Если исходить из присущего нам понимания, то анализ природы и характера причинно-следственной связи лучше всего начать представлением иллюстрации, указывающей на обстоятельство, любопытным образом «выпавшее» из поля зрения теологии, рассуждающей о всемогуществе божием. Дело в том, что если всемогущий бог занимает положение «творца всего», то непонятно, как характеризовать то нечто, чему возможно присвоение имени «внереализационное». Для осознания же реальности этой коллизии также возможно приведение следующей иллюстрации. Функция слуха у человека, а, скорее, и у развитых животных в целом действует по следующей схеме. Колебания звукового диапазона частот достигают уха, чья физическая «приемная» часть выполнена как механическая система, реагирующая на звук следом и раздражением нервных окончаний, в результате которого окончания по проводящим путям нервной системы отправляют мозгу сигнал, составленный из комбинации импульсно-кодовых посылок, структурированных в форме, определяемой согласно порядку построения математического «распределения Фурье». Причем очевидно, что если так действует слуховой аппарат современного человека, то так же действовал и слуховой аппарат всех живших в глубокой древности, например, древних египтян. Более того, вполне вероятно, что по той же схеме действовал и слуховой аппарат динозавров. Однако с какой стати мы можем рассуждать о действии такого слухового аппарата у древних египтян, если в те времена не только не представил свои доказательства математик Фурье, но не существовало и Франции, или страны, где жил и работал ученый? Здесь, скорее всего, уместен тот выход из положения, что математическая зависимость, известная как «распределение Фурье» существовала всегда, когда могла что-то определять, а человек или динозавры просто не догадывались о ее существовании как не догадывались о наличии инертных газов в атмосфере или азота в ее составе. С другой стороны, как поступить в случае, если в некотором регионе мира возможно и полное исчезновение процессов или структур, что, так или иначе, но предполагают порядок или форму устройства, известного под именем «распределения Фурье»? Здесь вполне возможны два выхода - или положиться на «неисчерпаемость микромира», где в одной из форм все же будет действовать зависимость, известная как «распределение Фурье» или, что логически более обосновано, оторвать математические зависимости от признаваемого для них «сугубо модальным» признака воплощения, и задать в их отношении особую специфику внереализационности. Подобная характеристика, продолжающая мысль Платона, провозгласившего принцип «двойка образует мир», равно будет определять, что стоит миру установиться, то с установлением мира и всем математическим зависимостям не только дано явиться в полном объеме, но и во всей полноте объема связей и никогда не претерпевать изменений. То есть математическим зависимостям при условии их задания «самими по себе», уже дано «выпасть» из мира причинности, оставляя все подчиняющееся «закону становления» отдельным от них, что хотя не лишит их и качеств «открытости для востребования», но наделит их и спецификой «сложности для познания». Или - математическим зависимостям, причем не просто так, но во всей полноте условного «мира математики» (или, скажем, «Дедекиндова мира»), уже дано «непременно быть», когда сотканному из «ткани причинного порядка» человеку дано лишь проникать в их реальность не более чем в объеме накопленного опыта познания. Тогда мир математических зависимостей и есть нечто не только самодостаточное, но и внереализационное, когда порождение человеческого ума наука математика - это реализационное и подчиненное отношению «причина - следствие». Отсюда тогда и следует, что человек понимает математические зависимости лишь в той мере, в какой прогрессирует его познание, хотя такие зависимости сами по себе существуют. Отсюда и бог, который контролирует все, что «подлежит творению», тогда уже утрачивает контроль над внереализационным, поскольку наделяет себя лишь способностью «предвосхищения любого, подверженного становлению», в том числе, быть может, и самого становления божьего. Однако теологическую проблематику все же лучше определить подлежащей ведению теологии, а нам обратить внимание на иные предметы. Как ни странно, но невозможно оспорить и положение, что отношениям «причина - следствие» не дано определять собой внереализационное и потому и формировать неспособный охватывать эту форму в значении своего следствия нечто «мир становления», который и составит собой предмет рассмотрения данного анализа. Более того, в такой «мир становления» дано войти и отношениям процесса познания связей логики и математики, то есть связей, если поверить Э. Гуссерлю, то принадлежащих реалиям мира внереализационного. Также и та концепция «бога», что и по сей день позволяет постановку во главу угла привычной для нас теологии - не концепция «бога, который над всем», но концепция лишь «кумира мира причинности». Эта концепция и образует собой наилучшую иллюстрацию для избранной нами постановки задачи.

Далее, здесь важно отметить то обстоятельство, что непонимание философией причинно-следственных отношений как специфической формы отношений отвращает ее и от постановки такой проблемы, как оценка природы, определяющей эту форму построения отношений. Потому отношения «причина - следствие» исключающие в такой трактовке их осознание как специфическая форма построения отношений, и обращаются для философии крайне странной условностью «ограниченно распространенной» формы зависимости. Кроме того, непонимание природы причинно-следственной зависимости равно создает и ту почву, на чем и произрастает такое явление, как «культурный диссонанс» или культурное отторжение большей частью общества конструкций алгоритмических языков компьютерного программирования. Непосредственно предмету такого рода «диссонанса», а равно и природы компьютерного программирования как практики воспроизводства частных форм причинно-следственных связей мы также посвятим и один из разделов настоящего анализа. То есть, если исходить из присущего нам понимания, то проблема многообразной природы различного рода форм причинно-следственного отношения - это не только сугубо «философская», но равно и «практическая» проблема.

Итак, наш анализ природы причинности будет обращен к предмету форм, порядков и условий, знающих возможность «появления и исчезновения», но не будет обращен на нечто позволяющее отождествление в значении «структурного скелета» событийной схемы, а потому и подлежащего отождествлению как наделенное качеством внереализационности. Или - реалии «событийной схемы», в ряду которых дано состоять и формам «нулевой динамики» (фиксированным объектам), равно располагающие и структурным скелетом как скрепляющим основанием, будут предполагать отнесение к ним лишь такого рода условности «причина», что предполагает его введение то непременно как некоего «появления», далее не исключающего и наступления фазы исчезновения. Более того, такой порядок будет представлять собой обязательное начало не только лишь мира сугубо физических явлений, но и любого рода «налагаемых» на физический мир порядков, иначе - «порядков, восходящих к физическому началу», включая сюда и способы организации информационного взаимодействия.

Огл. «Источник» причинности - «своя особая» градация онтологии

Если нам дано осознавать себя обладателями понимания, достаточного для выделения вероятного «источника причинности», то что можно определять в значении «природы причинности»? Здесь, на наш взгляд, вполне правомерно такое допущение - природа причинности это и нечто та специфическая «схема совершения события», когда наличию в некоем источнике активности некоего ресурса активности равно присуще порождать и случай передачи, а затем и событие восприятия активности неким акцептором активности. Причем неизбежные здесь отношения «схемы совершения» будут предполагать формирование равно и в силу существования нечто «карты сопротивлений», когда точки слабого сопротивления будут обращаться местами «утечки активности», сильного сопротивления - местами реверса или физического отражения активности. В любом случае причинность невозможна вне того, что первичный источник активности каким-то образом растрачивает имеющийся ресурс активности, расходуя его тогда и на «концентрическое» направление акцептору активности. Равным образом и «схеме совершения» события дано быть обустроенной не согласно самодостаточному порядку построения, но - следовать и из условия «свободы распыления» активности, определяемой характером налагаемого фона. Хотя для данной фигуры построения зависимости и само условие «фона» составит собой и нечто равнозначное источнику причинности, но - ему здесь не дано содержать ресурса активности и - потому и «рисоваться» лишь как способность реакции на те уровень или потенциал активности, что и обращена на обустроившее данный фон наличие. Но что важно - отсюда и как таковой концентрический получатель воздействия также обретает и облик элемента, допускающего выделение «на некоем фоне».

Если воспроизводство отношения причинной зависимости возможно лишь в условиях действия физического механизма активации или трансляции активности от источника порождения к «порту» усвоения, то не означает ли данное обстоятельство реальность условия, что причинности дано предполагать признание как «характерно физическому» началу? Нет, как таковое «физическое» скорее подобает расценивать лишь как нечто общую идеализацию характерно ролевых специфических видов физического субстрата (с массой покоя, без массы покоя, заданных уровнем заряда или напряженности поля), что вне такой специфики доступны представлению равно и как просто сродственное активности. Или - на «ролевом» уровне любая ролевая схема или предопределяемый ролевой установкой ход развития событий - это последствие реализации чем-либо то и присущего ему «амплуа», но равным образом и сама природа причинности - это и нечто порядок развития события в контуре той схемы, что представляет собой обязательное начало протекания любого возможного случая. Или причинность в ее значении «фигуры обустройства» некоего отношения - это «возможность, проявляемая посредством события», причем наступающая даже в случае, когда имеет место и нечто событие «не знающее состояния совершения события», своего рода «позиционная конфронтация». Равно же важно и то, что отношение причинной зависимости не составляет собой и логическую необходимость, поскольку если что и «логически необходимо» для становления такого отношения, то это лишь проявление активности. Со стороны логики отношение причинности тогда предполагает не более чем обустройство средствами или условиями логического формализма - порядками задания эквивалентности, отождествления и распределения той активности, чему вначале дано вступать в течение события, а далее отводиться из «контура событий» тогда и в некий «сток». Иными словами, некая лишь потенциально возможная причинность тогда и обращается собственно формацией «причинность», когда некое «проявление активности» и обращается реализацией нечто потенциального возможного тогда и как собственно причинной зависимости. Пока «не проявилась активность, то невозможно и становление отношения причинной зависимости».

Но если порядки отношения причинности не в состоянии нормировать область внереализационного, то это отношение не предполагает его обращения и универсальным началом мира. В таком случае если некая философия и допускает для себя возможность рассуждений о «всеобщей связи явлений», то она либо «перехватывает через край», или, скорее всего, не видит ценности в построении идеальных моделей по типу конструкций теологии хотя бы и ради проверки лишь возможности такого рода «логики». Иначе - основным заблуждением философии в отношении предмета причинности и правомерно признание непонимания философией в любом случае специального характера причинности. Равно философствование не чуждо и склонности к необъяснимому «устранению» причинности, определяя тогда и само существование причинности как нечто «физически укорененное» препятствие свободе философского суждения. В конце концов, прямая причина своего рода «незадачи» философии с проблемой причинности - это и явно «кабинетная» боязнь многообразия, или страха наступления положения, что в любом случае описанию мира также надлежит представлять собой и картину сочетания множества начал. Потому и само собой «специальный характер» причинности правомерно характеризовать и как наиболее сильный аргумент в пользу представления мира равно и сочетанием целого ряда начал.

Огл. Причинность - основание для задания нечто «субстрата причины»

Особенность отношения становления причинной зависимости - не только лишь присущая ему «специальная природа», но и качество в известном смысле «особенного субстрата». То есть отношение причинной зависимости - оно равно то особенное отношение, что знает не только лишь специфические ограничения, но наделено и некими специфическими возможностями.

Тогда если позволить себе попытку рассмотрения предмета отношения причинной зависимости теперь и на условиях его обращения «зависимостью порождения», то здесь возможна констатация не только лишь особенной фигуры такой формы зависимости, но и воплощения в такой фигуре и характерных порядков совмещения причины и порождаемых ею последствий. Конечно, здесь равно правомерно выделение что дискретной, что континуальной форм реализации причинной инициации, а равно и прослеживание что пропорциональной, что непропорциональной зависимости между масштабом причины и объемом последствий. Более того, самой «направленности» фактора порождения причины также дано обращаться и как бы «основанием редукции», иначе - разделения элементов обрамления, относящихся к событию воспроизводства отношения причинной зависимости на значащие и незначащие. Кроме того, здесь не исключена возможность и тех же «пороговых эффектов», когда круг элементов, способных воспринять некую активность, зависит от уровня или меры активности. Равно и активности, составляющей собой источник порождения последствий, дано протекать как выделяющейся на том фоне, где она проявляется, так и скрадываться на том же «более динамичном» фоне. Философия же странным образом индифферентна к условию многообразия форм проявления исходной активности, отчего и выстраивает отношение причинности на несколько иных началах, положим, что на началах «обстоятельств порождения» причинности.

Отношение причинной зависимости также отличает и такая существенная специфика, как способность к «перетеканию» между формами взаимодействия. То, что причине информационного свойства дано находить продолжение в инициации физического воздействия, об этом даже не следует распространяться, но столь же вероятно и образование последовательности, следующей и в обратном порядке. В частности, вполне возможен случай, когда событие в физической среде предполагает продолжение в «распространении слухов» о таком событии. Но одновременно возможности перехода причинной инициации из формы в форму вряд ли дано предстать и источником глубоких обобщений, хотя биологическая и, тем более, социальная жизнь обнаруживают образцы далеко не короткой последовательности обращения причинной инициации из физической формы в информационную форму и вновь в физическую и т.д.

Более того, если особенные причину и следствие рассматривать вне вхождения в отдельную связь причинно-следственного отношения, то им дано предполагать признание равно и причинами разных следствий, и - следствиями различных причин. Однако само согласие с подобной оценкой - это на деле причина и появления проблемы «умножения причинности», когда готовность некоего состояния к «восприятию инициации» равно будет предполагать признание и не иначе как в значении «причины». При постановке вопроса «что есть причина?» все же надлежит исходить из того, что обретение некоей инициации в качестве «причины» может проявиться лишь в условиях концентрации на некоем акцепторе развивающейся активности, что равно обращает наличие «акцептора активности» уже не внешним, но внутренним условием воспроизводства отношения причинности. То есть причина будет иметь место не до, но после образования канала обращения активности на нечто восприемлющее активность. Или - причина в любом случае - не просто экспрессия активности не более чем в состоянии «готовой» к распространению, но и сочетание «экспрессирующей» активности одновременно и с готовностью канала ее приложения. Отсюда и позиция «следствие» - это равно и такого рода новация, что наступает в силу восприятия поступающей активности, доставляемой непременно посредством то и некоего канала. Причем тогда и то обстоятельство, что некое сочетание «такого объема активности и имеющегося канала доставки» способно обнаружить равнозначность по условиям новационных последствий другой фигуре этого сочетания, также приводит к становлению такой специфики, как невозможность точного указания формы причинного побуждения исходя из функционального плана данных. Равно и следствию не дано предполагать признания как достигаемому лишь в подобном порядке, если в значении признака его порождения будет определена констатация лишь условия функциональной достаточности. Или - потому и состояние «новации» в случае следствия и состояние «суммы предпосылок» в случае причины могут и не позволить отождествление неким то непременно «данным» следствию или причине. Это условие каким-то образом понятно и поверхностному философствованию, откуда в нем и бытует точка зрения, что отношения воспроизводства причины или следствия, скажем так, не позволяют формальной фиксации и, исходя из этого, надлежит предполагать или их соотносительную природу, или прибегать к «диалектике». Равно проявляя в том неуместную поспешность, такая философия определяет и фиксацию канала причинной инициации как «упрощение» картины мира, поскольку, положим, данной схеме инициации невозможен подбор и каких-либо альтернативных схем или порядков инициации. Напротив, если возможна констатация такого порядка вещей, когда дано иметь место вполне определенной схеме воспроизводства причинно-следственной зависимости, то это сообщает нам и некое полное и достаточное представление о присутствии в составе картины мира и нечто вполне определенного фрагмента.

Огл. В широком понимании «представительство причинности»

Анализ предмета комбинаторной специфики отношения причинной зависимости не помешает начать принятием допущения, что причинность как разновидность содержания мира доступна и для наблюдения «наблюдателями», не лишенными и характерной специфики их «наблюдательности». В этом случае если квалифицировать характер картины, воссоздаваемой посредством простейших способов наблюдения, то причинность, в первом приближении, позволит осознание не иначе как специфика программной или процедурной организации. То есть в глазах условного «очевидца», хотя и допускающего осознание причинности как подлежащей некоему обобщению, причинность и принимает вид идеи «порядка обретения» новации под действием некоего носителя активности, что и имеет место в силу воспроизводства в событии передачи активности тогда и нечто же «стандартной программы».

Другое дело, что правомерна и постановка вопроса, что именно и позволяет некоему наблюдателю или регистратору определить наличие в мире тогда и некоего отношения причинной зависимости? Конечно, основной источник порождения идеи существования любого рода причины - это доступность для наблюдения события становления новации. Наличие новации, в любом случае, в реверсном порядке и возвращает наблюдателя к состоянию предшествующему новации, рассмотрение которого и создает возможность выделения условий и обстоятельств, позволяющих обретение новации. А далее формирование в результате накопления подобного рода опыта еще и «ожидания новации» позволяет становление и такой практики, как осознание «комплекса значимых условий», подлежащего восприятию под углом зрения ожидания новации. Конечно, в этом случае «феноменальной форме» реальности никак не дано обращаться как таковой абстракцией, но «образы явлений» здесь обретают вид и нечто «элементов сценария», для которого «смысл сюжета» и образует как таковое отношение причинной зависимости.

Иными словами, присущая отношению причинной зависимости его доступность для осознания - это прямое следствие конверсии неких доступных для различения явлений в спекулятивные конструкции, заключающие собой некую «ролевую специфику». В этом случае если человек обращается очевидцем случаев действия груза, рычага, струи или, напротив, бездействия в виде отказа тормоза, то картину такого развития событий он и воспринимает как форму проявления активности, вносящей некую «инициативу» или если как бездействие - то и попустительствующее инициативе.

Также в данном анализе необходимо подчеркнуть существенное значение того обстоятельства, что долгая история развития философии также не обратилась и становлением должного осознания проблемы соотношения феноменологически данного и выделенного посредством рефлексии. В том числе, для философии сама природа отношения причинной зависимости - это и нечто доступное фиксации на положении достаточного для презентации как не более чем явления. Напротив, на наш взгляд, порядки отношения причинной зависимости - это не иначе как само собой формы структурных связей, но никоим образом не явления, замкнутые в контур такого рода структуры. Другое дело, что характерная для современной философии «дихотомия духа и тела» никоим образом не позволяет образования комбинированных структур, где материальное обращается субъектом, а структурные порядки - началом организации. Напротив, сама действительность явления и организующей это явление схемы - это на деле те формы значимости, где одна невозможна без другой. На такую форму зависимости также дано указывать и тому обстоятельству, что одного обобщающего восприятия причинно-следственного отношения в спекуляции явно недостаточно и без детализирующего уточнения посредством дополнения иллюстрацией теперь и уровня явления.

Огл. Формы причинного побуждения иначе - «спектр видов активности»

Один из уроков настоящего все же характерно скромного анализа природы причинности - тем не менее, равно и вывод, что под углом зрения природы причинности и представление о природе активности вряд ли может быть почерпнуто «прямо из физики». Если в физическом смысле «активность» это и непременный атрибут действия, то в онтологическом смысле равно и бездействие - это одна из разновидностей «формы активности». Тогда в силу реальности такой «фигуры отношения» теперь и условие характерной формы проявления активности можно будет расценивать как возможное основание и для построения типологии причинности.

Здесь если последовать «рекомендациям» присущей нам интуиции, то с типологической точки зрения в общей градации причинности также правомерно образование и трех особенных типологических градаций - манипулятивной, инерционной и консервативной формы проявления отношения причинной зависимости. «Манипулятивная» форма причинной зависимости - это та форма воспроизводства причинно-следственной связи, что и рассматривается физикой в ее теории обмена действием, а равно и любой иной формой познания, допускающей реальность такой специфики как «поступление» или «возникновение» некоей формы активности. Любого рода содержание, каким-то образом сопряженное с качествами любого рода агента, оператора, носителя и т.п. обращать или тем или иным образом проявлять присущую ему способность оказания воздействия, - это и очевидный образец «манипулятивной формы» причинной зависимости.

Далее, специфика «инерционной» формы причинной зависимости - это привязка к наличию такого качества как не только лишь связь с событиями, напрямую определяемыми физической инерцией, наподобие появления в точке астрономического пространства в некий момент времени небесных тел, движущихся по определенной траектории, но и ее распространение на любые иные энергетически «автономные» возможности повторности. В подобном отношении и колебания математического маятника или любые самодостаточные и колебательно построенные тренды - и их надлежит расценивать как очевидные случаи воспроизводства инерционной формы причинно-следственного отношения. Равно и любого рода физические далеко не идеальные автоколебательные системы - и им дано представлять собой не иначе как прямые примеры инерционной формы причинной зависимости.

Третья известная нам разновидность, «консервативная» форма построения отношения причинной зависимости - это показатель наличия такой способности как стойкость объекта к направленной на него агрессии, в частности, поскольку мы рассуждаем не в контуре физики, - то и условной «агрессии времени». Если, в частности, нашему познанию и доводится судить о некоем объекте как сохраняющем тот же объем свойств, что отличал его и в прошлом, то в этом случае дано идти речи о консервативной форме причинной зависимости. Если, в частности, мы располагаем такой возможностью, как ретроспективное суждение о «прошлом Земли», то основой такого суждения и возможно признание способности Земли сохранять идентичность как астрономического объекта на протяжении всего этого периода времени. Иной также вполне очевидный вариант исполнения консервативной формы причинной зависимости - наличие качеств «стабильности воспроизводства события», те же постоянный сток реки или неизменность величины основного капитала некоторого бизнеса и т.п.

Равно же важным следствием оценок, предложенных в данном разделе, также дано предстать пониманию, что уровень не более чем «физического события» - отнюдь не уровень полного многообразия различного рода порядков онтологии, отношения физических форм - не более чем некая «часть спектра» как таковой проблематики отношения причинной зависимости.

Огл. Причинность как телеологически заданный «вектор»

Если пытаться характеризовать природу причинности теперь и под углом зрения телеологии, то здесь наиболее существенную особенность отношения причинной зависимости и выпадает составить его различению по условиям «предзаданности - случайности», хотя если и понимать мир как нечто «единство потока событий», то в нем все предзадано и ничто не случайно. Другое дело, что в практическом смысле любого рода внешние обременения, «помехи на пути распространения» - это не иначе, как нечто «случайное». Равным же образом и довольно позднее осознание в познании сочетательной природы той части химических веществ, что представляют собой «соединения» - тоже в какой-то мере случайность. Тем не менее, условие «случайности» в его глубинной специфике все же таково, что оно исключает отождествление как нечто абсолютное, природа нашего наложения условия случайности - в любом случае природа избираемой нами «актуальной проекции», отбрасывающей одни факторы и признающей существенность лишь некоторой группы факторов.

Еще один весьма существенный аспект «телеологического компонента» причинности - понимание отношения причинной зависимости равно как «канала передачи» причинно-следственного отношения. Если причинность и допускает понимание такого рода формой или разновидностью порядка обустройства мира, что не просто включает в себя некое содержание, но предполагает и перемещение по некоему «каналу», то здесь неизбежно предположение и различного рода специфики такого «канала». Например, здесь возможно приведение известного примера, когда в высоких кабинетах лишь «пошевелят пальцем», а вслед за этим и в существенном отдалении многие ощутят на себе последствия подобных, как могло показаться, столь несущественных событий. Потому тогда отношение причинной зависимости равно подлежит оценке и с позиций «специфики дистанции», когда возможно выделение и прямо сопряженной причины, причины, присутствующей где-либо рядом, как равным образом реальна реализация и той отдаленной причины, когда некая активность будет достигать места приложения по сложному и замысловатому каналу. Более того, на подобном фоне, если судить с позиций специфики следствия, то и перенос активности по некоему каналу можно определять как сохраняющий условие целенаправленности или условие телеологического «фокуса». Равным же образом здесь правомерно отделение и ситуативно «замысловатых» причин тогда как непременно форм и нечто «топологически связанного» транзита активности, когда зависимости принципиального порядка будут подлежать здесь категорическому обособлению от условий «топологического» позиционирования, непременно принимая облик не иначе как форм нечто «прямо сопряженной» причинности. Хотя, быть может, такой порядок можно понимать как в большей мере «статистическую проекцию», но равно и сама корреляция длины канала и тяготения характера причинности к фундаментальной природе - это и нечто объективная привходящая.

Еще один существенный момент «вовлечения телеологии» в становление отношения причинной зависимости это и нечто условие - или, в одном случае, неизбежности воспроизводства такой причины для такого комплекса условий, или, в другом, - лишь случайности становления данной связи в данном обстоятельственном окружении. К примеру, все малые тела открытого космоса рано или поздно будет ожидать судьба захвата большими гравитационными массами, но и одновременно момент столкновения двух таких тел в свободном пространстве вряд ли следует понимать закономерным. То есть ту бытовую сентенцию, что признает для некоей личности неизбежность ожидающих ее событий в форме выражения «на лбу написано» и надлежит расценивать как отражающую и некие связи реальности.

Огл. Различие в становлении отношения причинной зависимости

Сама последовательность хода настоящего анализа также обуславливает осознание нами и качества причины не просто предполагать ту или иную форму «проявления», но и тем или иным образом «выстраиваться». То есть причину в ее значении причины равно надлежит расценивать как состоятельную равно и в обстоятельствах ее в известном отношении «последовательности осуществления» как причинного побуждения. Здесь непременно важно понимать, что тот же удар по мячу должен означать не просто приложение активности, но равно и наличие вектора приложения активности. Или - дано иметь место и тем обстоятельствам, что не только позволяют развитие активности, но и определяют, что некоему развитию или выплеску активности дано предполагать и некий порядок следования.

Если допускать правомерность предложенных здесь оценок, то возможна констатация также и нечто типологии «порядков задания» причинного побуждения. В одном случае здесь и дано иметь место реализация отношения причинной зависимости по условиям задания конфигурации механизму вывода активности, что происходит в любом случае, когда вода предполагает слив через приспособление для слива, ту же трубочку воронки. В другом случае дано идти речи о реалиях утраты сопротивляемости, происходящей в комплексе удерживающей системы, что порождает и ситуацию «сброса удержания». Еще один возможный вариант - снятие блокировки, мешающей доступу внешней активности к позиции ее приложения. Наконец в системе, чьим условием устойчивости и возможно признание нахождения в состоянии равновесия, формирующим причину источником тогда и обращается вмешательство в поддержание условий равновесия. То есть условию причинного побуждения уже не дано предполагать отождествления как условию побуждения «вообще», но, так или иначе, предполагать оценку как знающему и свои «технические» привходящие обустройства, а потому порождать свое следствие то непременно же потому, что имеет место образование и нечто «условий трансляции» такой инициации.

Однако каким именно образом такого рода проблематику сознает тогда и философское познание? Философии здесь странным образом присуще истолкование порядкового начала реализации причинности хотя и не в значении «условно» незначимого, но непременно как принципиально незначимого. Но с этим философия тогда отбрасывает и такую проблематику как имеющий место отбор действительно реализуемой причины из некоего числа «кандидатов в причины». То есть, забывая техническую сторону причинности, философия забывает и то обстоятельство, что количество потенциальных «кандидатов в причины» все же несколько более чем число реально «состоявшихся» причин.

Огл. Характер «трассы» канала трансляции причинной инициации

Отношение причинной зависимости равно формируется и как такого рода отношение инициирующей ассоциации, что, так или иначе, но «следует» по некоей «трассе» в нечто же среде окружения. Отсюда тогда и комплекс обстоятельств, позволяющих признание тогда и как «канал» трансляции причиняющей инициации будет предполагать возможность специфического позиционирования на фоне равно и «обрамляющего» окружения. Хотя, в общем, здесь все ограничивается различным уровнем вовлечения окружения в то же построение «канала доставки» причинной инициации. Положим, одна из форм такого вовлечения окружения - это и форма «полностью индифферентного» вовлечения - если по некоему проводу невдалеке от нас проходит импульс слабого тока, то мы лишены и какой-либо возможности фиксации этого события. Напротив, характерно иным обстоятельствам дано складываться при нашем приближении к установкам высокого напряжения, проявляющим и такое свойство, как ионизация окружающего воздуха. Еще одна форма вовлечения внешних обстоятельств в реализацию канала «пропускания» причинной инициации - это реальность таких обстоятельств как нечто «среды обустройства» канала. Положим, некий объем дистиллированной воды - это среда, не образующая канала электролитической проводимости, и потому для построения такого канала инициации как проводящий электролит не избежать и модификации обстоятельственного окружения в виде данного объема воды. То есть сам собой акт обращения обряжающих обстоятельств «средой реализации» канала причинной инициации это и придание таким обстоятельствам требуемой восприимчивости. Наконец, также вполне возможна и такая фигура реализации «канала пропускания» причинной инициации, где одновременно каким-то образом дано участвовать и состоянию изоляции обряжающих обстоятельств и, одновременно, и состоянию их активации. Такого рода системой по отношению к пропускаемому току тогда и обращается обыкновенный трансформатор - одновременно обрывающий электрическую цепь, но создающий при этом и цепь передачи мощности за посредством магнитной индукции. Скорее всего, такого рода схема имеет место и в случае использования пламени горелки как средства или инструмента для сварки. Так или иначе, пусть построенной здесь классификации не избежать и возможных недостатков, но таким недостаткам не отменить и необходимости рассмотрения равно и специфики со-позиционирования канала пересылки причинной инициации и среды обстоятельств, непосредственно обряжающих становление канала.

Однако какой именно наиболее весомый контраргумент дано выдвигать против предложенных оценок и как таковой современной философской традиции? Для такой «традиции» нет ничего более естественного, чем следование мысли, что причинно-следственное отношение любым образом реализовано лишь «в чистом виде» и вряд ли обременено каким-либо «фоном удержания». Невнимание к предмету «фона удержания» и обращается для философии как бы излишне «постной» картиной причинности, когда причинность странным образом дается лишь сама по себе равно и вне потребности в канале или том разнообразии средств, на чем и возможно воспроизводство такого рода порядка инициации.

Огл. Программирование - простой пример «культурной замкнутости»

Нам также присуще разделять равно же и идею, что функционал компьютерного программирования в современной форме реализации, по крайней мере, для преобладающего числа рядовых задач, не представляет собой особенной сложности и не требует приложения усилий особо развитого интеллекта. Тем не менее, обычного человека в овладении такими навыками все же останавливает и явный «барьер вхождения», природу которого полезно будет исследовать теперь уже и посредством приложения средств, предложенных в нашей теории отношения причинной зависимости. Или, насколько нам дано судить, построенная здесь теория отношения причинной зависимости уже достаточна для использования равно и как средства разрушения такого «барьера вхождения».

В том числе, для понимания обычного человека вряд ли составит какую-либо проблему и та же специфика важнейшего элемента программирования - «перехода по условию». Такой элемент характерно близок естественному ходу мышлению, - так, если кто-либо «не видит пути», то он ищет и иное решение. Равно и повседневный опыт - он равно составляет собой и опыт актов фиксации таких условий, как наполнение, достаточность, уподобление, пригодность и т.п. Но другое дело, что оперирующее практически теми же категориями программирование склонно описывать такие формации то и «несколько странным» языком, если судить с позиций широкой культуры. Для обычного человека, когда вместо «перехода по условию» ему пишут «if», или когда вместо определения пригодности ему пишут «then», то такое «построение высказывания» и обретает в его глазах вид дикой и непонятной разновидности весьма странных ассоциаций.

То есть проблему сложности овладения тривиальными навыками программирования все же подобает расценивать как проблему неспособности специфических знаковых и символических средств инициировать понимание у некоего агента, ориентированного на использование иных знаков и символов. Но если озаботиться заменой понятий «специального языка» на понятия естественного языка, то и для всех будет упрощена ориентация в знакомых «по жизни» коллекциях операторов, то есть в «знакомых понятиях» здесь будет раскрыт характер деятельности системы «исполнения алгоритмов».

Во всяком случае, любой уважающей себя философской теории равно подобает поразмыслить и над предметом следующей оценки - хотя построение отношения причинной зависимости носит объективный характер, но и средства донесения данных - это и разновидности форм специфической культуры. И, в таком случае, и некоей причинной инициации дано лишаться возможности реализации, поскольку невозможно и образование «канала доставки». Другое дело, что философии, с одной стороны, присуще упрощать проблематику отношения причинной зависимости, а некоторым специальным направлениям познания, таким, как прикладная математика, напротив, необъяснимым образом усложнять. Во всяком случае, целый ряд проблем не только специального, но равно и общего и даже и «ординарного» понимания действительности удалось бы представить куда более отчетливо, если прилагать к ним критерии, порядки задания меры и принципы философской теории причинности.

Огл. Суть положения, защищаемого в математическом доказательстве

Если согласно предложенной нами оценки математические зависимости или нормы «внереализационны», то что такое доказательство в доказательствах математического знания? То, что математика что-либо доказывает или выводит никак не отражается на том, что такое доказанное или выведенное существовало и до доказательства, и продолжает существовать после его получения.

Скорее всего, математикам все же дано доказывать не действительность предметной специфики математической конструкции, но достаточность работы их аналитического аппарата «по поводу» или в связи с реконструкцией в образуемых представлениях той или иной математической зависимости. То есть - не как таковая математика, «мир математических зависимостей», но аппарат мышления некто осуществляющего математическое познание и есть тот комплекс связей, что предполагает воспроизводство посредством задания причинно-следственного отношения. Но что тогда такое такого рода связи, и как можно характеризовать построение данных связей?

Существенную помощь в ведении настоящего анализа уже доводится оказать оценкам, представленным в одной из наших работ, собственно и посвященной проблеме математического доказательства, где мы предприняли попытку обретения представления, что в функциональном плане мышление человека непременно ограничивает тот контур охвата, что, скорее всего, и надлежит характеризовать как нечто «семантическое пятно». Человек ввиду конкретной реализации его психической функции как технически вполне определенной «информационной машины» видит вовсе не как таковой мир в полноте его многообразия, но - фиксирует лишь некий объем связей, достаточный для внесения в условный «буфер» подобного рода информационной машины. Причем по показателю объема этот «буфер» коррелирует с качеством абстрактности или «глубины» мышления, где кто-либо способен видеть лишь ограниченный объем как бы «очевидных» проявлений, когда другому доступна возможность «заглянуть» и за пределы «очевидного», мысля очевидность равно и как принадлежность, условно говоря, «не первого уровня». То есть «семантическое пятно» - это далеко не само собой «пятно осознания», но, взамен, то пятно, что образовано в проекции тогда и нечто частной реализации, то есть - оно равно и следствие той же способности «придания миру абстрактности». Естественно, что математическому мышлению скорее дано формироваться у тех, у кого способность «придания миру абстрактности» предполагает и несколько большую степень развития.

Если согласиться с правомерностью предложенных здесь оценок, то из них будет следовать, что мышление и представление о мире, даже при выведении за скобки специфики развитости или неразвитости, предполагают обретение на условиях подчинения технике представления. А отсюда поверкой достаточности «техники представления» в ее направленности на некие абстракции и занят математик в момент предложения им «доказательств» или «вывода формул». Но, в этом случае, какую работу и выполняет математик при ведении этой деятельности? Поскольку математику все же присуще сознавать, что то семантическое пятно, что можно определять как «изначальное в технике» познания любым образом релятивно, то он прилагает усилия для получения тогда и «со всех сторон бесспорного» семантического пятна, реализацией чего и возможно признание того же предложения аксиом. Причем здесь сразу следует пояснить, что если «принять сторону Дедекинда», то какие-либо аксиомы просто даже невозможно мыслить.

Далее математик наделяет такое образование, что задано в значении «бесспорной» формы воспроизводства семантического пятна равно и условным «ресурсом активности», продуктивным в его психологическом конструировании, что и принимает форму ресурса, комплементарного к пересылке посредством каналов пересылки причинной инициации, присущих психологической достаточности мышления математика. Или - математик тогда использует здесь и то качество «единства мира», что обнаруживает такую возможность, как свобода повторения друг друга разными формами организации. И тогда «внереализационно» построенная математика как некая организационная форма и обнаруживает известное подобие той форме воспроизводства архитектуры причинности, что отличает не только лишь физическую действительность, но и в целом часть мира, «исходящую из физичности».

В таком случае «сверхзадачей» математического доказательства и обращается задача как бы наиболее обстоятельного «исключения» из психологической причинно построенной аналогии «архитектурного порядка» норм и зависимостей математики всех элементов, что предполагали бы отнесение «к психологии», но не относились к числу средств репрезентации «чистой структурности». Иначе говоря, математическое доказательство и подобает расценивать как такого рода «принуждение» психики, что не оставляет для нее иной возможности, кроме дублирования чистой структурности. А тогда и непосредственно чистая структурность и есть нечто существующее вне зависимости от какой-либо возможности ее повторения «средствами действующей психики». Проще же говоря, математик явно доказывает самому себе (быть может, «коллективному Я» математики) как таковой любым образом частный факт соблюдения его действующей психикой той «строгой дисциплины», что никак не позволяет психике и какое-либо отклонение от условий «чистой структурности».

Огл. Заключение

Очевидное непонимание философией места и природы причинно-следственного отношения придает ей и качество своего рода «совершенной беспомощности». Или, иными словами, философии также надлежит озаботиться и постановкой вопроса о самой способности суждения о мире, если ее комплекс представлений не заключает собой понимания реальности разделения на внереализационное и подлежащее становлению. Но, скорее, суть дела здесь следует видеть равно и в том, что философия, как некое дерево паразитами оккупирована философствующими литераторами, для которых куда более значим литературный продукт с позиций присущей ему цельности, но не доказательно выдвинутый тезис. Конечно, равно и настоящему тексту дано ожидать признания как «несущественному как тексту», но существенному не более чем в значении коллекции тезисов, лишь высказанных посредством текста как не более чем посредством одной из инструментальных форм. Также при этом и настоящему тексту дано представлять собой не более чем последовательность аргументационной селекции, выстроенной в надежде приближения сознания автора к некоей безусловной «онтологической структурности».

Равно же здесь необходимо прояснение и того обстоятельства, что уже напрямую не следует из настоящего анализа, но, тем не менее, важно. Вряд ли кто-либо из читателей данного текста мог бы последовать мысли, что прямым «источником активности» для написания данной работы и послужило такое известное произведение, как «Материализм и эмпириокритицизм», а каналом пересылки данного ресурса активности тогда и обратилась программа Access. Сколько бы подобные обстоятельства и не «отстояли далеко» от как такового корпуса данного текста, но, тем не менее, это непременно так.

05.2017 - 02.2024 г.

Литература

1. Шухов, А., «Самодостаточность физического казуса и несамодостаточность норматива», 2007
2. Шухов, А., «Причинность», 2009
3. Шухов, А., «Семантическая природа доказательной проекции», 2007
4. Шухов, А., «Математика или общая теория структур?», 2008