Мотивом излагаемых ниже размышлений и следует понимать дискуссию о предмете философской категории «истина». Характерное нам интуитивное понимание и ранее определяло подобную категорию не располагающей прямым и непосредственным отождествлением, и здесь мы обратимся к попытке углубления в истоки подобной отличающей нас интуиции.

Присущее нам понимание предмета философской «истины» и определяет возможность выделения данной характеристики именно в качестве специфической «характеристики ассоциации», связанной с действительностью всего лишь одной из числа трех в принципе возможных сред представления. Поэтому мы и позволим себе пренебречь непосредственно рассмотрением предмета философской проблемы «истины». Проблему «истины», как и лежащий в ее основании предмет, мы понимаем лишь поводом к сомнению в правомерности даваемого философией простого ответа на вопрос о существе «истины», непосредственно и обращающегося постановкой вопроса о совершенно ином предмете - специальном предмете «среды представления». Подобное решение и позволит нам концентрацию предпринимаемого здесь исследования на особом предмете «среда представления», направляющем наш анализ и на проблему воздействия образующих подобную среду условий на специфику характерных познанию возможностей синтеза интерпретации. Более того, мы позволим себе и следование некоторому не вполне четкому определению, согласно которому специфику «среды представления» и следует понимать определяющей правила синтеза интерпретации, в свою очередь, ограниченные в распространении все теми же условиями «пространства» некоторой «среды представления».

Но, еще предваряя начало предстоящего анализа, мы позволим себе и указание того обстоятельства, что собственно предмет мотивов, непосредственно и определяющих выделение трех предполагаемых нами сред представления мы понимаем практически не имеющим значения, и потому обсуждение проблемы существования сред представления и откроет у нас непосредственно обозначение подобных сред. Итак, наше понимание допускает возможность существования следующих трех видов сред представления: действительность, онтология и констуитивная онтология. Но уже в сугубо литературном отношении нам здесь необходимо учитывать и факт использования таких имен для обозначения совершенно иных предметов, и поэтому мы в нашем употреблении обозначающих среды имен и перейдем к использованию специальных понятий, подобных «среда представления действительность», или, если употребить аббревиатуру, - СПД. Для обозначения двух других сред представления мы также используем сокращенные формы имени СПО и СПКО.

И здесь, опять-таки, некоторая характерная нам интуиция и позволяет предположение о наличии у каждой определяемой нами среды представления и способности выделения посредством ассоциации с ней и некоторой особой возможности, что и позволяет понимание нечто оператором подобной среды представления. Представим себе, что именно сейчас предметом нашего рассмотрения мы избираем среду представления действительность или СПД. Особенностью подобной среды и следует понимать наличие в числе ее непременных характеристик и действующего в этой среде оператора, которого мы и определим под именем препарат. В качестве же «препарата», в нашем понимании, и следует определять нечто, в отношении чего какой бы то ни было действующий интерпретатор самими условиями СПД и обращается способным к обретению такой единственной возможности формирования отношения с препаратом, как возможность совершения действия. Именно «препарат» и позволяет его понимание некоторой характерной условностью или конкрецией, в отношении чего оператору и доступна лишь свобода совершения действия, откуда и непосредственно СПД следует видеть представляющей собой среду, допускающую лишь действия, и исключающую, в частности, формирование идей. Отсюда и собственно СПД будет позволять понимание той специфической средой, что допускает исключительно действия, и, положим, явно исключает реализацию любой возможной интерпретирующей ассоциации. Грубо говоря, внутри СПД самими условиями ее устроения «запрещается думать». СПД и необходимо понимать нечто именно так и открывающим доступ познанию (или, лучше, опыту), что в основе подобной возможности именно и лежит «опыт с препаратом» (или – «инструментальный» опыт). В таких условиях уже собственно «препарат» и следует понимать исключающим иную возможность определения, кроме как представления в качестве нечто «продолженности», модификация препарата посредством оказания воздействия на него обязательно образует «следующий» препарат или «препарат-штрих». Тогда если и присвоить «действию в рамках действительности» или «тесту» статус интерпретации или, возможно, параинтерпретации, то в смысле подобного статуса СПД и следует понимать особой средой «дисконтинуальности интерпретационной деятельности», а именно, неким образованием, по условиям которого мнимая «интерпретация» и обрывается в момент совершения «запускающего» осмысление события.

В таком случае, какую же квалификацию и следует назначить тому особому «пониманию» или псевдопониманию действительности, если и собственно условие реализации подобного «понимания» составляет собой возможность погружения в отличающую СПД систему наследующих одна другой продолженностей? Такое «понимание» и следует видеть тем методом представления мира, каким и обращается отображение посредством проведения теста. В таком случае, если уже и своего рода «фактическое основание» непосредственно СПД и составляет собой наличие именно оператора по имени «препарат», то и любое интерпретативное качество здесь следует устанавливать «с позиции препарата». Отсюда СПД и следует понимать никоим образом не допускающей никаких моделирующих представлений, но приемлющей исключительно действия, адресатом которых и следует понимать непременно некий конкретный препарат. (В отношении условий СПД даже и числа на положении, например, субъектов арифметических действий, будут представлять собой исполнителей функции в определенном отношении «препарата».) И результатом теста в СПД недопустимо определение чего-либо иного, помимо выделения нового препарата. Если, скажем, соль растворяется в воде, то свидетельством этому становится новая сущность «соленая вода», или иначе, непосредственно «тест определяет», что «соль и вода образовали новую сущность». При этом «образование новой сущности» - это не более чем одна из возможных форм результата тестирования, когда реально их следует допускать бесчисленное множество - от образования всевозможных агрегаций до ситуаций выделения нечто «продуктов распада». Самими условиями СПД уже категорически исключены какие-либо интерпретации и формы понимания, и в такой среде представления и допускаются лишь действия над препаратами и, естественно, продукты подобных действий. Предмет же «препарата» в рамках СПД-среза действительности и следует понимать не более чем носителем некоторой «манеры поведения».

СПД тогда и следует понимать некоторым определенным «порядком воспроизводства», в отношении которого уже невозможны какие бы то ни было условия «оцениваемости», «импровизации» и т.п., и, по ее условиям, в том числе и такой игрок пространства действительности как личность исключает для себя возможность наделения характеристикой построителя «адресующегося» состояния. СПД и следует понимать «не признающей» возможности присвоения человеку характеристики «раздраженного» (чем-то), но допускающей исключительно констатацию отличающего человека «негативного» возбуждения, или, например, «моторности». В частности, в условиях СПД и то же явление человеческой коммуникации будет предполагать определенное ограничение в самой обращенной на коммуникацию «возможности представления»: коммуникация здесь допускает представление лишь в качестве возможности «введения новой ассоциации посредством высказывания», но никак не в качестве нового акта установления понимания.

Предложенное выше описание «среды представления действительность» или СПД, явно наделенное и характерной ему долей подробности, уже позволяет его признание облегчающим решение следующей в очередности настоящего анализа задачи описания «среды представления онтологии» или СПО. Действующими в СПО операторами и следует понимать нечто выраженности (мы далее детализируем характерное им содержимое), а допускаемой в данной среде операцией следует видеть уже не «действие», но операцию, которую мы обозначим под именем идеация.

Однако прежде чем приступить к пояснению существа СПО нам следует пояснить, что именно мы определяем именно в качестве предмета «онтологии». Имя «онтология» отождествляет для нас некую универсализующую модель, позволяющую в смысле предмета настоящего рассуждения возможность использования в качестве вседостаточного заместителя действительности. Или - «онтология» в нашем понимании представляет собой нечто способное вмещать в создаваемый ею объем некоторую «как бы действительность» в ситуации образования познанием модели фрагмента мира. Онтология – модель, но модель именно такого порядка, что и обеспечивает то вполне определенное качество ее представительства, которое именно и позволяет замыкание в онтологическое представительство, естественно, что на уровне не более чем модели, «полного фрагмента» мира как такового. Тогда введение в онтологию элемента мира происходит посредством его выражения, и способом этого выражения мы изберем именно феноменологическое представление и вот почему.

Онтологию в нашем понимании и следует определять позволяющей квалификацию именно как нечто потенциально эквивалентный действительности порядок, но не эквивалентный ей в смысле той ограниченности самой онтологии, чем и следует определять реализуемую на основе конкретной ситуации возможность формирования некоей онтологической схемы. Тогда СПО именно в смысле нечто актуально образуемой онтологической осознанности и следует понимать продуктом процесса некоторого непременно спонтанного построения онтологической модели. Отсюда онтологизмы приобретают вид никоим образом не конечных или финальных, но, непременно, лишь некоторым образом упорядоченных, наделенных целостностью не по причине целостности такой формации для действительности, но именно по причине целостной охваченности нашим текущим представлением такой именно фрагментации действительности. Далее, поскольку собственно слово «феномен» укоренилось в философском понимании как определенное употребление, то здесь мы специально расшифруем данное понятие, означающее в характерном нам понимании именно нечто «мультитопологический субстрат», и именно с подобной точки зрения мы и предполагаем его использование.

Тогда в силу действия подобных посылок и непосредственно СПО следует рассматривать как приобретающую вид среды релятивно упорядоченных действий идеации, вносящих в онтологию или рекомбинирующих уже содержащиеся в подобной «среде» наши феноменально реализованные представления о действительности. И именно здесь в виду нечеткости контуров подобных «феноменальных проекций» и приобретает смысл проблема «истинности» как условия сопровождения определенной формой идеации тех же выделяемых в СПД (реальных) препарата и морфизма (действия). «Истинность» и следует понимать некоторой непременно внутренней условностью именно СПО и не более того. А сама СПО – это, фактически, структура лишенных упорядоченности производимых над феноменами операций идеации, таких, чьими ограничениями по сходимости и выступают некоторые условия, внешние подобным исполняемым операциям.

После описания двух предшествующих сред нам не просто следует описать, но и объяснить необходимость образования третьей, среды представления констуитивной онтологии, СПКО. Идея «констуитивной онтологии», именно с данным именем она и появляется в философии Э. Гуссерля, на наш взгляд, адресованное ей удовлетворительное разъяснение в виде принципов конкретных «констуитивов» получает лишь в работе Б. Смита «В защиту констуитивной онтологии». Однако мы несколько расширим данное устоявшееся в философии понятие до идеи построения любой подобного рода системы, позволяющей посредством изначальных условностей формировать производные построения, организованные по принципу состава. В частности, структурным аналогом подобной схемы и следует понимать математику, позволяющую воспроизведение из некоторых начальных условий образуемых с их участием сложных комбинаций, типа фигур, величин или функций.

Подобное понимание предмета СПКО и позволяет нам придание этой среде уже в качестве ее операторов принадлежащих некоторому классу сущностей, которые мы обозначим именем редуценты, когда содержанием отличающей СПКО активности мы будем понимать способность схематизации. СПКО и следует определять представляющей собой среду, ограничивающую реализацию способности представления с иной, нежели СПД, стороны. Если последняя вмещала в себя только действия, то СПКО допускает только исполняемые по определенным правилам акты схематизации, также исключающие собственно момент интерпретации. Для СПКО существуют лишь (как бы заведомо) безусловно формальные правила и принцип «безусловного выполнения» таких правил. (Анализ проблемы «формальных систем и формальной теории» см. здесь.) Здесь, в отличие от СКО невозможна какая бы то ни было вольность или девиантность интерпретации. И одновременно объекты СПКО все же позволяют их «выведение в» СПД на правах нечто, положим, «задания условности» и, в силу этого, и понимание одновременно и там, и в той же СПО именно в качестве области действительности определенной формы познания (и деятельности в такой области некоторого интерпретатора). Для нас важно, что СПКО не содержит истинности, но и не содержит, как СПД, запрета на выделение истинностного отношения, - специфическим условием образования данной среды и следует видеть нечто условие «нормативной проекции» изначально задаваемых правил.

В силу всего сказанного и проблему «среды обретения» условия «истинности» следует определить способствовавшей осознанию куда более существенного комплекса специфик - представления о существовании особенных форм по имени «среда представления», что и следует рассматривать своего рода сводом правил (или «порядков») получения представления. В одном случае роль подобного рода формы будет принадлежать такой минимизированной форме, как «новый препарат», в другом – выраженности, конкретно облекаемой форматом «феномен», в третьем – схеме, выстраиваемой на основе той или иной комбинации «редуцентов». Отсюда и моделирование (или - интерпретация) в целом и позволит его отождествление непременно нечто конкретным выбором порядка отображения, реализуемого и в соотнесении с некоторой «фактурой фона».

В таком случае, если признать правомерность изложенных выше положений, то какие именно последствия для философского понимания и следует ожидать от признания реальности формата «среда представления» и задаваемого той или иной конкретной средой недвусмысленного порядка поступка интерпретации? Тогда если следовать предлагаемой нами оценке, то и реальность форматного условия «среда представления» непременно следует рассматривать реальностью некоего начала, обязывающего рассуждающего ограничивать построение рассуждения «пределами возможностей метода моделирования», или, другими словами, - задавать совершаемым действиям интерпретации определенные рамки возможностей. Наложение подобных ограничений и следует понимать источником побуждения философствующего к осознанию и отличающего фиксируемые им данные потенциала, а также - и побуждающим к выстраиванию строгой картины возможного порядка своего рода «свободы проведения границ проективности». Фактически подобные ограничения, хотя бы отчасти, способны защитить как от попыток придания «избыточной проективности», так и от внесения в рассуждение немотивированных ассоциаций, в конце концов, и сводящих ассоциативное богатство в целом к ограниченному схематизму каких-нибудь «единых» начал.

06. 2009 - 10.2012 г.