Конечно, неотъемлемая черта характера всякого уважающего себя гуманитария - это и понимание ниже своего достоинства любого рода чтения «Правил технической эксплуатации электроустановок», отчего сокровищницу культуры и пополняет очередное несообразное определение «чуда». Или - во многих случаях в основе определения чуда доводится лежать и представлению о некоей «абсолютной» или истинной случайности, то есть о таком воображаемом проявлении, что не в состоянии знать и какой угодно возможности детерминированного представления.

Но поскольку «совсем и полностью» отсечь детерминацию не получается, то возможен выход в употреблении приема построения определения тогда и нечто «чуда по линии» или чуда, что предполагает воспроизведение в формате чудесного лишь в обстоятельствах ограничения тогда и некими условиями. Подобные попытки осознания чуда на положении специфического чуда только лишь «в чем-либо» мы и предполагаем рассмотреть.

Так, одна из «линий», на условиях которой и возможно определение нечто, признаваемого пригодным для представления в значении «чуда», равно позволит представление и как достаточная для построения определения «чуда» тогда и «уровня онтологии». Или - если онтологическое определение это определение любым образом безупречное и исключающее любого рода «склонения», то под видом «онтологического» и предполагается преподнесение определения не более чем «по линии», то есть предполагающего по умолчанию, что как таковой мир не шире и нечто полосы такого рода «линии». Тогда если начать отсчет с онтологически более состоятельного определения чуда, но при этом определения, явно восходящего к методологии «выделения линии», то «полосой» избранной линии в данном определении тогда и обращаются «законы природы». То есть «чудо» - это нечто нарушающее законы природы, то, чему в обычных условиях не дано знать и каких-либо нарушений. Но равно подобает понимать, что и «законы природы» в том отличающем их качестве, в котором нам и выпадает знать такие законы «в значении законов» - все же это и положения, определенные для некоего порядка пролонгации. Всякий закон природы, в его описательном представлении, допускает определение лишь относительно рамок, образуемых условиями, обеспечивающими приложение данного закона; но если равно возможен и выход за пределы, задаваемые такими рамками и образование и нечто «палитру ситуаций», то использование «рамочного закона» уже невозможно, но возможно лишь использование «вариативного» закона, адаптируемого под ситуацию. Конечно, и «вариативный» закон то непременно не безусловен, но прямо предполагает и разные форматы зависимости, справедливые лишь в пределах неких комплекса или ряда ситуаций. То есть наличие у любого из тел электрического сопротивления отнюдь не означает, что тела не теряют эту свою особенность тогда и при температурах близких абсолютному нулю. Отсюда и сверхпроводимость - то не иначе как «чудо» лишь по отношению картины обычной высокотемпературной проводимости. В таком случае чудом, «нарушающим законы природы» тогда и оказывается то непременно же чудо, означающее нарушение лишь предельно фундаментальных принципов обустройства природы, если таковые и допускают их выделение. Например, таким нарушением можно понимать и то чудо, что будет нарушать закон сохранения энергии в том его вариативном представлении, что равно предполагает и такое расширение этой изначальной формулировки данного принципа как принцип обращения энергии в массу. Отсюда и признание «чудом» простого нарушения произвольно избранного закона природы - это и несколько скороспелое обобщение, не принимающее в расчет и своего рода «диалектичности» таких законов, если речь идет о законах «рядового уровня».

Но «чудо», нарушающее законы природы - оно таки предмет определения чуда, наиболее близкий условному «действительному» определению чуда. Тогда и в некотором отдалении от этого условного «почти» действительного определения чуда заявит о себе и то определение, что восходит к представлению о чуде как о становлении нечто ни с чем не связанного момента «внезапности». Или в значении «чуда» здесь и доводится выступить «пересечению двух трендов спонтанности - появления в данной позиции нечто подверженного действию и инициации некоего действия то и непосредственно в этот момент появления». Но здесь нам тогда и надлежит вернуться к тому, с чего мы и начали - к «Правилам технической эксплуатации электроустановок». Кроме того, при анализе такого рода «чуда внезапности» невозможно пренебрежение и такой практикой современной экономики как управление рисками. Или - если принять во внимание характер требований, задаваемых правилами эксплуатации электроустановок или практиками предупреждения рисков, то субъекта столкновения с «внезапностью» надлежит отличать и состоянию готовности или ожидания внезапности. Хотя в этом случае дано иметь место и сложности выделения такой готовности у неживой природы, само собой неспособной поставить у себя плавкий предохранитель, но и здесь взамен такой готовности возможна и такая вещь как лучшая или худшая изготовка к вероятному взаимодействию. Если в бильярде возможна игра и посредством «удара по касательной», то речь идет об этом. Ну а в мире разумности электрик, прежде чем он начать откручивать гайку непременно проверит и наличие напряжения. Следовательно, и пересечение трендов спонтанности - никоим образом не чудо в абсолютном измерении, но оно равно реалия и состояния готовности к тем или иным событиям, так или иначе, но потенциально возможным для таких обстоятельств.

Далее если для определения чуда возможен выбор и некоей линии с другой специфической «шириной полосы», в данном случае в подобном отношении здесь вполне достаточны и «известные нам» законы природы, то это обстоятельство существенно облегчает и как таковую задачу анализа. Если биологическое видообразование не предполагало достаточного объяснения до предложения Дарвином его теории и формулировки принципов генетики, то это не значит, что оно исключало объяснение вообще. Для состояния такой неизвестности кажущееся чудо «есть чудо», когда при наличии более внятных схем задания квалифицирующих характеристик - это и характерно детерминированное событие.

Наконец, для совершения чуда также возможен выбор и такой линии его совершения, ширину полосы которой определяет и нечто «произведение [действия] богом для достижения человеком религиозно-нравственного совершенствования». Здесь, как и в случае «известных» законов природы картине явления также дано упираться и в условие глубины прогресса познания. Познающему субъекту тогда здесь свойственно вводить и фактор конкуренции или и своего рода соревнования тривиальной и экстраординарной причинности - если что-либо на данный момент не в состоянии знать тогда и той или иной тривиальной причинности, то ему надлежит приписывать и некую экстраординарную причинность. Потому тогда и вполне естественно, что идею такого рода «чуда» также можно понимать и не иначе как явный артефакт.

Но далее нам следует перейти к анализу другого способа определения «чуда» - его определения как продукта филогенеза. Здесь более состоятельный способ такого определения, явно близкий онтологическому определению - это признание «чуда» за порождение когнитивных возможностей тогда и констатирующего чудо «очевидца». То есть очевидец в силу того, «что наблюдаемое выше его понимания и противоречит, по его мнению, ходу вещей принимает это наблюдаемое за божественное деяние». «Чудо» в этом случае также не иначе, как очевидный артефакт, прямо определяемый двумя привходящими - реальной глубиной способности познания и готовностью к заместительному вынесению также и той или иной произвольной квалифицирующей характеристики.

Далее - существенно более простое положение для линии «филогенеза», но, при этом, не исключающее и своей особой сложности - это признание в значении «чуда» тех предмета или сущности, что выносящий такую квалификацию уже прямо желает понимать как чудо. Человеку здесь дано обнаружить или нежелание прибегнуть к поиску объяснения, либо ему также дано обнаружить и прямое желание определять нечто то не иначе как в качестве, так или иначе, но нечто экстраординарного. В таких условиях если также отсутствуют и любого рода критические мотивы, то вполне справедлива равно же и оценка подобного понимания то не иначе как сугубого артефакта.

Еще одна возможность признания явления в значении «чуда» - это следование установкам избранного «угла зрения». В частности, некоему пониманию присуще строиться на том, что всякое изменение к лучшему оно расценивает как «чудо», тем более, если природа благого деяния равно приписывается и нечто высшей силе. Но в данном случае дано иметь место и характерно произвольной и субъективной оценке. В таком же, хотя и несколько иного рода ключе возможно отождествление как «чуда» равно и того любого проявления, «подобного которому мы еще никогда не видели». Отождествление любого рода новшества или новации как «чуда» - конечно же, это любым образом характерно субъективное толкование.

И, наконец, «чуду» дано знать и такие практики определения как признание чудом всякого, расположенного в некоем месте; в подобном отношении и уже рассмотренное признание чудом любого «нового» как помещающегося «на месте нового» - это и очевидная разновидность такого рода практики построения определения. Если же в ряду такого рода определений выделить наиболее состоятельные формы таких квалификаций, то, конечно, на первое место здесь правомерно помещение «соотнесения природы чудесного не со всей совокупностью фактов, но лишь с одним незаконным и сверхъестественным фактом, из-за которого весь событийный ряд пошел в ненормальном иначе - необычном направлении». Или - в данном случае поворотный пункт, недоступный для его внятного объяснения при настоящем уровне развития познания - тогда он и непременно же «чудо». Практически столь же состоятельна и та практика архаичной культуры, для которой и всякая «чуждая» экстраординарность, роль которой в данном случае также не исключено принимать на себя и некоей закономерности - то непременно же «чудо». Конечно, роль «чуда» здесь довелось примерить и тем же испанцам, ощутившим теплоту торжественности встречи тогда и со стороны жителей карибских островов, принявших их за «богов». «Чудом» при достаточно простой постановке вопроса также дано понимать и то развитие событий, когда «все идет как по маслу» или, в данном случае, таковым и оказывается признание в значении чуда «совпадения случайно протекающей эмпирической истории личности с ее идеальным заданием». Удачное прохождение карьеры - это в подобном отношении «чудо». Но самое любопытное, что «чудом» как прямым порождением места самой возможности возникновения чуда также присуще расценивать некие явления и той же современной культуре, фиксирующей посредством употребления такого понятия теперь и такое обстоятельство как «ограниченность научных знаний на определенном этапе развития науки». В итоге же вряд ли возможно и само сомнение в том, что «исчисление» чуда тогда и как нечто находящегося на «месте проявления чуда» - это, если исходить из представленных здесь примеров, оно же и очевидный артефакт.

На этом мы позволим себе постановку точки в нашем экскурсе в область возможных определений чуда просто потому, что нам неизвестны и какие-либо иные примеры подобного рода определений. Но и наиболее важный вывод из настоящего анализа всех этих определений, это, конечно же, оценка данная в самом начале нашего анализа данного ряда определений - чудо возможно, если какому-либо явлению доведется обнаружить нарушение неких наиболее фундаментальных законов природы. Но при этом важно понимать, что признанию неких закономерностей в качестве «наиболее фундаментальных» законов природы практически всегда присуще обнаружить и качества недвусмысленно спорного.

Но если понимание некоего явления в значении «чуда» даже и возможно, то чему именно дано лежать тогда и «в основе» подобного понимания? Здесь непременно следует указать такие две существенные посылки, позволяющие расценивать некое явление в значении «чуда». Первое и более важное положение - условие «становления представления о чуде не иначе как на фоне детерминированной картины действительности». Или, грубо говоря, истоки, посылки, а равно и результаты чудесного явления способны представать в таком качестве то непременно же и при условии их прямой пригодности для проверки. Если же такие истоки и результаты не в состоянии обнаружить надлежащей четкости, то невозможно отождествление и как такового явления равно и на положении явления. Второе - чуду также надлежит заключать собой и известную неопределенность; если явление, понимаемое как «чудо» все же заключает собой и ту или иную определенность, то отсюда можно протянуть ниточку равно и к разъяснению природы явления. Или - данному положению дано предполагать и такое непременное следствие, как принцип невозможности для чуда «выступать в качестве надежных доказательств реальности трансценденции» еще и притом, что данному следствию дано порождать и такое свое следствие как «специфика трансцендентного быть предметом веры или смутных догадок».

Далее нам не помешает пояснить, возможно ли образование «типологии чуда». Здесь, поскольку нам уже довелось узнать, что известны и такие определения чуда, что не обнаруживают и должной логической корректности, то данный факт равно позволяет предположение и о бытовании не только лишь чуда в собственном роде, но и явлений, обнаруживающих лишь «видимость» чуда. Тогда если чудеса «в собственном роде» - то непременно волшебные и имитирующие их «фантастические» чудеса, то чудеса лишенные такого начала идентичности как бесспорная чудесность - это некие технические или научные чудеса. Кроме того, чудеса можно расценивать и с той точки зрения, что им доводится порождать тогда и собственно «в роли» чуда; или - по самой специфике воспроизводимого эффекта чудеса также дано отличать и разделению на две особенные линии - чудес готового результата и чудес управления энергиями. Также если предположить, что для такой линии как «чудеса готового результата» не исключена и их собственная особенная типология, то «по форме результата» эти чудеса также будут предполагать разделение и на две подчиненные линии. Таковы или же «орудийные чудеса» или чудеса порождения эффективного инструмента или - «гиперболические чудеса», то есть связанные с изменением масштабов. По признаку происхождения чудесам дано предполагать равно возможность и таких двух особенных типов - чудес прослеживаемых как порождение сверхъестественного начала и чудес, предопределяемых очевидными нарушениями законов природы.

Если же дать оценку теперь и нечто «представлениям человека о чуде», то такие представления также обнаружат и такую присущую им специфику как изменение время от времени. Здесь, быть может, если архаичное сознание не знало и как таковой идеи чуда, поскольку определяло все воспринимаемое как порождение «духа», то далее прогрессирующему сознанию довелось обрести и представление о понятии «чудо» в переносном смысле, то есть о приложении такого имени к «событиям выглядящим как чудесные, но не составляющим собой чуда». Кроме того, также и прогрессивному развитию представлений о причинности довелось породить и такой эффект как сильное сдерживание любой попытки признания чего-либо в значении «чуда».

Кроме того, чудо помимо репрезентации в сознании прямо предполагает и такую форму представительства как репрезентация в культуре. В первую очередь, в отношении роли чуда в культуре сложно пренебречь и такой его существенной функцией как понимание чуда равно и в значении «сакрального чуда в религиозном культе». Также культуре дано следовать прогрессу и в том общем потоке, что образует собой прогресс человеческого общества в целом, откуда сакральное понимание чуда и предполагает обращение «пониманием чудес лишь плодами заблуждения и невежества». Кроме того, культурному значению чуда дано заключать собой и такую составляющую как «выделение согласно субъективной значимости двух разрядов событий определяемых как чудо - признаваемых псевдоразумными и осмысленными для человека и - антропологически бессмысленных событий». Или - хотя культуре также присуща и практика признания в значении «чуда» тогда и любого рода чудес, но для нее особо значимы лишь чудеса, в культурном смысле предполагающие признание как «осмысленные для человека». И, наконец, культура также формирует и «поле конкуренции» чудес, представляя тогда на нем и такую альтернативу как «чудеса возникающие по воле бога и чудеса, составляющие собой нарушения законов природы». Эта конкуренция для культуры - она отчасти и «конкуренция двух способов типизации чуда - по происхождению и по содержанию».

Если же копнуть глубже, то чуду после фактического осуждения в современной культуре все же дано обрести оправдание равно же и посредством различного рода форм «реабилитации» чуда. В этом случае для чуда не исключено и обращение необходимым элементом семантики в отдельных формах культурной традиции, например в романтизме, или в традиции сочинения сказочной литературы, обнаруживающей «понимание магии как искусства по произведению чудес». Также и литературной и сценической фантастике присуще проявлять себя и на положении средства изображения чудесного. «Реабилитация» чуда - она также и процесс, параллельный одновременно протекающему процессу «реабилитации мудрости архаического мышления» инициированного достижениями современной этнографии и антропологии. Или - чудо обретает здесь понимание равно и как далеко не бессмысленный инструментарий в известном отношении эффективной и функциональной системы представлений, или как часть своего рода комплекса «готовых рецептов». Чуду также не уйти и от судьбы особого предмета интереса, «вызванного возрождением иррационализма в философии, в том числе и попытками обоснования состоятельности веры исходя из широкого круга философских и мифологических источников начиная с древности». Или - «реальность» чудес это не только лишь особенный «литургический аргумент» религии, но вместе с тем и сугубо спекулятивный аргумент при концептуальном обосновании и при защите состоятельности религии. Но наиболее серьезным образом интерес к проблематике чуда в культуре дано питать тогда и «экспансии вероятностных методов и вероятностного мышления в естествознании», то есть прямо вытекающей из применения этих методов постановке вопроса «что есть причинность и что такое чудо как нарушение порядка причинности». В этом случае, скорее всего, глубинная причина такого интереса - это «абсолютизация эффекта», то есть практика понимания некоего отдельного эффекта равно и характерно фатальным.

Также бытиё чуда в культуре сопровождает становление и двух противоположных формаций то и непосредственно такого бытия - одновременно и легкости и обременительности. Если имеет место сочинение «сказок и использующей сказочные образы романтической фантастики и фэнтези», то в этом случае можно предполагать и непременную простоту воспроизводства любого рода картины чудесных явлений. С другой стороны, если имеет место и нечто синтез «мира чудесного», то здесь не обойтись и без воссоздания панорамы разнообразия обитателей этого мира. В таком случае и как таковое построение «мировоззрения допускающего существование чудесного в использовании широкой категории законов бытия» также вынуждено прибегать и к специфическому синтезу равно и комбинаций «физической природы и супранатуралистических областей ангелов и демонов» на правах ее регионов.

Помимо того, комплекс представлений культуры также подобает расценивать и как «кальку социума» с его «верхами» и «низами», высшим и низшим обществом. Из этой иерархически выстроенной картины берет свое начало и такое любопытное явление как признание «чудес фантастики, что в силу своего несуществования схожи с теми значимыми, но не данными в восприятии сущностями, что в культуре всех времен и народов считаются более важными и более могущественными, чем явное и видимое». Напротив, торжество рационального начала - это источник «крайне редких суждений о чуде и, как правило, в переносном смысле в связи с научной фантастикой» или равно и источник идеи «существования чудесного, когда люди пребывают в состоянии неопределенности, его проявления не как компактного факта, но как просвечивающей сквозь научные законы возможной таинственности бытия». Ну и, наконец, в сугубо функциональном ключе чудесное для культуры - это и некая «обширная область пересечения множеств фактов обобщаемых понятиями чудесного и случайного».

Равным образом чудесному в культуре присуще обрастание и своей особенной терминологической «бородой». В том числе, здесь возможно выделение и такого богатства красок речи, когда «фантастическое явление - оно равно и понятие, по отношению к которому чудо представляет собой нестрогий синоним».

Если же в завершение набраться смелости для представления здесь и философской оценки, то познание подобает расценивать и как нечто функциональное средство или как некую существенную возможность и, равно же, характеризовать познание и как существенный раздел теперь и общего корпуса культуры. Такое разделение прямо предопределяет и становление проблемы выделения доминанты - или доминанты функционального качества познания или, напротив, доминанты семантической продуктивности познания в культуре. Скорее всего, чудо в смысле данной альтернативы и надлежит расценивать как своего рода торжество характерной для культуры практики синтеза на основании представлений познания тогда и над функциональным предназначением познания.

11.2024 г.