как «реальность» транслируются далее посредством их включения в информационные структуры, то было бы неплохо осмыслить и проблематику семантической иерархии, в этом случае расцениваемой как нечто предмет семантической сводимости. Последнюю же хорошо иллюстрирует пример химической номенклатуры, способной в описании безграничного количества веществ обойтись и существенно меньшим числом семантических начал.

Казалось бы, науку, наделенную способностью построения строго дедуктивных деревьев образуемых ею понятий, ожидала бы и вовсе превосходная перспектива, если бы ей открылась и возможность организации ее семантического аппарата, что полностью устраняла бы и перекрещивание ветвей семантического древа. Так, следует напомнить, что наука вынуждена вводить и такие в семантическом смысле самоопределяемые понятия как аморфные тела, летательные аппараты тяжелее воздуха и молекулы аминокислот, снабженные как щелочным, так и кислотным радикалами.

Здесь если признавать правомерность оценки, характеризующей «реальность» не более чем информационной сущностью, дистанцированной условием переноса предметного качества на некий объем сведений, то, как ни странно, состоятельности этого способа познания уже дано воспрепятствовать и качеству субъекта отображения не предполагать полностью логического порядка в обустройстве его комплекса признаков. Логически «прозрачному» порядку здесь дано иметь место лишь в отношении предметов «характерных» категорий, и не действовать в случае пополнения опыта того или иного рода «не характерными» категориями.

Тогда с философской точки зрения весьма существенно понимание предмета насколько неупорядоченность классификации, имеющая место в силу неоднородности как таковой реальности подрывает и как таковые устои классификационной регуляризации? В действительности проблема определенности базового «остова» классификации столь существенна не потому, что ему подобает носить характер решения, исчерпывающего всю полноту случаев при последующей дедукции, но потому, что только он и ничто иное, может установить критерий наиболее показательных состояний действительности.

Принятие наукой той или иной вполне определенной конфигурации порядка описания действительности и указывает на то, что имеющий здесь место набор категорий (берем, например, деление вещества на агрегатные состояния - газ, жидкость и твердое тело) все же позволяет синтез и наиболее эффективных определителей. То есть категориям, вводимым познанием в его представления в качестве основных, также надлежит поддерживать уже не всякое, но не иначе как категорическое расчленение форм существования на некое число базисных градаций.

То есть те категории, посредством которых наука строит ее описание мира, и избраны ею по признаку обнаруживающих большую различимость в присущей им способности задания порядка обращения с действительным. Хотя такое расчленение и не позволяет понимать все наполняющие действительность возможности, но при этом оно позволяет обретение представления и о важнейших манипуляциях при ведении деятельности, обращающейся к той или иной форме действительности.

Итак, поскольку познание вбирает в себя представления о реальности, привлекая в свои модели идеи то непременно же «наиболее показательные» базисные классификационные выделения, то потому подобает уделить внимание и такому столь существенному предмету как далеко не одинаковый характер задач, решаемых научным познанием. Одну из таких задач и выпадает составить так называемой «эмпирической задаче» или задаче пополнения построенной классификации новым ответвлением или равно же и новым внеклассификационным представлением. Совершенно иной смысл и предназначение тогда будет характеризовать здесь и задачу реорганизации всей в целом классификации уже выработанной познанием.

Теперь образованный выше комплекс посылок позволит нам обращение к поиску ответа, насколько предмет общих теорий связан с созданием новых методов дедукции, или в какой степени общая теория зависима от достижений эмпирического знания? Или - в состоянии ли идея «реальности в целом» составить собой функционально достаточное основание и для построения ее теории, или же онтологическая противоречивость реальности вынуждает познание прибегать здесь лишь к единственно возможному средству, а именно - генерализации эмпирического опыта?

В одном случае, если допускать что реальность в целом равно не чужда и такого качества как возможность на основе лишь факта ее существования создания и видоизменения классификаций научного познания, то ей как предмету познания надлежит заключать собой и полностью комплекс признаков, определяющих условности, понимаемые как градации реальности. При справедливости такой точки зрения общая позиция реальности также обнаружит информативность и в отношении ее наполнения такой вложенной в нее спецификой материальных проявлений как атомарная структура материи или явление электромагнитного поля.

То есть - условие «глубокой информативности» реальности в целом определит тогда и такое его непременное следствие как структурный формат представительства реальности, полная невозможность ее сведения к какому угодно порядку монотонного или «сплошного» задания. Потому тогда простое суммирование представлений пусть и порождаемых здравым смыслом и обнаружит качества идеи устранения из «реальности» равно и состояния ее «разобщения»; такую картину «реальности» в любом случае ожидает обращение лишь той мозаикой разнородных включений, что для всякой попытки ее примитивного осмысления откроет и качества непременного «состояния дезинтеграции».

Равным образом если понимать реальность уже как «случай», то и он вряд ли в состоянии охватить собой все многообразие форм проявления, обратить реальность равно и своего рода формой «гипербума». Напротив, специфика случая - это характерная локальность его воспроизводства. Случай сверхпроводимости возможен лишь при низких температурах, плавления металла - только при нагреве, также не совместимы в одном «нераздельном» случае и различные формы движения - сохраняющего и теряющего импульс и т.п.

Следовательно, понятие «реальность» несет на себе и качества понятия, обозначающего не иначе как интеграл различных видов представительства природных явлений, для которых часто характерно, что одна возможность, реализуясь как реальная, вытесняет иную как нереальную (например, атомарная картина вытесняет представление о континуальности материальных форм). Конституируя в своем понимании предмет реальности, любым образом мы вынуждены действовать методом индукции, создавая общее поле для всего того, что в реальной физической среде проявляет себя как взаимно вытесняющие специфики.

Тогда предложенное здесь понятие принципиально значимой квалификации предмета «структура реальности» также позволит следующий вывод: познание не в состоянии ставить перед собой какой-либо особенной сверхзадачи собственно потому, что не может не синтезировать реальность как интеграл всего того, что открыто для освоения посредством настоящих способностей познания. Другое дело, что для части задач, а именно, поставленных познанием в общем виде, но не предполагающих раскрытия в значении локальной задачи, не исключено отождествление и в значении главнейших задач познания.

Конечно, к числу главнейших задач познания непременно подобает отнести и проблему тщательной расшифровки порядка протекания процесса биологической эволюции, идея которого поначалу была предложена Ч. Дарвином, но, к сожалению, в достаточно общей форме. Цель такого анализа и надлежит составить построению описания, позволяющего определение и всей суммы действующих условий эволюции. Или - если судить здесь с философской точки зрения, то в отсутствие понимания предмета физической «энергетической пирамиды» невозможно и осознание смысла биологической эволюции. Но, с другой стороны, если определенная группа «главных» задач также позволит ее сведение в некий комплекс задач, то этот комплекс и подобает расценивать как грубый аналог реально вряд ли возможной сверхзадачи познания.

«Реальность в целом», какой ее доводится понимать человеческому познанию, непременно наполняет то множество явлений, что по тем или иным причинам допускают отождествление на положении отдельных. Однако и само «отдельное обретение» всякого отдельного явления - далеко не основание для констатации обособленности этого явления тогда и от иных подобных ему явлений. Здесь или явлениям доводится заключаться одному в другом, копируя вложенность, известную по примеру мухи, замурованной в янтаре, подчиняясь пространственному или временному совмещению, или они не лишены и способности к разделению тех свойств, что одинаково присущи что одному, что другому явлению.

Так, хрупкому камню и упругому металлу обоим дано принадлежать группе конструкционных материалов, столь непохожие друг на друга бумага и микросхема флэш-памяти конкурируют между собой в правах быть средствами хранения информации, стекло, металл и пластические материалы служат нам в качестве оболочек твердых упаковок пищевой продукции. Как мы видим, различные виды материальных форм наделены и общими признаками владения в чем-то похожими возможностями; поскольку, что следует из приведенных примеров, функциональная возможность не позволяет мыслить ее отражением именно одной, отдельно взятой материальной реализации, то позволительно спросить, как именно функциональная возможность и кооперируется внутри реальности с отдельными материальными формами?

Функциональная возможность выступает, как мы видим, на положении производной структурных возможностей материальной формы, а последние присущи материальной формации не в силу свойств ее происхождения, но, например, в значительной мере благодаря принятому веществом тела фазовому состоянию. Так, всякое твердое тело, независимо от состава, показывает то или иное качество физической твердости; любые продукты аномально высокой вязкости, опять же, независимо от состава, позволяют использование при создании объемных макетов.

Конечно же, прямой результат даже такого сугубо поверхностного анализа функциональности - это и проблема особого порядка регуляризации свойств, проявляющейся на структурном уровне, связанном с характерным для вещества фазовым состоянием, но равным образом регуляризация возможна и на другом уровне, например, на уровне химической стандартизации. Так любой элемент одной и той же группы периодической таблицы обнаруживает и общий для всех членов группы тип проявления химической активности, или ему присуща и более или менее типовая комбинация смены фазовых состояний.

Как показывает наш экскурс, выделение материальных форм на положении отдельных или особых - далеко не основание для их осознания как субъектов «совершенной» индивидуализации, но прямое основание для их осознания на положении проекций обобщенных отношений аналогии, известных по примерам отдельных подобий. Последние столь существенны и определенны, что позволяют построение на подобном основании равно и научного прогноза, такого, как предсказание Менделеевым существования не открытых химией элементов.

С другой стороны углубление в порядок отношений обособленного положения материального явления равно продуктивно и в части умножения числа проекций отдельных функций, что и образуют собой наполняющие реальность поля воспроизводства признаков (или «поля подобия»). Отсюда и уникальность любого рода материальной формы - не более чем комплекс или комбинация универсальных признаков, за которыми в любом случае доводится стоять неким «сквозным» характеристикам (или - повторяемым на множестве форм).

Однако нередко встречается точка зрения, что познанию надлежит обращаться в пределах лишь трех его особенных ипостасей - эмпиризма, науки и философии, каждая из которых исполняет особенную функцию, не пересекаясь с функцией другой формы. Более того, это положение не обходится и без порождения характерных следствий или наложения на познание еще и структурного выстроенного порядка задания пределов осознания в некоей области познания тогда и не более чем некоего комплекса характеристик действительности. То есть реальности в целом дано заключать собой далеко не только лишь многообразие явлений, но равно и многообразие возможностей познания явлений, где каждый путь познания не просто особенный путь, но равно и особенное явление.

В связи с тем, что познание - также явление, полезно напомнить, что в прошлом человечество относило проблему получения одних веществ из других к сфере высокого «философского познания», а ныне получение веществ - рядовая задача химика-технолога. Или - и в познании имеет место тенденция регулярной рекомбинации сфер активности форм познания, также ведущая к «усечению» круга задач, подлежащих философскому решению. Наиболее чувствительная потеря корпуса философии последнего времени - выделение когнитологии на положении научной дисциплины теперь как специфического синтеза психологического и логико-математического начал.

С другой стороны, редукция сферы философского познания - вовсе не угроза прогрессу философии, но условие, все более концентрирующее интерес философии на решении более важной задачи - проблематике теории начальных констуитивов. Философскому пониманию проблематики «начальных констуитивов» и надлежит обрести облик особенного направления познания по имени «наука комбинационных теорий», предлагающего решения таких задач как задачи определения соотношения материального и идеального, активного и пассивного, статического и динамического, консолидированного и рассредоточенного и т.п. В том числе, философии надлежит предложить и особенную теорию «начал построения перцептивного механизма», рассматривающую функционал перцепции как порядок комбинации, сводящий воедино, с одной стороны, семантические возможности выражения и адресации и, с другой, - комбинации состава паттерна.

Еще одна особенность нашего времени - влияние процесса превращения науки в элемент технологического развития индустриальных возможностей общества, что порождает в умах ряда критиков равно и ощущение состояния зависимости научного опыта в целом теперь и от прогресса эмпиризма. Предлагаемая ими альтернатива - концентрация научных сил на решении проблем относящихся к выработке общих концепций ряда сущностей, например, материальной формы реальности.

С другой стороны, отличие нашего времени от времен Демокрита - положение, когда огромное богатство данных познания равно обращается и в прямое препятствие для построения любой возможной универсальной концепции описания всего и вся, тем более, выраженной посредством структуры исходящей из некоего центра. Здесь первым препятствием в решении задачи построения централизованной структуры и доводится предстать важности волновой функции для конституирования как таковой (телесной) материальной формы.

Отсюда и оптимальный вариант решения на современной стадии прогресса познания - понимание науки принципиально развивающейся на платформе не иначе как эмпирико-теоретического познания действительности. Потому и задача философии - равно же поиск во встречном направлении - анализ решений, полученных путем эмпирико-теоретического поиска теперь и на предмет идентификации как неких проекций констуитивных порядков.

Или задача философии - поиск своего рода «констуитивных истоков» любого положения, объявляющегося благодаря опытно-теоретическому поиску; другими словами это и своего рода «контроль достижений» познания на предмет выявления фундаментальных констуитивов не обнаруженных в как таковом предметном познании несущий смысл и своего рода анализа «на рациональность».

Напротив, если препятствовать опытно-теоретической науке в реализации ее неотъемлемого права представлять собой «нарушителя спокойствия», то и собственно философии равно доведется утратить и ее существенную функцию оптимизации как таковой предметной спекуляции. То есть слияние философии с предметным познанием равно невозможно и в силу позиции самой философии как позитивного критика познания.

Иная любопытная проблема, связанная с отношением человеческого познания и исследуемой им реальности - влияние достижений научного познания на формирование такой существенной абстракции, чем доводится предстать онтологической картине. Так, здесь возможна и постановка вопроса, в какой мере картина мира, созданная учеными, знакомыми с принципами квантовой механики отлична от картины мира тех мудрецов, что еще удосужились предложить апорию Зенона «Стрела»?

Поиск ответа на этот вопрос невозможно построить и вне учета концептуального прогресса абстракций, используемых для построения моделей идеальных сущностей. Если Зенон для объяснения сугубо счетной зависимости использовал как иллюстрацию в апории реальные объекты, то в наше время математическая модель геометрической прогрессии строится лишь как численная или алгебраическая абстракция.

В смысле же онтологической картины любого рода абстракцию также подобает расценивать как наделенную проективной значимостью: отношения реального мира - они же и проекции идеальных зависимостей, в отношении которых реальные связи действуют лишь как своего рода «близкие аналоги» таких идеальных соотношений. Прогресс абстракций и порождает такую проблему как представление идеальных зависимостей как наследующих изначальным постулатам (проблема «оснований математики»), что, в том числе, порождает и такой комплекс представлений как специфические геометрии с «реалистическими» постулатами их исходных аксиом.

Второй важный аспект новой онтологической картины, отличающей наш взгляд от представлений прошлого - отказ от абсолютизации любого рода понимания реальности. Первый шаг на подобном пути уже был совершен когда при построении модели предмета изначально определяемого как «лучистая энергия» электромагнитного поля он был расценен как проявление «материального» дуализма, и закрепленного посредством принципа «волна-частица». Далее такую скорее «традицию» продолжила и теория относительности с ее принципами «искривления пространства», «обратного хода времени» и «замкнутости Вселенной в ее существовании».

Хотя подобные представления все же оставляют место для дискуссии и о природе таких концептов - что это такое, - или это характерно «четкие» схемы реальности или просто когнитивные ухищрения, - но главный урок здесь следует видеть в ином. Так, любой онтологической схеме, образуемой при настоящем состоянии познания, в отличие от прежних времен, не дано заявлять себя как единой универсальной концепции, но допускать разбиение на ряд локализаций, соотносимых с отдельными подгруппами научных законов. Современная практика синтеза онтологических схем - в любом случае это построение комплекса обособленных подсхем, когда, положим, физика при оценке одних явлений вводит релятивистские поправки, а при оценке другой части явлений продолжает мыслить в категориях классической механики.

В результате современные формы построения онтологической картины утрачивают и претензию на положение задающих «начало отсчета» познания, принимая на себя исполнение функции не более чем частного обобщения лишь отдельных предметных комплексов представлений познания. Когда для представлений прошлого само единство мира составляло собой существенный критерий научной объективности, то в современном состоянии роль такого критерия уже принимает на себя такой принцип «успешности прогноза» [link]. После этого в современной онтологии и фактор «единства мира» уступает место иной важнейшей парадигме - совокупной структуре успешных результатов практического познания.

Обращение картины мира картиной комплекса или даже корпуса отдельных моделей также подрывает ценность и унифицирующих мир концепций; реальная мотивация интереса современного человека к результатам познания - непременно и стремление к обретению способности эффективного суждения в предметно узкой области деятельности.

Далее поскольку мы также приходим здесь к выводу, что само экспериментальное исследование мира невозможно понимать сугубо опытной практикой, но его подобает расценивать как имплементацию теории, то нам в таком случае надлежит предложить и определение как такового формата «опыт». В том числе, в попытке определения смысла понятия «опыт» надлежит определиться и с такими квалификациями как «бедность» или «богатство» содержания опыта. Или - в чем возможно отличие «насыщенной» картины действительности равно и от «скудной» разновидности той же самой картины?

На уровне интуитивной догадки тогда и приходит мысль о возможности такого простого ответа на вопрос о природе опыта - чем шире наше знание феноменального содержания реальности, тем и наш опыт подобает расценивать как «более богатый». Такое понимание вполне соответствует структуре опыта человека, занятого практической деятельностью, - чем шире представления некоего мастера охватывают специфику различных устройств, тем, естественно, совершеннее его мастерство.

Но если при поиске ответа на этот вопрос обратиться к анализу примеров прогресса научного познания, то здесь ситуация развертывается полностью противоположным образом, если наука всякую феноменально особенную сферу пытается описать теорией, лишь локально интерпретирующей такого рода особенности, то эта ее распыленность позволяет упрек и в неполной состоятельности. Состоятельности результатов научного познания дано возрастать лишь в случае выхода на уровень и более широких возможностей дедукции феноменально особенного из определяемых наукой общих положений.

Если же перейти к оценке влияния науки на практику, то немаловажной составляющей такого влияния следует признать и оптимизацию практики; наука предлагает практике наилучшие решения, выводящие из употребления решения, не обеспечивающие подобной оптимальности. Влияние науки могут иллюстрировать такие примеры: это и обращение железобетона монопольным строительным материалом, и замена аналоговых электронных систем цифровыми системами, перевод энергообеспечения в индустриальном секторе практически полностью на электричество и т.п. Вторжение науки в практику тогда приводит и к такому положению вещей: при увеличении разнообразия продукта сокращается и многообразие средств и приемов, используемых в производстве.

Если же перейти к обобщению в целом комплекса предложенных выше посылок, то чему именно и надлежит составить интегральное философское представление теперь и о предмете «опыт в собственном смысле»? В какой именно мере и характеристику «опыт» надлежит соизмерить равно и с таким фактором как разнообразие известных познанию явлений? Скорее всего, здесь надлежит исходить из продуктивности предлагаемых наукой концептов оцениваемой по признаку разветвленности образуемого ими дерева дедукции. В том числе, если некоей отрасли познания дано не исключать и конкуренции различных векторов построения дедукции, то это явление и надлежит расценивать не иначе как свидетельством недостаточного прогресса познания.

Отсюда положение критерия состоятельности накопленного опыта познания и надлежит отвести такой характеристике как способность «охвата» условной суммарной «специализированной научной парадигмой» той области явлений, картина которой и раскрывается посредством приложения данной теории. Или если в обратной последовательности, то сама возможность редукции обширной панорамы явлений равно же к компактному комплексу положений, определяющих условия и порядок их проявления, тогда и составит собой критерий определения и более богатого опыта познания.

В таком случае и некая последняя проблема, что нам хотелось бы затронуть в связи в оценкой предмета «реальности в описывающем ее общем представлении», - проблема конечности набора базовых онтологических констуитивов. Если, положим, нам довелось выделить некие основные принципы нашей онтологии, то можно ли оценить достаточно ли число данных принципов для требуемого нам описания действительности? Можно ли в подобной связи предполагать реальность и нечто «конечного числа» такого рода констуитивов?

Положим, в частности, мы намерены построить рассуждение при помощи таких фундаментальных понятий как время, пространство, материя, а с ними и сознание в значении условного представителя формы спонтанной активности. Тогда в настоящих условиях, когда физические представления уже заключают собой идеи изменения течения времени и преобразования массы в энергию, не требуется ли расширить или иначе скомпоновать используемый нами набор?

Конечно, в этом случае вполне правомерно такое решение как анализ роли, возлагаемой на квалифицирующую характеристику, определяемую в дополнение к имеющемуся набору квалификаций, насколько обосновано ее выделение в отдельную позицию и расширение базисных начал онтологии. Если такая роль носит лишь эпизодический характер, то и подобная позиция вряд ли заслуживает выделения в правах онтологического констуитива.

Если же в завершение предложить и нашу оценку положению дел в физическом познании, то ему все же надлежит определиться с общим концептом статики, предложить строгую квалифицирующую характеристику физической «частице», характеризовать звук и цвет как непременные продукты психики и осознать эффект Доплера в значении логической зависимости реализуемой на многообразных физических носителях.

10.2003 - 07.2023 г.