Историческая ситуация в отечественной культуре обусловила положение, что среди всех существующих в последнее время (2005 г.) философских направлений российская философия фактически утратила именно одно – философский материализм. Дело даже не в том, что перестали заявлять о себе причисляющие себя к адептам материализма мыслители, но в неспособности именно российского материализма сформировать собственную исследовательскую перспективу. Традиционно философия признает, поскольку материализм в ней понимается именно формой, представляющей собой не более чем отражение исследовательской перспективы естественных и точных наук, что сам он не располагает собственной исследовательской программой, поскольку его развитие - это лишь отражение прогресса точных наук, обобщающее рождаемые ими достижения.

Если, в таком случае, мы намерены заявить о нашей заинтересованности в сохранении и последующем придании импульса развития философскому материализму, то нам следует определить направления исследований, собственно и требующих их выполнения именно в рамках данной философской традиции, без чего, собственно, абсурдным следует понимать и само существование философского направления. Для идеалистической философской концепции, так или иначе, но противопоставляющей себя развитию конкретных наук, задача организации собственных исследований допускает куда более простое решение. Идеалистическая тенденция предполагает изучение проблематики «трансцендента», «высшего», исключающей ее редукцию и низведение к низшему, и тогда объектом исследований философского идеализма и служат именно подобного рода «сферы», предметы или категории. Отстаивающий же идею сквозной модели действительности материализм, на первый взгляд, именно в силу подобной причины и не располагает такими объектами познания, что, так или иначе, но не относились бы к объектам познания конкретных наук, за исключением ограниченного числа служащих междисциплинарными обобщениями общих типов (явный пример подобного типа - сама категория «материя»).

Итак, нам, в преломлении к современному состоянию, интересен ответ на вопрос: что следует понимать собственной исследовательской перспективой философского материализма? Избранный же нами метод получения ответа на данный вопрос и будет заключаться в анализе положения вещей как в современном материализме, так и в естествознании и других предметных науках (например, психологии и лингвистике).

Если бросить взгляд на отличающую ныне отечественную философию интеллектуальную атмосферу, то яркой ее приметой следует понимать общий негативный фон распространенного отношения к фундаментальным принципам философского материализма. Основная причина подобного положения, скорее, историческая, а именно, - та политическая и идеологическая функция, что была возложена на «данную» философскую традицию на протяжении советского периода истории. Более того, долгое время основные ассоциируемые с философским материализмом концепции формулировались посредством тех текстов и активности тех мыслителей, в компетентности которых в самой трактуемой ими проблеме можно, в действительности, во многом усомниться. В.И. Ленин, с которым расхожее понимание традиционно связывает отечественную традицию философского материализма, по существу показал именно не более чем поверхностное знакомство с проблематикой точных наук и, несомненно, обнаружил практически полное невежество в области наук о деятельности живого организма – физиологии и психологии. И это не говоря о том, что он позволял себе предлагать формулировки определений, примером которых можно назвать его же знаменитое «определение» материи, допускающие ссылки на само определяемое. Материя есть нечто, фиксируемое… материальными же по своей природе рецепторами живых организмов. Положение вещей, мы позволим себе здесь дать выход нашим эмоциям, не говорит, а «вопиёт».

Кроме уже упомянутой вульгаризации, рядящийся в одежды философского материализма «марксизм», предъявляет претензию и на построение всеобъемлющей теории социальной действительности. В результате материализм и «зарабатывает» пятно на репутацию в виде ассоциации с содержащей довольно существенные предметные и систематические лакуны вульгарной социологией. При этом игнорируются иные материалистические по духу социологические модели, в частности, превосходная социология М. Вебера и не принимается во внимание явно противоречащий материализму как таковому антимальтузианский ригоризм марксизма.

В результате в глазах мыслящего человека все способное дискредитировать философский материализм обретает свое практическое воплощение. Однако подобное интеллектуальное влияние естественным образом оказывается ограниченным именно пределами «территориальных границ социального эксперимента», когда не закрытые подобным «занавесом» общества отнюдь не утратили материалистического или тяготеющего к материализму направления философствования и материализм там не прерывал уверенную поступь развития. Но к данному аспекту мы обратимся чуть позже, а сейчас остановимся на предмете, что все-таки от действительного материализма смогло сохраниться после его «перехода» под крыло марксизма, несмотря на несчастье захлестнувшей его вульгаризации.

Начнем тогда с вопроса о том, какой на настоящий момент времени комплекс особенностей, и какая постановка проблема отождествляют в сознании философствующих основные принципы материалистического направления философии? При кажущейся простоте вопрос, на самом деле, невозможно называть простым – в наше время, с появлением квантовомеханических моделей, физическая картина мира утратила черты ранее отличавшей ее проекции условно «материалистически однозначной» интерпретации. Причем подобная специфика дала себя знать не только по отношению предмета физического познания, но и по отношению как бы «сугубо практицистского» химического знания – явление изомерии, в котором изменение свойств вещества определяется, в дополнение к основному набору, еще и расположением частиц вещества, тоже позволило понять его средством придания не более чем «отношению»специфики неотъемлемого конституирующего начала материи. Предлагавшиеся же вульгарными интерпретаторами материализма социальные модели также обнаружили их весьма слабую состоятельность (несмотря даже на их реальное присутствие в практической политике прошлого).

Но продолжает свой прогресс еще одно важное для познания в целом направление, что неизбывно символизирует и обозначает материализм. Подобное направление не задумываясь укажет каждый – это именно эволюционная теория происхождения высших форм биологических организмов из некоей начальной «живой субстанции», определенность в вопросе о которой пока еще не достигнута. Практически любой оппонент материализма, не более чем вскользь затрагивающий связанные с данным философским направлением проблемы, несомненно превращает всякого материалиста в дарвиниста. Предугадывал сам Ч. Дарвин подобное будущее или нет, – в наше время судьба уготовила ему именно роль олицетворения философского материализма.

Потому материализм и испытал судьбу отождествления на положении парадоксального концепта, – как бы сам порядок его синтеза навязывает материализму точку опоры не в виде некоторой обозначаемой в качестве его «начала» позиции «предельной редукции», но – началом построения парадигмы материализма спонтанно избирается некоторая «срединная» для самой его познавательной модели позиция. Подобное положение трансформирует и саму материалистическую модель - материалистическая философия теперь в своем понимании физической действительности ограничивается лишь употреблением трактуемой в эволюционистском смысле энтропийной модели; общественная система – появляется в ней лишь в виде «эволюционной» картины смены общественно-исторических формаций и т.п. Тогда и непосредственно смысл подобного положения вещей сложно понимать чем-либо иным, кроме: в наши дни материалистическая модель представляет собой именно воплощение концептуального принципа «всеобщий эволюционизм». Современное понимание ограничивает материализм именно рамками парадигмы своего рода «всеобщей динамики», отождествляя материалистическую интерпретацию на положении своего рода философского образа «вечного непостоянства», Гераклитовой «реки».

Позволяет ли подобное редукционистское истолкование основных принципов материалистической философии согласие с его правомерностью, в действительности ли материализм нуждается в его рассмотрении на положении не начинающейся в ее точке «предела редукции» концепции, мы и постараемся понять, продолжая начатое нами рассуждение.

Однако ситуацию эволюции философских представлений пока мы рассматривали именно ограниченной положением внутри огороженных «железным занавесом» обществ, однако и вне данных пределов не останавливалось развитие философии, строившей модели, очевидные признаки которых указывали на их принадлежность парадигме «философский материализм». «В мире в целом» известно о существовании, в частности, философского (материалистического направления) журнала «Monist», публикующего исследования, как они обозначены представителями данного направления, «онтологического плана». Форма, в которой материалистическое направление обнаруживает себя в современной западной философии, может быть названа адресной философской теорией предметных областей – от концепций онтологических констуитивов до любого вида бытийного самоопределения обретающихся в мире реалий. Подобному «онтологизму» не свойственны ограничения физикализмами, и свои исследовательские интересы он распространяет и на такие сущности, как «текст», «фирменная марка», «социальные объекты» и т.п.

Конечный результат подобного развития западным философам видится в возможности создания обширных классификационных систем. В частности, здесь можно назвать проект «Всеобщего онтологического языка» (GOL), использование которого, например, предполагается в целях систематизации (и – ! – автоматизации) медицинской диагностики. На западе данное направление достаточно активно, однако, что вызывает наше удивление, оно мало известно российской аудитории.

В какой-то мере к философскому материализму допустимо причислить и современную психологию, теоретизирующую проблемы функционирования нейросоматической системы. Подобное исследование в наше время невозможно без проведения параллели «мозг – компьютер», что заставляет думать о необходимых, но пока еще громко не прозвучавших философских выводах. Хотя для ситуации после 2005 года можно говорить о существенном прогрессе и на данном направлении, активной разработку которого ведет известный специалист одновременно и психолог, и создатель искусственного интеллекта Джеральд Эдельман (G. Edelman).

Другое дело, показателен факт исключения из философского дискурса собственно категории «материя», западные «онтологи» явно предпочли анализ «объектов» (entity), но не результирующей характеристики «материя» (substance). Предпринимаемое ими философское изучение «объектов» ведется именно в порядке констатации комплексов отличающих подобные объекты признаков без обращения к типизации собственно природы рассматриваемых ими признаков. В России подобного класса исследования в академической философии нам неизвестны или, приметной особенностью отечественной ситуации может быть названо то, что если такие исследования и предпринимаются (в Институте философии СО РАН), то они уже излишне обряжаются «одеждами» научной методологии. В известных нам отечественных разработках заметно стремление их авторов одновременно формировать в них и некие математические модели, что, на наш взгляд, не вполне оправдано.

Таковы те некоторые фрагменты, посредством которых вполне можно представить положение вещей в современной материалистической философии. Но материализм не ограничивается сейчас своим внутренним представлением о возможностях познания. Он, помимо развития собственной парадигмы, открыт и заимствованию и обмену знаниями с другими областями познания. Поэтому мы и попытаемся сейчас оценить и положение вещей в сфере подобного философского заимствования и обмена. Для материализма заимствование решений научного познания исключено в какой-либо иной форме, кроме как использования в качестве критерия достаточности какого бы то ни было стороннего решения собственно принципа «материя». Но как именно принцип «материя» понимается сейчас философским материализмом?

Современное философское представление о материи допускает следующее его обобщение: существует несколько различных решений проблемы значимости для такого абстрагирующего концепта как «материя» некоторых непосредственно и слагающих подобный концепт организационных (структурных) начал. Уместно перечислить следующие: материя сама располагает тем потенциалом, что и формирует ее организацию (классический материализм), материя есть некая данность, на которую наложена сторонняя организация (не совсем правильное название «объективный идеализм»), материя есть нечто, что от начала и до конца выстраивается в силу действия сторонних причин («субъективный» идеализм).

Присущее нам представление, в силу выработанной нами практики анализа возможных способов исследования реальности материи, состоит в следующем: правильным, но и, одновременно, и в определенной мере грубым пониманием, следует, все же, видеть именно взгляд классического материализма. Недостаточность же данного понимания следует видеть в том, что систематизация материального требует ее дополнения причинным классификатором. Несомненно, что «игру» самих материальных сил следует понимать своего рода «причиной первого порядка», мы воспользуемся таким удачным выражением, мерой того, что «душа всегда следует за телом» (но никак не – тело за душой). Другое дело, что доминирующие в духовном мире личности идеи, в отсутствие препятствий сугубо материального плана, формируют уже условия самого материального мира, выстраивая, в частности, ту же самую «вторую природу» (ноосферу).

При этом не вполне очевидным оказывается статус «духовного», оно, для непроникновенного понимания, видится именно полностью оторванным от «материального». Но исследование духовных «процессов» в любом случае приводит к мысли о том, что подобные процессы представляют собой ни что иное, как именно сложные формы процессов передачи информации. «Духовное» в подобном отношении и обнаруживает себя сложно построенной системой получения, трансформации и трансляции информации, тем и отличающейся от примитивных информационных процессов, чем простой процесс колебания отличается от картины интерференции.

Если тогда понимать «духовное» представляющим собой по существу информационное, и, в частности, представляющим собой особую модель затухающих и возобновляемых от другого источника активности физических процессов (возбуждаемое особой комбинирующей «отложенные реакции» системой), то в таком случае необходимо представление о нескольких – информационных и «доинформационных» – способах «воздействия материальных сущностей на самих себя». Именно подобное понимание и позволяет никаким образом не подвергая сомнению «ключевой» смысл материи (данный смысл превосходно допускает его отражение посредством одного из лингвистических понятий – материя остается «эффектором», ключевым условием преобразования), очевидно дифференцировать способы влияния одной материальной формации на другую благодаря выделению различия в характере внутреннего каждому своего собственного способа приведения в действие фактора «востребования времени». Фактор же «востребования времени» представляет собой важнейший разделитель действий, посредством введения определенного рубежа отделяющий простые физические операции от организованных уже обязательно посредством инструментария буферизации иницирующей активности информационных.

В действительности, как следует думать, трудно представить другую модель мира, кроме той, что определяет мир системой взаимодействия материальных форм, но между собой модели подобного взаимодействия различаются по причине введения в них факторов не материального, но стороннего по отношению материального порядка (например, указанного нами «востребования времени»).

Далее, предложенная нами интерпретация еще не учитывает предмета статуса отношенческих идеализмов, представляемых, в частности, геометрическими фигурами или числами. Невозможен ни один подобный идеализм, что обнаруживал бы его зависимость от той воплощающей его материальной формы, но одновременно любой подобный идеализм обязательно требует существования хотя бы одной такой материальной формы, что и позволяла его реализацию (в нашем понимании невозможно говорить о введении какого бы то ни было «идеального перечислителя», или, можно поставить вопрос в такой плоскости, сама собой «логическая трансформативность» явно невозможна).

Определив этим контуры неких общих посылок нашего понимания, мы позволим себе сделать шаг назад и вернуться к материализму как таковому. Наши наблюдения указывают на то, что материализм в своем современном состоянии обнаруживает сильное сходство с позитивизмом и структурализмом. И одновременно придающие материализму «сходство» с данными философскими парадигмами особенности фактически отличает присущая им специфическая закрытость для определения уже внутри непосредственно материалистической концепции перспектив построения тех или иных моделей описания мира. Пока материализм никаким образом не удосуживается выразить свое отношение к обобщающим материальный мир, но фактически не связанным ни с одним материальным носителем идеализмами познавательных моделей. Материализму и по сегодняшний день не удалось создать исчерпывающего представления о материи в смысле интеграции в данную категорию формаций «времени» и «пространства»(«физического» пространства), а предлагая свое объяснение данных проблем, он даже не попытался обрисовать отличие вещества от названных формаций. Материализм, таким образом, продолжает вести бесперспективную битву против очевидно проводящей подобное разделение концепции Аристотеля.

Интересной проблемой для материалистического взгляда на природу вещей оказывается и проблема «природы ощущений». Как объясняет физика, красный цвет нашего зрения ассоциирован с определенной длиной волны источника световой стимуляции зрительной системы, но чем конкретно в механизмическом смысле процедуры нашей нервной деятельности способно явиться присущее нам ощущение красного, по настоящее время пока не известно. Попробуем посмотреть, какие могут существовать ответы на заданный нами вопрос.

Психологическая и физиологическая литература точного ответа на проблему фактуры ощущения не предоставляет. (Фундаментальная работа Х.Р. Шиффман, «Ощущение и восприятие» даже не ставит такой проблемы, завершая свое объяснение лишь указанием на присутствие в мозгу регистрирующего узла цветовой рецепции.) Мы попытаемся продвинуться в данном направлении уже собственным путем. Но первое, что нам следует сделать – разделить проблему на две образующие ее подпроблемы. В анализе первой подпроблемы нам следует сказать, – мы доверяем физике в части того, что некоторый, пока ограничимся простым представлением «чистый цвет» соотнесен с существованием в прозрачных средах излучений с определенной длиной волны. Но данная часть проблематики остается как бы «детской шалостью», по сравнению со смыслом второй составляющей данной проблемы.

Мы обладаем нашим мозгом и благодаря его работе располагаем «ощущением желтого». Поскольку «желтое» и некоторые другие цвета принадлежат к «промежуточным» цветам спектра, мы забудем о существовании таких цветовых отличий и используем лишь крайние цвета видимого нами света – «красный» и «фиолетовый». Почему низкочастотное свечение в спектре видимого света наш мозг идентифицирует именно в качестве «красного», а высокочастотное – «фиолетового»? А почему бы им, в частности, не обладать возможностью меняться местами?

У нас появляется здесь повод попросить совета медицинской науки – понять симптоматику дальтонизма.

Медицинская диагностика дальтонизма начинается с формирования концепции цветового зрения, – цветовое различие воспринимается различными светоприемниками (специализированными колбочковыми клетками сетчатки). Далее медицина переходит непосредственно к дальтонизму и объясняет, что при пропадании одного из регистрируемых цветов (теория цветового зрения выделяет три цвета регистрации – красный, зеленый и фиолетовый) перекрещивания цветов не происходит. Следовательно, мы можем догадываться, что «красный» – это именно форма вторичной мозговой активности, сопряженная с определенной спецификой процесса регистрации красного (ощущение «красного», проще говоря, можно понимать как определенную меру интенсивности процесса сканирования зрительной картины).

Здесь следует подчеркнуть что, по крайней мере, у наземных животных цветовое зрение в основном присуще млекопитающим (приматам и некоторым другим высшим млекопитающим), следовательно, его необходимо понимать связанным с должным развитием сложности мозга. В пользу данного аргумента можно привести параллель – человек обрел возможность речи именно тогда, когда его мозг был дополнен соответствующим «речевым центром».

Во всяком случае, как определяет исследование Т.В. Алейниковой «Проблема переработки информации в зрительной системе лягушки», уже непосредственно глаз производит первичную обработку основных регистрируемых факторов зрительной картины, далее мозг лишь синтезирует конкретный паттерн из получаемых кодов принимаемых стимулов. Понять само по себе наше «чувство цвета» можно лишь посредством изучения подобного механизма синтеза.

Следовательно, и вся в целом проблема «духовного» перемещается на новый уровень, – необходим анализ функций мозга как особого рода «синтезирующей машины», создающей соматически актуальное представление о поступающей на вход нервной системы стимуляции. В таком случае мы вновь возвращаемся к проблеме информационных процессов и развития в ходе биологической эволюции систем, представляющих собой своего рода коллекторов приходящей на их рецепторный вход внешней стимуляции.

Поскольку теория сложной информационной машины, которым и является мозг любого животного – это и в значительной части теория присущей этой машине таблицы соответствия, характера ее организации – фиксируемого или пополняемого, то в таком случае теория высшей нервной деятельности опять позволяет ее трансформацию в теорию доминирующих в такой деятельности нормирующих идеализмов. Материалистическая интерпретация здесь просто вынуждена обратить более пристальное внимание на проблематику связи «материальное – идеальное» и обратиться к построению соответствующей ее парадигме концепции отношений.

В целом изучение проблематики сложных систем, примером которых можно назвать и живой организм, формирует в материалистической философии потребность в формировании физикализующих моделей. Как можно судить, данные исследования продвигаются не настолько успешно, как бы того хотелось, но именно подобную проблематику и следует понимать основной исследовательской задачей материалистического направления в философии. Во всяком случае, лишь четкое противопоставление концепции «трансцендентности» уже представлений о способах функционирования именно физических механизмов способно убедить в правоте материалистического видения мира.

Другой важной темой исследовательской программы философского материализма должно послужить изучение тех представлений современных точных наук, в которых они сводят физическую реальность только к системе отношений, игнорируя альтернативную форму представленности, выраженную в виде наделяемых стационарностью сущностей. Насколько, следует поставить вопрос следующим образом, фактор движения фундирует феноменологически данные нам физические сущности, и насколько условия стабильности представляют собой именно то необходимое условие, что и позволяет существовать самому движению? Мы можем видеть непростую диалектическую связь базируемости физических структур на динамическом способе реализации формирующих их связей с результирующим воплощением данных структур именно в феноменологически стабильных конгломератах. Проблема обоснования движения материи стабильностью и, напротив, стабильности – движением материи именно и представляет собой ту общеметодологическую проблему, изучение которой следует понимать прямой обязанностью философского материализма.

К проблематике диалектики «тело – движение» примыкает проблема случайного характера причинности. Картину хаотического движения частиц газа или жидкости наука оценивает на положении как бы образца истинной случайности. В то же время описание поведения каждой частицы, изображаемой в масштабе соразмерных с ней самой событий, обращает закономерной картину любого «случайного» процесса. Перед философским материализмом в связи с этим должна появиться проблема корректности применения модели, обладающей специфическим для нее уровнем детерминизма. И здесь, если поставить себе цель упростить собственно использованную нами для обозначения данной проблемы формулу, то следовало бы прибегнуть к построению особой классификации моделей, ранжирующей последние по признаку используемого ими детерминизма. Построение классификации моделей, отражающей степень детерминизма практикуемого в них объяснения – реальная и актуальная проблема познания материалистической философии.

Материализму следует задуматься о необходимости принятия одного из наиболее характерных «вызовов современности». Речь в данном случае идет о проблеме искусственного интеллекта (ИИ), или, иными словами, построения посредством системы исполнения алгоритмов некоего машинного семантического интерпретатора.

Пока что уже созданные формы искусственного интеллекта обладают лишь ограниченной обучаемостью в пределах задачи пополнения используемой ИИ базы данных (или – «знаний») по предварительно заданной тематике. Например, самодвижущийся робот способен собирать и использовать информацию о трассе своего перемещения. При этом в нем фактически реализуется и способность рефлексии – робот способен анализировать информацию по своей задаче и устранять ее избыточность. Но до сих пор не удалось построить некоей обобщающей машины, позволяющей, например, перенос признака, если, в частности, назвать такой признак как «скользкий», с феномена «скользкой дороги» на предмет «скользкое мыло». Именно выделившая уже приматов способность построения аналогии остается по настоящее время привилегией развитого биологического сознания. Но подобного рода препятствия на пути развития ИИ можно расценивать, все же, на положении не более чем «технических». Кроме технических препятствий на подобном пути существуют и принципиальные – невозможность создания для машины среды, в которой она сама могла бы обрести инициативу собственного развития.

Не следует забывать и о том, что сама по себе проблема «феномена интеллекта» не вполне ясна даже и в возможном обобщенном представлении его первичного фундирования. Интеллект можно с некоторым допущением определять как механизм, преобразующий неорганизованный поток внешний стимуляции в семантическую модель. Реальные же семантические модели, изучением которых заняты главным образом вынашивающие планы создания систем машинного перевода лингвисты, представляют собой свидетельства неупорядоченности семантических полей. Пользуясь естественным языком, человек позволяет себе не вполне обязательно выстраивать содержательные конструкции сообщений (средства идентификации), семантизируя мир не посредством решения задачи семантической редукции условий мира как некоего «оптимума представления», но, используя именно «отдельные и случайные» квалификации, причем лишь таким образом, как позволяет его неорганизованный опыт. Любопытный пример – в языках некоторых малочисленных горных народов отсутствует глагол «плыть».

Подобное положение и вынуждает констатировать следующую исследовательскую проблему философского материализма – сопоставление реального и воображаемого идеального интеллекта. Кроме того, поскольку уж мы заговорили о предмете интереса лингвистов к речевому семантическому моделированию, материалистической парадигме следует включить в свой состав и раздел проблем реального интеллекта. Реальность интеллекта - это именно предмет того, как в определенной мере отличающая интеллект условность и иррациональность могла бы явиться объектом анализа в смысле фактического предпочтения функционально доступной семантизации перед рациональной в семантическом смысле «безупречной» семантической конструкцией.

Ответвлением комплекса проблем «реального интеллекта» следует понимать и сопоставление двух рациональностей - семантической и онтологической. Для онтологического представления рациональны именно модели «объекта», «отношения» и «машины», для семантической – «субъекта», «объекта» и «действия». Онтологическое представление, поскольку оно охватывает «мир как таковой», в идеале позволяет мыслить его единственным, и, более того, не дублирующим самое себя. Семантических схем, в силу того, что репрезентативность субъективности ни в коей мере нельзя назвать «однозначной», даже на теоретическом уровне необходимо предполагать несколько. Это и должно находить выражение в реальной лексикологической проблеме разделения языков, в частности, на синтетические и аналитические. В таком случае от философского материализма требуется построение теории семантической полисемии, выражающей существо различных способов укоренения личностью своего места в мире.

Интеллект, живое существо, физические системы и другие сложные формы организации действительности допускают их понимание в присущей им реальности исключительно потому, что их изучение позволяет представлять данные сущности в качестве организаций. Мы не будем уточнять здесь все богатство способов организации – структур, систем и т.п., но обратим внимание на саму возможность перехода одной организации в другую, сопровождающуюся изменением ее природы. Процессы биологической жизни остаются по своей природе химическими, но только в таком случае сам химизм приобретает определенный упорядоченный вид, в силу которого химическое взаимодействие протекает в неких ограниченных и замкнутых неизбежными пределами формах. В данном отношении химизм и позволяет рассматривать его внутри подобной природы на положении одной из ее условностей, когда такая природа и располагает возможностью химизма уже в качестве ее своего рода «логически следующей» сущности. Превращение же «свободной» природы в фактически «логически» упорядоченную форму следует понимать именно проблемой перехода организации к новому порядку воплощения. Проблему смены «порядков воплощения», безусловно следует выделить на положении еще одной исследовательской проблематики философского материализма.

И здесь, поскольку мы заговорили о проблематике «сложных систем», нам следует обратить внимание и на проблему «единства природы» всех присущих бытию преобразователей. Конечно же, этим нам хотелось бы привлечь внимание к философской «проблеме машины». Если предыдущий опыт человеческой деятельности позволял понимать под «машиной» лишь физическую машину, то отличающее нашу современность расширение сферы опыта позволило распространить принцип «машины» кроме физических на биологические и на логические машины. При этом сами физические машины приобрели широкий спектр их разновидностей – от изначально знакомых человеку механических до электрических и, например, ядерных (атомные часы). От материалистической философии в таком случае требуется осмысление принципа «машины» как такового, анализ данной проблемы как допускающей ее идеализированную формулировку в форме проблемы преобразования одного вида существования в другой. Подобная постановка вопроса также открывает значительный простор философской исследовательской деятельности.

Причиной появления еще одной проблемы следует указать то, что точные науки как таковые представляют собой систему главным образом математического описания реальности. Математический «уклон» точных наук порождает и присущую им систему членения мира на отдельные объекты, представляющую собой порождение практики построения математических моделей. Наивный опыт, часто в противоположность опыту точных наук, использует совершенно иную, интуитивную практику членения мира. Физика и человек различно понимают и учитывают регулярность, плотность и связность явлений; человек отождествляет звук с «нотой», физика – с комбинацией колебаний, в световом пучке человек выделяет окрашивание, физика, в частности, интенсивность и т.п. Задача философии в таком случае проанализировать и свести в общую классификацию набор критериев членения, отразив возможности и склонности разных интерпретаторов устанавливать собственные принципы членения.

Например, мы можем разобрать здесь исследованную Б. Смитом и Ж. Петито («Физический и феноменологический миры») проблему восприятия мелодии. Мелодия, при некотором допущении, представляет собой континуальную последовательность физических процессов, но в нашем восприятии она отмечается именно как набор звуков. «Звук», который наше восприятие признает «элементом мелодии» представляет собой некоторую макроформу представления в составе континуальной физической последовательности, и притом, что если масштаб макроопределенного элемента крупнее способности дискретизации наших рецепторов, то последнее позволяет понимать данный звук уже на положении сложной структуры. В таком случае мы не сможем свести наш ответ на вопрос о нерасчленяемости ощущения к рамкам именно простой схемы; если ощущением является регистрация макроформы, по размерам своих элементов превышающей возможности дискретизации рецепторов, то подобное ощущение допускает его разложение. На данной способности и основан следственный прием получения показаний о т.н. «словесном портрете» – свидетель, ощутивший подозреваемого как единое представление, выделяет из подобного представления «черты лица» посредством пересказа «словесного портрета».

Именно специфика членения и обращается истоком проблемы единства того ощущения, уже не поддается никакому разложению, но допускает диссоциацию посредством нашей аналитической рефлексии. Запомненный нами «образ прохожего» сохраняя в нашем сознании присущее ему изначальное «единство», не препятствует нашему выделению в нем формы ушей, носа, характеристики роста и т.д. Из этого и следует вывод о том, что ощущение едино притом, что его единству практически не мешает наша способность рефлексивного придания «следу ощущения» куда большей в сравнении с начальным состоянием подробности. Необходимой составляющей анализа способности восприятия и должно стать выделение некоторого «простейшего элемента» каждой отличающей человека возможности ощущения.

Но более других актуальной проблемой материалистической философии является проблема статуса закономерностей (идеализмов), которые присущи все же самому миру, но могут быть открыты нами лишь посредством рефлексивной активности нашего сознания. Извлечение при помощи работы сознания подобных характеристик не означает, что извлекая их мы по отношению к самим данным характеристикам совершаем некий «акт творения». Но это – банальная и простая проблема знакомого нам «традиционного» материализма.

Другая проблема заключается в том, что извлеченные механизмом сознания характеристики представляют собой семантические схемы и уж как подобного рода схемы и должны рассматриваться в качестве психического продукта. Дело в том, что и они в присущем им (возможно, гипотетическом) окончательном виде не позволяют их понимание продуктами психики. Возьмем математические закономерности, поскольку их идеальность несомненна. Идеи «числа пи», «множества действительных чисел» появились в голове человека не потому, что в них отобразилась некая его прихоть, но потому, что никакому способу рассуждения так и не удалось представить их каким-либо иным образом.

Именно подобный принцип и воплощает собой предложенная Э. Гуссерлм идея «антипсихологизма логического», – мир содержит идеальные сущности (помимо того, что содержит «пространство», «время», «материю»), фактически независимые от физических и постфизических средств их воплощения. И подобные имманентные миру идеализмы антипсихологичны. Но они антипсихологичны лишь в их «рафинированном представлении», то есть мы можем предполагать истинность нашего познания некоей идеальной сущности лишь в той мере, в какой попытки совершения познания подобной сущности посредством различных психических действий и приводят к единообразному результату. Но здесь, поскольку мы не можем сказать, что именно «данное подобное» представление и представляет собой «окончательный вид» таких сущностей, то этим и утрачиваем возможность констатации того состояния успеха психической деятельности, что может пониматься как полное очищение нашего достигнутого психическим способом представления от привносимых в него вызванных психическим же процессом искажений.

Тогда в чем же мы позволим себе увидеть результат проделанного здесь анализа? Нам удалось обнаружить, что современный материализм построил не более чем систему отдельных философских категорий, посредством которых он и сумел расставить лишь некие реперы в исследуемой им области познания. И, одновременно, материализм ни в одном из своих изысканий не поднялся до построения целостной онтологической системы.

В онтологии физической реальности ему по сей день остается недоступной теория соотношения физической реальности и выделяющейся как норма этой реальности идеализированной абстракции. Материализм так и не знает ответа, что определяет существование идеализма «окружность» – множество реальных аналогов идеальной окружности или сам собой подобный идеальный принцип. Материализм не знает ответа и на вопрос о том, какой смысл несет признак «зарядовое число 8» для конституирования такого важного аспекта физической реальности как «атом кислорода». Поэтому онтологическая задача философского материализма может иметь следующую формулировку: признание действительности категории материя требует построения базирующейся на задаваемых подобной категорией принципиальных началах широкой онтологии материальной сферы как центра притяжения некоторых других сфер.

В области «сознания, интеллекта, психики» материализм располагает существенным заделом в виде развитой теории нейрофизиологической активности. И здесь последующее изучение подобных специфик, скорее, должно развиваться в двух направлениях: в направлении конституирования элементарных основ психического (можно напомнить о не имеющем ответа нашем вопросе «что есть ощущение красного?»), и - в направлении исследования проблематики «синтеза»: способностей механизма психики с одной стороны, и – культурного багажа сознания человека - с другой.

В области семантики от материализма следует ожидать исследований проблем рациональности представления и эффективности использования средств трансляции информации. Пока что материализм безразличен к проблеме плотности представления данных, хотя понимание самого принципа теории невозможно вне того, чтобы не определить теоретизирование как процесс редукции неупорядоченного представления данных к упорядоченному. Здесь мы даже позволим себе утверждение, что понимание предмета теории как рациональной системы выражения представлений требует нахождения самой его формулировки.

На данной оптимистической ноте мы и завершим наш обзор проблемы «области познания» философского материализма. Мы надеемся, нам удалось показать, материализм сталкивается с множеством нерешенных и требующих исследования проблем, что не позволяет понимать данное философское направление на положении именно «утратившей перспективу догмы».

04.2005 - 11.2012 г.

1. Bartlett F.C., "Remembering", 1932.
2. Алейникова Т.В., "Проблема переработки информации в зрительной системе лягушки" , Ростов-н-Д, 1985.
3. Апресян Ю.Д., "Структурная лингвистика".
4. Белов А.К., "Критический анализ марксистско-ленинской философии", М. 1992.
5. Бревер У.Ф., "Бартлеттовская концепция схемы и ее воздействие на теорию познания".
5. Грассль В., "Сущность феномена фирменной марки (брэнда)", Американский журнал экономики и социологии, (58), 1999.
6. Ильин Е.П., "Психомоторная организация человека", М. 2003.
7. Леонтьев А., "Эволюция психики".
8. Ракита Ю., "Математика и реальность".
9. Редже Т., "Этюды о вселенной", М., 1982.
10. Симонов В.В., "Два языка - две парадигмы".
11. Смит Б., "На основе сущностей, случайностей и универсалий. В защиту констуитивной онтологии".
12. Смит Б., Петито Ж., "Физический и феноменологический миры".
13. Солсо Р., "Когнитивная психология", М. 2002.
14. Шиффман Х.Р., "Ощущение и восприятие", М., 2004.
15. Шухов А., "Сущность информации".
16. Шухов А., "Общая теория анализа объектов".
17. Шухов А., "Неполнота решения задачи объективации".
18. Шухов А., "Общая теория онтологических констуитивов", 2008
19. Шухов А., "Три среды представления", 2008