Преамбула, открывающая настоящий анализ - напоминание о том, что функционал базисных начал или источников задания любого рода математических операторов - это прерогатива простейших арифметических действий, функционал базисных начал физики - прерогатива концепции фундаментальных видов взаимодействия и наиболее важных физических законов, химии - прерогатива химической номенклатуры и принципа химического равновесия, биологии - прерогатива биологической таксономии и правил выделения видовой специфичности. Если в названных здесь направлениях познания позиции их фундаментальных оснований явным образом определены, то, в таком случае, какие свои собственные базисные начала могла бы знать философия? Доступна ли и философии возможность выделения неких функторов, с помощью или на основании которых возможно задание философских градаций, совершение преобразований или построение комбинаций? Предлагаемое ниже эссе - прямая попытка предложения пусть и предварительного, но каким-то образом все же возможного ответа на этот вопрос.

Огл. Правила и порядки представления и синтеза

Философия в том виде, в каком ей доводится «влачить существование» в настоящее время - далеко не исследование эмпирического поля, но исследование такого нечто, что образует собой форму или практику задания начал или упорядочения эмпирического поля. Следовательно, философия - никогда не форма познания, определяющая предметом познания реальность явления, но форма познания, для которой явление - лишь воплощение предмета ее познания или, иначе, воплощение изучаемых ею порядков. Или философия, даже если она и строит рассуждение относительно реалий отдельного явления, все равно не рассуждает относительно его прямой «чувственной» реальности, но рассуждает лишь относительно тех абстракции или структурности, что характеризуют такое явление. В частности, потому философии и дано определять два твердых тела - камень и орех как различающиеся по признаку принадлежности особенной природе, одного - как представляющего собой продукт неживой природы и другого - равно и продукт живой природы. Или для мыслителя, прежде чем начать рассуждение также неизбежно осознание и такого важного начала как такового ведения рассуждения как наличие в данных первого порядка - в картине явления, - равно и данных второго порядка, на деле - данных системного порядка относящихся к чувственному порядку. А потому комплексу философских функторов в первую очередь и надлежит включать в себя функторы представления. Или - комплексу философских функторов в первую очередь и надлежит включать в себя - при условии использования обычных средств донесения результатов чувственного опыта, - то и те функторы, что прямо предназначены для выражения неких системных начал или условий, достаточных для определения равно и самой возможности данного опыта тогда и в значении опыта «определенного частного» порядка.

Более того, выбор такого нечто, что никоим образом не заключено в прямом представлении чувственного опыта, но что не более чем «вытекает из представления» чувственного опыта тогда уже «в значении опыта», это никоим образом не произвольный акт. Такой акт, даже в случае, когда он равно результат далеко не систематического выбора, все равно есть результат и некоего иного выбора или выбора, исходящего из задания некоей интенциональности. Тогда и как таковое начало такого выбора - это совершение акта «определения на положении», в частности, пусть - не более чем признания существенности, то есть акта, означающего приложение такого рода критериев различения, благодаря которым и возможно задание специфики того «положения», что допускает оценку равно и как то или иное «особенное» положение. Или - первоначало представления чего-либо как предмета философского анализа и подобает составить выбору системы критериев, предназначенных для определения такого чего-либо как признаваемого «на положении» или равно же и признаваемого «в качестве».

В развитие этого нашего рассуждения также возможно и то допущение, что функцию критерия, при помощи которого нечто позволит его определение как заключающее собой некую специфику, равно дано предопределять и нечто возможности возведения такого характерно чувственного что-либо тогда к наличию таких его определителей, как особенные предполье, организация или состав. Тогда такое что-либо или же будет предзадано таким происхождением или такими условиями обретения, а также и построением в порядке некоей организации или задано как заключающее собой некое содержимое. Причем все указанные здесь составляющие - не просто «эпизодические» привходящие, но характеристические факторы становления такого чувственно доступного что-либо, что и определяют его как восприемлющего некий принцип, который и подобает изучать или определять философии. Чувственному что-либо в этом случае и выпадает судьба обращения тем чем-либо, что допускает определение посредством подобного принципа, задающего такому что-либо специфику его природы, а через привнесение природы это «чувственное» обретает специфику то и подлежащего философскому осознанию. Или - нам здесь лишь остается повторить за псевдо-Ареопагитом - всякое бытующее в действительном мире, при отнесении к этому бытующему и идеального - это и непременно же тварное.

Но, с другой стороны, то самое что в понимании философии подлежит ее определению - оно равно и неким образом различное как подлежащее определению, в одном случае это генеральное, когда в другом - и характерно частное. Если это так, то философии и подобает расценивать генеральное как «неоспоримое» генеральное, а частное признавать тогда и тем частным, что отличает характерная реальность как частного. То есть если философии из чувственно доступного что-либо (или спекулятивно доступного, но доступного из внешней спекуляции) и доводится выделить принцип, то такому выделению никак не подобает означать, что из этого также дано следовать и постановке точки. Иными словами, философии подобает не просто определить принцип, но и «определиться с принципом», каким и подобает быть некоему данному принципу, или что это за принцип пусть и в наивном или характерно предварительном понимании философствующего, поскольку сама квалификация «принципа как принципа» все же предполагается лишь на следующей стадии рассмотрения. Если быть точным, то мыслителю для определения его представляемого необходим далеко не единичный критерий, но те набор или комплекс критериев, посредством которого характерность условно определяемого как «прямо доступное» равно позволит ее обращение также и источником предъявления того упорядочения, что не исключает и адресации ему ожиданий в части его становления «как продукта принципа».

Отсюда и обязанность философа - обретение комплекса критериев, необходимых для построения или представления нечто «прямо доступного» тогда и на положении источника задания того возможного принципа, что в некоей ожидаемой проекции и допускал бы его осознание как «такого рода принцип». В таком случае, чему же именно и надлежит составить собой такого рода комплекс критериев?

Ответ на поставленный вопрос и надлежит начать с напоминания о факте, что не так уж и редко нечто инертному, находящемуся в условиях земной природы, в понимании огромного числа философствующих также доводилось обрести восприятие равно и как нечто самодостаточному. Для камня чуть ли не бесконечный промежуток времени в условиях земной природы также не исключено и пребывание как практически неизменного, откуда камню дано знать его понимание тогда и как нечто самодостаточному; но такие же исполненные в формате твердого тела образования из органического вещества уже в куда меньшей степени могли бы заявлять претензию на подобного рода самодостаточность. В этом им дано препятствовать не только лишь их сродству к влажной среде, но и их качеству горючести. Значит комплексу критериев, согласно которому из вроде бы «прямо доступного» возможно выделение принципа, тогда и подобает строиться согласно той особенной схеме, которую и надлежит расценивать как нечто схему «выявления связей». Так, в понимании огромного числа мыслителей и само собой способность к обладанию сознанием никоим образом не предполагает связи ни с опытом, ни с самочувствием, ни со здоровьем, ни с элементарной психологией, то есть не предполагает связи и ни с каким из физиологических начал, и тогда в их понимании сознание и обнаруживает как бы «очевидную» самодостаточность. Или - в оценке таких мыслителей сознание вряд ли обнаруживает пусть и какую-либо связь тогда и с качеством сознания, откуда оно всегда и всюду и продолжает оставаться то и «только сознанием», а в силу того и обретает самодостаточность. (Таким образом, для философии сознание - это как бы нечто бескачественное.) Также и материальной формации в практически аналогичном освещении не дано обращаться равно и источником характерного разнообразия реакций, исходящих от как такового начала телесной конституции, и потому тогда качество материальности - это и не более чем простой источник «получения ощущения».

Если же прибегнуть к обобщению изложенных здесь соображений, то вполне возможна и такая оценка - задание комплекса критериев для обособления нечто вроде бы исходящего из некоего «прямо доступного» - это равно и задание контура типологии того принципа, что и предполагается в данном построении, если следовать и некоей схеме или воспризводить и некую картину построения такого рода объекта «прямого доступа». Или - уже не более чем предположению реальности некоего только лишь ожидаемого принципа и тому надлежит включать в себя и определение меры присущей ему проективности - возможности его проецирования или на мир в целом, или только лишь на присущий миру фрагмент; а если принцип действует лишь в пределах фрагмента мира, то такой фрагмент также дано отличать и нечто вполне определенному устройству, а равно и отторжению то и неких иных возможных начал. Или - если на картину мира в целом тогда и надлежит проецировать принцип «устроения мира», то на фрагмент мира, в дополнение к устроению, тогда надлежит проецировать и характеристику наполнения такого фрагмента, откуда в последующем этот фрагмент и подобает рассматривать на предмет, а допускает ли он то или иное наполнение или здесь равно необходим и выбор иного контура и поиск иного принципа. То есть - философу все же присуще строить представление тогда и о «контуре принципа», что прямо необходимо равно и для возможности то и не более чем «проверки принципа не прочность».

Но если нам доводится видеть мир вмещающим в себя еще и множество наполняющих мир фрагментов и предполагать в каждом фрагменте действие и своего особенного принципа, то что нам следует делать тогда и в таком случае? Конечно, и исследованию фрагмента мира не избежать и определения той базы или основы, на чем и возможно упорядочение некоего множества или набора принципов. Решение же данной задачи тогда возможно исходя из задания некоей классификационной плоскости или даже некоторого числа различных классификационных плоскостей. Конечно же, функцию такого рода классификационной плоскости также способны принять на себя или же некая предметная форма упорядочения или, напротив, то и некий порядок задания комбинации, где и имеет место образование не чистых форм, но неких конгломератов, то есть таким «плоскостям» тогда и доводится принимать или же формы плоскости масштаба явления, или же и формы той классификационной плоскости, что определяет и некие порядки комбинаторики. С другой стороны, если философия также приемлет и типологию, построенную по принципу «отраслевого деления», то на подобной основе равно возможно выделение и тех особенных классификационных плоскостей, которым также дано относиться и к самой философии, например, таких ее собственных «областей философского опыта» как онтология и гносеология. Так, если для принципа, исходящего из «прямо очевидного» на контурном уровне уже допустимо задание и некоей классификационной плоскости, то далее вряд ли избежать и проверки «прочности связи» данного принципа то и с предположительно адресуемой ему классификационной плоскостью.

Таким образом, даже не более чем формированию «подготовительной или предварительной массы» данных для обретения или задания философского концепта равно дано предполагать и ее вероятную трансформацию тогда и в порядок некоего синтеза, в котором некий концепт, находящийся лишь в процессе его определения, и пройдет проверку на предмет наличия места прикрепления и состояния укоренения на отводимом ему месте. Или - если нам и доводится ожидать, что нас могла бы вознаградить и возможность определения нечто философски значимой зависимости, то вместе с этим нам подобает озаботиться и определением той почвы, на чем и ожидается построение данной зависимости.

Огл. Демаркация в философском многообразии

В случае если мыслителю выпадает определиться, что предпринятый им анализ не иначе как переходит к стадии избрания «кандидата в философские принципы», то его прямая обязанность - проверка состоятельности предполагаемого ии принципа равно и посредством задания этому принципу условий его демаркации. Причем даже если определяемому принципу равно доводится обнаружить и не иначе как специфику обособленного принципа или концепта, то все равно пропуск этапа демаркации невозможен и в таком случае, поскольку и в отношении всякого обособленного положения также существенно определение и присущих ему уникальности или обособленности.

Тогда если процедура задания демаркации - это не просто необходимая, но и неизбежная стадия любого философского анализа, то что ей дано означать тогда и относительно самой возможности определения некоего принципа или концепта? Скорее всего, специфику наиболее показательной иллюстрации здесь и подобает обнаружить сравнению возможностей латинской и арабской записи цифр. Особенность латинской записи цифр - отсутствие в ней разрядного представления, что, напротив, составляет достоинство арабской записи; то есть арабская запись более совершенна по своим возможностям демаркации в сравнении с латинской равно и в силу самой способности отнесения численных величин к различным размерным порядкам.

Если же следом за рассмотрением частного случая перейти к предложению возможного обобщения, то демаркацию и подобает характеризовать как акт задания принадлежности такой особенной типологии, что как типология, конечно же, еще не источник задания строго определенной квалифицирующей характеристики, но, тем не менее, она и осознание вроде бы и принадлежности простому множеству в его значении подгруппы или области становления характерной специфики. Или - если анализ на некоторой стадии его ведения еще не дозревает до возможности определения, что же такое «кандидат в принципы» с позиций всесторонне осмысленного задания его типологической принадлежности, то, несмотря на это анализ уже вполне достаточен, чтобы определиться с тем, что есть такой «предвидимый принцип» тогда и под углом зрения вовлечения в некую реальность выделяемого разнообразия. Так, к примеру, эстетике столь свойственно рассмотрение произведений искусства как выполненных в манере романтизма или реализма - то есть приложение к ним характеристики причастности тогда и некоей страте задания разнообразия. И одновременно произведениям искусства также дано предполагать рассмотрение и под углом зрения «изощренности в описании», где, скорее даже не предположительно, но вполне определенно романтизм в сравнении с реализмом и обнаружит куда меньшую достаточность конструируемого им описания.

Тогда если признавать правомерность предложенного здесь понимания демаркации как определения состояния вовлечения характеризуемого объекта в связи и построения выделяемого разнообразия, то далее подобает определиться и с тем, а чему именно дано составлять собой тогда и начала такого рода предварительной демаркации? Поскольку речь здесь идет об образовании не более чем «предварительной сетки», то, опять же, здесь равно возможны и такие формы демаркации как субъективное начало, объемное начало, проективная зависимость или некая расположенность. Кроме того, на данной стадии философского познания равно не исключено задание и такой формы демаркации как концептуальные ожидания, вроде бы и правомерные в отношении тех или иных «кандидатов в» принципы.

То есть в предварительном порядке мыслителю также подобает характеризовать выделенные им «кандидаты в принципы» также и в значении претендентов «на вступление в игру», но не более того. Или - в такого рода кандидатах в принципы ему и надлежит различить отождествляемую им таким кандидатам своего рода претензию «на вступление в игру», которую ему и подобает проверить на состоятельность. Таким образом, по результатам демаркации вместо просто вероятного «кандидата в принципы» философскому анализу дано располагать уже не просто «кандидатом», но кандидатом, потенциально претендующим на обретение тогда и неких характеристически значимых качеств.

Огл. Альтернатива - несостоятельные подход или позиция

Если мыслитель в состоянии признать собственный ход мысли достигающим определенности в предмете, «что есть» предполагаемый принцип, и, более того, ему также свойственно склоняться к убеждению в реальности такого лишь ожидаемого принципа, а равно знать и возможности дополнения данного объема представлений также осознанием и возможной показательности, ожидаемой от данного принципа, то ему равно не помешает определиться и с тем, с какой целью необходимо задание принципа. Конечно, тут все же подобает отдавать отчет, что если предполагается предложить формулировку некоего принципа, то от него и следовало бы ожидать не только способности нормализации порядков и связей регуляции некоей сферы, но ему равно надлежит обнаружить и открытость в части отсутствия с его стороны возможных помех тогда и для задания альтернативного принципа. Причем такого рода альтернативой здесь скорее надлежит выступать не принципу, но подходу - специфику такого рода альтернативы для предлагаемого принципа и надлежит составить не просто отсутствию системного решения, но, также, и решения вообще, или, более того, и осознанию чего-либо, что надлежит регулировать такому принципу, еще и на положении бессистемного. В результате, если и обращаться к попытке предложения формулировки принципа, то такому принципу равно подобает предполагать задание или же в пику иному принципу, или допускать признание и как заполнение очевидной лакуны, то есть предполагать отождествление тогда и не иначе, как в значении средства устранения неупорядоченного понимания некоей предметной специфики. Или - здесь не столько существенно, в чем именно возможно проявление несостоятельности, но важно, что с некоторой точки зрения, относительно тех или иных особенностей некие представления и подобает расценивать как явно несостоятельные.

Таким образом, «кандидата в принципы», если подобное представление и оценивать не более чем в статусе кандидата, и подобает нагружать не только лишь пониманием его возможной показательности, но и пониманием, что именно в состоянии занять его место, но не в состоянии обнаружить ту меру полезности, что и подобает ожидать от задания данного принципа. Далее - равно и прямой иллюстрацией момента становления понимания условия «состоятельности принципа» и надлежит обратиться картине, когда в некий момент история познания еще не обнаруживает свидетельств осознания некоей проблемы, но далее этот момент сменяет и момент прозрения, но при этом пониманию существа такой проблемы все же выпадает исходить и от нечто очевидно «слабой» теории, что не исключает и предъявления ей справедливых претензий. Тогда, если позицию вероятной альтернативы предлагаемому принципу и выпадает ассоциировать с вероятным решением «слабой теории», то такую теорию равно подобает характеризовать тогда и набором присущих ей уязвимостей; то есть - или эта схема вульгарна, или - задана в крупном масштабе, препятствующем выделению деталей, или ее создатели увлечены дедукцией в той недопустимой мере, когда единственная причина составляет для них равно и основание для вывода то и любого рода возможных следствий. Кроме того, в качестве альтернативы идеи кандидата в принципы также дано выступать и своего рода «альтернативе первоначальной альтернативы», построенной лишь в видах исключения некоей другой альтернативы.

Отсюда в объем специфики «кандидата в принципы» помимо характеристики ожидаемой от него показательности равно правомерно и включение характеристики ожидаемого от него качества «полноты презентации» определяемого им предмета. То есть формулируемый принцип также подобает оценивать и на предмет, насколько он в состоянии преодолеть те уязвимости, которых не лишены его возможные альтернативы. В том числе, здесь полезно представить и те сложности, а также и возможное негативное отношение, чему дано вытекать из неполной состоятельности, если она хоть сколько-нибудь возможна, данной группы альтернатив. Или - выдвигаемый принцип равно подобает оценивать не только лишь на положении определителя или начала, но и на положении возможного конкурента уже известных определителей или начал.

Огл. Неизбежность «слияния с тенденцией»

Если «кандидату в принципы» уже посчастливилось обрести определенность в части присущего ему объема специфик, включая и такие показатели, как отдельность / рядоположенность, а также и в его значении вероятной альтернативы иным решениям, то, продолжая оставаться кандидатом, ему не устраниться и от осмысления на положении принадлежащего тенденции философской мысли. Причем отнесение некоего отдельного положения к числу близких ему положений, заданных в русле той или иной тенденции философской мысли фактически равно возможно и на предварительном этапе, чему дано следовать и из как таковой постановки вопроса, выбора видения или раскрытия картины, а также и соотнесения с объемом последствий и т.п. Равным же образом такой принадлежности не обязательно ожидать выражения в том или ином «однозначном ключе», поскольку ей равно дано допускать выражение также и посредством задания некоей комбинации - двойственности, противоречивости, тяготения, фрагментации и т.п.

То есть принцип, все еще не избавляясь от своей специфики не более чем кандидата в полноценно осознанные принципы, и на данной стадии будет предполагать построение или как характерный вектор, или как сумма разнородных тяготений, смешений, реверсов и т.п. Но и в этом случае процессу обретения данного принципа, всего лишь проходящего стадию избрания позиции притяжения или дано будет обнаружить качества характерно направленного представления, или, в ином случае, качества смешанного представления, не более чем «тяготеющего», вобравшего в себя частичку того или другого, или, положим, буквально трактующего одно, а на деле определяющего иное. Более того, и самим отношениям принципа и процесса его выработки дано здесь знать и характерно различное построение - принцип или же будет жестко или - то и каким-то образом вольно следовать некоей тенденции, или, образуя сложную связь, уходить от нее и затем возвращаться, а также пытаться использовать эту тенденцию то и каким-то образом в его собственных целях.

Однако в этом случае, поскольку речь идет о не более чем предложении кандидатуры в полноценные принципы, то на данном этапе и само понимание этого принципа следует строить неким особенным образом. Или же данный принцип подобает оценивать не просто как вероятный субъект присоединения к некоей тенденции или корпусу представлений, но и как такого рода «поводыря» равно и для непосредственно мыслителя, что вполне достаточен и для направления философского подхода, присущего данному мыслителю тогда и во вполне определенном направлении. То есть - или выдвижению принципа доводится оказать влияние и на как таковую философскую позицию определившего его мыслителя, сблизив его понимание с идеями некоего направления, или, напротив, равно содействовать и обособлению мыслителя от некоего направления без сближения с иным направлением, или - с помощью этого принципа мыслителю также выпадает занять и позицию посредника между различными рода трактовками.

Но здесь равно невозможно и исключение того понимания, что кандидату в принципы также дано нести на себе и некие обременения, во многом переходящие и на как таковую аналитическую способность выдвигающего принцип мыслителя. В том числе, выдвижению принципа дано порождать и такие последствия, хотя и ограничиваться в этом лишь способом формулировки философских идей, как принуждение к строгости мышления или, напротив, вести к утрате любой обязательности, что в состоянии открыть едва ли не полную методологическую свободу мышления. В общем и целом, кандидат в принципы здесь как бы двояко значим - ему не только лишь доводится предстать созвучным той или иной тенденции философской мысли или подвергать сомнению ее положения, но составлять собой и непременный источник влияния на позицию, занимаемую выдвинувшим принцип мыслителем, также мотивируя его и на осознание занимаемой им позиции.

Огл. Метафизический разрыв

Если мыслителю и выпадает обратиться к попытке задания некоего принципа, то во многих случаях ему также не избежать и совершения такого шага, как разрыв связи, до того допускавшей понимание вполне очевидной. С другой стороны, здесь все же подобает пояснить, что смысл понятия «метафизический разрыв» далеко не ограничивается случаем разрыва связи, ранее понимавшейся вполне очевидной, разрыв метафизической связи - это равно и возможная ошибка построения рассуждения, но для настоящего анализа куда более интересно предназначение метафизического разрыва как приема, столь существенного для процесса синтеза представлений. «Метафизический разрыв» - это, конечно же, и предложение Галилея не только в части исключения ряда положений физики Аристотеля, но и его отказ от ряда положений той космогонии, что в то время принимались за истину. Также при оценке произведения искусства вряд ли обязательно прослеживать связь «замысла и воплощения» поскольку завязка сюжета здесь может быть построена на одном, когда раскрытие сюжета - рисовать и характерно иные картины. Равно возможный пример «метафизического разрыва» - это и отход от понимания социальной истории как последовательного процесса в пользу его признания равно в значении и далеко не нормализованной последовательности.

Также отдельным формам философских воззрений, вряд ли позволяющим признание должным образом глубокими, метафизический разрыв равно доводится видеть и в разделении формы и содержания. Акварель и карандаш, барабан и скрипка, вроде бы, это не более чем формы, служащие для донесения некоторого содержания. Но в этом случае самой идее подобного рода метафизического разрыва дано заключать собой и характерно искаженное понимание смысла такого рода «форм», что, представляя собой некие средства тогда уже на положении средств способны обеспечить лишь вполне определенные возможности раскрытия содержания. Или философия не то, чтобы просто приемлет метафизический разрыв, но знает и различные степени достаточности такого разрыва, иногда отделяя то, что не должно соединяться, но иногда отделяя друг от друга также и то, что все же не лишено и некоторой «неразрывной связи» соединения.

Более того, метафизический разрыв равно позволит его построение и в форме образования отношения эскиза и картины, чертежа и детали; таковы, положим, тогда и «формы присутствия телесности в воображении в снятом виде - представляемый колорит, видимое внутренним взором пластическое отношение и мысленное звучание». Метафизический разрыв, таким образом, это не строго точный прием, но широкий диапазон приемов, близких по характеру, но различных по направленности и различных по глубине. Потому метафизический разрыв - это и не более чем способ помыслить что-либо как отдельное, придать ему локальную или каким-то образом иную конституцию и воспроизвести на условиях принадлежности некоему самодостаточному состоянию или состоянию, приведенному как бы «к другому корню». То есть метафизический разрыв это вроде бы и большие ожидания, но по большей части случаев равно и не столь уж и значительный эффект.

Огл. Консолидация подходов

Любого рода философские подходы или тенденции также не обязательно отличать способности «выдерживать тон» заявляемой ими самоценности, а потому не исключено и устранение различия между подходами и их приведение к общему началу или порядку, хотя, быть может, и не абсолютно во всем.

Однако в постановку задачи «устранения различия» между подходами также дано вмешаться и такому обстоятельству - философские подходы это не только лишь концептуальные подходы, но и функциональные подходы. С концептуальными подходами дело здесь не будет предполагать какой-либо особенной сложности - достаточно придать некоторому как бы «принципиальному» концепту формат «кандидата в принципы», то следом в его отношении тогда можно проделать и любые возможные манипуляции, что доступны для исполнения в отношении любого рода такого «кандидата». То есть концептуальный подход - это, по сути, принцип, но только лишь такой, что как принцип определяет собой и некие принципы или, быть может, не принципы именно, но типологические форматы. И в таком его качестве «принципа» концептуальный подход тогда не есть и что-либо особенное.

Однако помимо концептуальных возможны и функциональные подходы; такие подходы - они или методы прямой селекции, или - пусть и некие способы синтеза, но основанные и на некоем способе предшествующей селекции. Тогда предположим, что конкурирующие способы решения некоторой задачи допускают реализацию посредством практик, основанных на следующих четырех подходах: историко-культурном, функциональном, структурном и психологическом. В этом случае каждый из указанных здесь подходов равно будет предполагать его обращение и нечто вполне определенным порядком манипуляции данными, для которого перенос данных из другого подхода в большинстве случаев или в условном общем случае принципиально неосуществим. Так, функциональный подход - это анализ функции как разновидности или формы активности, структурный подход - анализ содержания тогда и как возможного наличия, включая сюда и порядок компоновки этого наличия как одной из форм такого наличия. Возможна ли в этом случае консолидация подходов, и возможно ли приведение такого рода подходов равно и к условно «общему» началу?

В случае функциональных философских подходов, конечно же, поиск их «общего начала» - это и нечто явно бессмысленное. Однако здесь не исключено и иное решение - консолидация подходов как сторон или операторов обмена данными, - результаты, полученные благодаря средствам функционального похода, допускают их внесение в анализ средствами структурного подхода теперь уже и в значении исходных данных этого второго подхода. Скорее всего, такого рода формы обмена данными можно предполагать и для любого из видов утилитарно-функциональных подходов. Отсюда и результат такого рода консолидации - это структуры обмена, например, продолжение описания функции тогда и описанием структуры исполняющего функцию оператора или описание элемента сложения, равно продолжаемого и представлением характеристики исполняемых им функций.

Или, если признавать верными изложенные здесь соображения, то концептуальные подходы - это и очевидный субъект типологической унификации, когда функциональные подходы - это и очевидный субъект комбинаторной унификации.

Огл. Метафизическая логика

Формальная логика, с одной стороны, это производная такого фундаментального начала как отношение эквивалентности, и, с другой, - это и производная отношения порождения или отношения воспроизводства, какие бы форматы или порядки воспроизводства и не допускали бы их задание данному отношению. Тогда если и возможно построение метафизической логики, то этому формату вряд ли дано означать равно и отмену или замену такого начала как отношение эквивалентности, но отношение воспроизводства здесь все же можно толковать исходя из того, что одному принципу дано преобладать над иным принципом, если рассматриваемые объекты понимать как подчиненные формы данных принципов. То есть метафизическая логика - это подмена рассмотрения связи объектов равно и рассмотрением зависимости порядков, определяющих эти объекты; тогда если человек - «венец творения», то ему и надлежит обнаружить абсолютное превосходство, положим, над любым иным биологическим организмом. Однако на деле подобная подмена - очевидный источник ошибки, - функционал человеческих рецепторов во многих отдельных позициях много хуже функционала таких же рецепторов животных, откуда и следует, что сколько бы человек того не хотел, ему не преуспеть и в способности «брать след» также, как удается это делать собаке.

Подобающая иллюстрация данного тезиса - та весьма любопытная оценка, что «человек, который не менее остро, чем Шпенглер чувствует различия между стилем Рафаэля и стилем Тициана, не обязан присоединяться к предлагаемому им выводу, поскольку в его основе лежит чисто метафизическая логика». Однако и всего лишь следованию предложенному здесь порядку задания квалификации также дано предполагать возможность становления и той ситуации, когда и Шпенглер и его возможный читатель каждый следуют своей метафизической логике и лишены возможности определения различий стиля Рафаэля и стиля Тициана неким формальным образом. Но можно ли подобное положение расценивать и как «неисправимый недостаток» метафизической логики?

В ответе на вопрос о природе метафизической логики также вряд ли возможно и исключение вполне ожидаемой здесь двусмысленности - с одной стороны, многообразие собственно способов построения это и характерный дефект метафизической логики, но, с другой, и как таковая метафизическая логика в объеме ее возможностей - это и средство априорного или предвосхищающего понимания. Отсюда прямое предназначение метафизической логики - это и поиск различного рода форм общности, параллелей, начал типологической унификации и иных возможных средств задания начал интеграции. Собственно подобным образом и возможен поиск пути «превращения стиля искусства в вид искусства объединявший бы живописные и музыкальные творения». То есть посредством метафизической логики тогда и возможно «замещение предметной основы типологии на типологию в широком смысле слова манеры, когда исчезает разделение живописи и музыки в силу совпадения живописных и музыкальных произведений по признаку единства манеры».

То есть метафизическая логика, казалось бы, несмотря на весь негативизм, что явно прослеживается и в самом имени данного функтора, все же представляет собой полезный инструмент при появлении потребности в определении интегральных начал. Метафизическая логика - вполне подобающее средство «наведения мостов» в многообразии любой предметной специфики, характерно сопротивляющейся попыткам ее обобщения.

Огл. Приемы технического свойства

Теперь наши усилия мы обратим на решение такой задачи как анализ, быть может, наиболее любопытной разновидности философских функторов, в данном случае - на анализ комплекса приемов «технического свойства». Приемы технического свойства характерно разнообразны, одни из них более известны, другие - менее. Так, один в числе явно «технических» приемов философского анализа, причем характерный не только лишь для философского познания - это формулировка определения. Кроме того, поскольку речь идет о философии, то суждению, что при такой постановке вопроса допускает отождествление под именем «определения» также присуще принадлежать и множеству актов называния, что условно расцениваются как функционально равноценные. То есть построение определения для философии - это далеко не задание строгой меры или строгого начала дедукции, но некий далеко не обязательный акт выделения «существенного аспекта», то есть выделения некоей формации, несущей на себе некий характерный признак. Так, здесь невозможно не признание показательным примера, как Маркс и Энгельс удосужились в «Немецкой идеологии» определить такой инструмент как язык равно и в значении «действительного сознания непосредственного бытия человеческой мысли».

Подобного рода практике вынесения определения близок и такой прием как «использование слова в его прямом значении без нагружения этого слова вторым гораздо более широким смыслом». Или - для философии ее установка «по умолчанию» в любых ее «технических» практиках - это использование понятия в любом допустимом для него смысле - и узком, и широком, и частном, и отдельном и т.п. Однако некое рассуждение вряд ли позволит его построение тогда и вне употребления понятия в том специфическом смысле, которое некая система представлений определяет для него как генетически основное. Здесь, конечно же, важно понимать, что признание одного из смыслов некоего понятия в значении его «основного» смысла также не исключает и его известной проективности, за исключением, пожалуй, той части понятий, что определяют явления из сферы «ближайшего бытия» индивида. В другом случае, если идет речь об использовании такого понятия как «сознание», то здесь и сама возможность наделения данного понятия каким-либо ожидаемым «прямым значением» - это и характерно проективное решение.

Другой возможный прием, что в отношении философских построений также можно расценивать как прием «технического свойства» - это понимание конкретного всегда более богатым, чем общее. То есть речь здесь идет о качестве типизации, стоящей за всякого рода предметной редукцией, или о том, что выделение характеристических и иного рода линий непременно устраняет то разнообразие, которому равно присуще отличать всякую в числе природных форм, тогда и выступающую в роли субъекта задания то и многообразия ее типологических начал. Например, с одной стороны, это предметная, и с другой - возрастная специфика некоего объекта. То есть, такой прием все же это не выделение нечто «конкретного» как особым образом богатого, но - прием осознания типизирующей манипуляции как заключающей собой очевидный смысл абстрагирования, пусть в условно «обычном» случае и характерно «слабого» абстрагирования. Более того, на фоне такого рода типизации и «выделению конкретного», прямо исключающему любого рода редукцию присуще принимать и характерно «продвинутые» формы, например, как в способности «качества определения общих признаков видовых, родовых, жанровых структур всегда неполно характеризовать мир конкретных художественных творений».

Также в ряду приемов философского мышления сугубо технического свойства возможно выделение и такого приема как акт преодоления разрыва между диахронией и синхронией в изучении сложного предмета. То есть, вначале, это построение уже рассмотренного выше метафизического разрыва, а затем его направленное преодоление. Или - здесь явно надлежит исходить из понимания, что для предмета равно не исключена не только лишь возможность обнаружить созвучие чему-либо иному, но и возможность вхождения в диссонанс тогда и с чем-либо иным. Преодоление же выделенного метафизического разрыва и возможно благодаря тому, что источник или почву диссонанса можно расценивать как синхронию, или, напротив, в случае построения схемы в альтернативном ключе помещать синхронию в то окружение, в условиях которого ей доводится составить собой тогда и прямой источник диссонанса. Тогда преодоление выраженного подобными средствами метафизического разрыва - это и построение того более скоординированного процесса, чью последовательность течения дано определять или же и некоей не более чем изначальной синхронии или же - и диссонансу. С другой стороны, такое преодоление важно и тем, что ему равно доводится побуждать и на «обнаружение в каждой стилевой фазе единства литературы, живописи и музыки». Иными словами, преодоление разрыва между диахронией и синхронией - это равно и задание той общей «волны», в объеме которой и возможно выделение ее гребня и замирания. То есть - вне зависимости от ситуативной картины, доводится ли волнению в некий момент являть собой гребень или замирание, такому волнению равно не выпадает утратить равно и качеств такого рода волнения, в котором как в некоем единстве уже имеет место и преодоление различия - но по отношению к волнению как макрособытию, - между гребнем и замиранием.

Теперь, прежде чем перейти к описанию предельного по уровню порождаемого эффекта приема философского синтеза - образования классификации, нам следует рассмотреть и такую важную операцию как верификация возможной классификации или, иначе, предпринять теперь и «проверку эффективности семиотического принципа классификации». Даже если некая классификация и возможна, то сама ее возможность не означает и прямой необходимости в образовании данной классификации. Условие же необходимости в некоей классификации тогда и подтверждается лишь той эффективностью, что и обнаруживает семиотический принцип, определяющий собой равно и самоё построение классификации. Другое дело, что порядок такой проверки все же некоторым образом формализован, и ее проведение также будет предполагать построение и как поиск ответов на ряд возможных вопросов. Или такая проверка - она равно постановка и неких следующих вопросов:

Теперь наша задача - это и представление присущего нам видения наиболее важного средства синтеза философского понимания - приемов построения классификации. Но при этом равно же и первой задачей, ожидающей ее разрешения, тогда и подобает предстать задаче определения различий, в силу которых классификации не обязательно дано обретать качества начала систематического упорядочения. Проще говоря, поначалу здесь и подобает определиться с теми различиями, что так или иначе, но прямо препятствуют смешению просто классификации тогда и с возможностью задания систематического упорядочения содержания некоей предметной области или множества. Первая особенность, отличающая системную форму от простой классификации - это «сопряжение нескольких классификационных плоскостей, поскольку эта многомерность обусловлена сложностью подлежащих систематизации объектов и многоплановостью их связей и взаимоотношений». Или - здесь также неизбежно принятие во внимание тогда и того специфического различия, чему и дано следовать из той же открытости классификации для построения некоей зависимости просто на основании имеющихся эмпирических данных посредством индукции и, вместе с тем, и из «построения систематизации исходя из способности данной сущности к дифференциации посредством дедукции». Или - в случае классификации неким объекту или представлению и дано предполагать не более чем возможность их закрепления на некоей позиции, когда в случае систематизации - допускать отождествление то и только лишь притом, что из занятия ими некоего места также дано следовать и перспективе выполнения дедукции. Системный подход, таким образом, это не просто задание особенности, но и нечто «объясняющее» задание особенности, а равно и возможность «координации и субординации различных направлений классификации».

Далее для построения классификации важно определить и начала задания иерархии, поскольку одноуровневая классификация - это и почти что «не классификация». Или тем же пространственным и временным структурам также дано предполагать и такой порядок их приведения к общему началу как «полное подчинение пространственных структур временным». В том числе, если дано существовать некоему объекту, вполне состоятельному и в возможности проявления некоей формы активности, то проявляемую им активность можно расценивать и в значении изменений, происходящих в этом объекте с течением времени. Тогда каждый отдельный момент времени будет равно предполагать и такую возможность его представления, когда его можно будет расценивать не просто как выделение «объекта без роли», но как выделение объекта равно и в условиях обретения им текущей фигуры, например, «закрытая дверь» или «открытое окно». То есть время в этом случае - это не нечто из числа источников порождения данного объекта, но определитель условия, каким образом данному объекту и дано быть представленным в некий «настоящий момент».

Следом и статичным предметам также дано отразиться в возможной классификации тогда и как «вырванным из тока времени и потому противопоставленным времени как процессу и в этом случае неслиянным с действиями, протекающими во времени и утверждающими динамику времени». То есть статичные предметы - они же и нечто «завершения», во что и присуще обращаться некоему действию как находящему свой окончательный итог тогда и в как таковом становлении такого рода предметов, то есть эти предметы и есть нечто продукция, не иначе как выходящая и за фабричные ворота. С другой стороны, статичные формы - это и такого рода нечто вступающее в совершение действия, что в этом случае равно позволяет оценку и как не знавшее никаких событий своего предшествующего существования, или это и такое вступающее в действие, в чем умиротворена тогда и всякая активность, несомая им с собой. Тогда статичные предметы и есть та самая совершенная альтернатива событиям, лишь благодаря которой событию и дано совершаться как в собственном роде событию, но не являть собой и нечто событие текущее и «поверх прочих событий». Отсюда и выделение в философской классификации статичных предметов - это и задание первоначал и совершенных форм завершения событий, лишь в присутствии которых как таковым событиям и доводится обрести их непременную самоценность равно и как нечто, выступающее «в роли события». Причем важно, что сколько бы мы не сомневались в статичности определенной формы, например, понимали, что кружка опорожнена, нам все равно подобает принимать ее как воплощение или начало определенной статичности, поскольку иначе нам угрожает утрата тогда и самой возможности констатации «в собственном роде события».

Другой существенный момент, также любым образом предполагающий его учет при построении классификации - это положение, согласно которому любое подлежащее классификации философского уровня - это не иначе как понятийная форма. То есть классификация в философском представлении - это то или иное упорядочение понятий, не деле - не более чем референтов, тем или иным образом выводящих на некие денотаты. И в этом случае важно понимать, каким именно образом определенный референт способен выводить на тот или иной денотат. Например, понятию в его роли референта дано обнаруживать качества узкого или широкого понятия; к примеру, такого рода неоднозначность отличает понятие «книга», в одном понимании равноценного лишь корпусу содержания книги, в ином - хотя равно и корпусу содержания, но вместе с тем и разновидности полиграфической продукции. В собственно философской области отсюда и возможна такая претензия как необходимость отнесения понятий техника и технология не только к производственной сфере, но и их применения к иного рода формам человеческой деятельности, например, к созданию художественного продукта, также воспроизводимого посредством «техник» и «технологий». Более того, своего рода элементом «техники» возможно признание и роли спорта в культуре или - теперь и письменности как «техники человеческого общения». Или - построение классификации в философии невозможно и без ее дополнения той метаклассификацией, в которой будут классифицированы не сами предметы, вносимые в первичную классификацию, но понятия в том их качестве понятий, в каком они и обращаются средствами обслуживания теперь и как таковой первичной классификации.

Огл. «Кастовое» деление теперь и непосредственно абстракций

Одна из особенностей философии - это и характерная для нее практика разделения охватываемого ее познанием тематического многообразия на две следующие - «высшую» и «низшую» тематические области. На практике задание данного разделения прямо означает, что одну группу проблем философия предполагает рассматривать то непременно пристально и всерьез, когда другую группу проблем - то и лишь поверхностно и походя. Или - очевидной составляющей философского опыта равно обращается и то понимание, что также дано иметь место и особой группе проблем, чья характерная специфика - это и очевидная недостаточность самой их прямой философской значимости тогда и для обогащения философии не только в принципиальном, но иногда и в функциональном плане.

Более того, различие в части способности внесения вклада в корпус философского познания в целом - это, равным образом, и то специфическое различие, что предопределяет и характерное несходство между философской концептуализацией физических реалий и математических абстракций. Для философии ее понимание физической реальности - это построение онтологии в правах общей теории мироустройства, когда философское определение характера математических зависимостей - это не более чем частный анализ, позволяющий познание некоей отдельной специфической проблемы. В каком-то смысле близкая этому специфика - равно и специфика различия между философским пониманием жизни и, в противоположность подобному пониманию, тогда и философским пониманием динамических объектов, таких как потоки и колебательные процессы. Жизнь, если и исходить из обращенного на данный предмет философского понимания - это и не иначе как нечто самоценностное в силу ее существенного положительного эффекта, а динамические объекты - это и не более чем некая частность, некий особенный ряд явлений, имеющих место в некоей особенной сфере. Подобным же образом и информационное взаимодействие - это «на поле» онтологии вовсе не альтернатива физическому взаимодействию, но не более чем отдельная возможность, реализуемая в неких обособленных условиях.

Однако нашим примером «кастового» деления абстракций нам все же послужит такая специфика философского понимания как дискриминация «так называемых низших органов чувств и получаемых ими наслаждений». То есть, в этом случае кулинарный продукт будет подлежать рассмотрению как источник порождения далеко не тех «отложений» в памяти, чей источник тогда и составляют зрение и слух. В том же самом смысле и парфюмерия - далеко не тот род искусства, о котором следует судить как о полноценном виде искусства. Конечно же, в основе подобного отношения можно предполагать и то понимание последствий воздействия таких источников чувственного опыта, что далеко не столь продуктивно и спекулятивно значимо как воздействие теперь таких источников того же опыта как зрение или слух. Но в то же время и в своей специфике порождения «отпечатка» гастрономия и парфюмерия значимы и в каком-то своем специфическом порядке или в том порядке, что и обращается источником порождения ряда последствий, наделенных их собственной смысловой ценностью как такого рода последствия.

Но тогда и отнесение той или иной проблематики к ее особой смысловой «касте» - это задание и такого отправного пункта как герменевтическое начало то и как таковой философии. Так, некоторым ожиданиям дано порождать или покоиться на тех ценностных установках, в силу которых и некоему проблематическому разделению дано воплощать собой и некоторую ценностную специфику или ценностную основу. То есть - если для ведения спекуляции важна и некая ценностная посылка, то здесь и сами абстракции можно расценивать как принадлежащие той или иной их особенной «касте». Во всяком случае, это существенно для осознания смысла тогда и характерно «предвзятого» философского видения картины мира.

Огл. Эпистемологическая гипертрофия

Если не отвлекаясь на перерыв продолжить рассмотрение группы проблем философии математики, то разумно задаться вопросом, а что такое сама математика - или она не более чем знание или математика это и как таковая реальность? Конечно же, человеку не дано располагать никакой иной возможностью обретения представления о математических зависимостях и функциях помимо осознания на положении или в значении знания. Более того, и преподнесение математического знания не всегда возможно в «объективистском ключе», на что прямо указывает и присвоение математическим отношениям и зависимостям имен математиков, открывших эти зависимости. Или - вряд ли возможны основания и для несогласия с оценкой, что видение математики не более чем «знанием», но не реальностью и есть «произрастание идеализма из преувеличенного раздутого и мистифицированного преображения реальных черточек познания». Однако так ли бесполезна и контрпродуктивна эпистемологическая гипертрофия?

Когда философия обращается к вынесению суждения каким-то образом подобного признанию мира материальным, сознания - универсальной доминантой психической жизни, или определяет так называемые эпифеномены или такую недавно объявившуюся форму как «мемы» на положении универсальной или категоричной формации, то во всех этих случаях философия явно и прибегает к эпистемологической гипертрофии. Но правомерно ли признание такого рода гипертрофии или характерно контрпродуктивной или, напротив, в известном отношении полезной? Такой анализ, конечно же, правильным будет начать с избитого «признания мира материальным». С одной стороны, «признание мира материальным» - это и прямая редукция картины мира к одному пусть и столь важному, но отдельному аспекту. И в материальном мире такие формы идеального как геометрические построения не утрачивают ни как такового их назначения, ни своей природы, а потому и признание мира материальным - это лишь некое частное представление, но не более того. Но, с другой стороны, это и подчеркивание некоей обязательной привходящей, а именно - привходящей, обязательной для выделения в каждом спекулятивном построении. То есть - не существует возможности построения каких-либо траекторий частиц вплоть до наступления момента, пока не обретена определенность равно и в материальной реальности наблюдаемых частиц.

Далее - также подобает отдавать отчет и в том, что гипертрофированное понимание сознания в значении «Сознания» с большой буквы - это и нечто куда более значимое для философского понимания нежели идея «материи». Или - представлению «о Сознании с большой буквы» прямо дано вести к тому, что любой идее или побуждению дано предполагать выработку или переработку в сознании. Сознание отсюда, даже несмотря на то его очевидное качество, что «технически» оно как бы «не вполне стандартно», тем не менее, все же составляет собой нечто обязательное начало или функтор, в чем тогда и возможно выполнение любого рода акта синтеза значимости. То есть - любую идею и представление и подобает расценивать как «выводимые из сознания» и это важно.

Подобным же образом и «мем» обретает формы пусть не столь фундаментально выраженного, но вездесущего и характерно эффектного иллюстративного средства означения, хотя не следует забывать и о том, что далеко не всякое означение на самом деле подобающим образом иллюстративно, однако любому означению также присуща и способность казаться таковым. То есть та эпистемологическая гипертрофия что и заключает собой концепт «мема» - она равно и идея нечто «функционально совершенной идеи». Или под «мемом» судящему свойственно подразумевать ту «недвусмысленную» понятность, что не знает проблемы с ее становлением как понятности.

Если представленные здесь примеры не заключают собой ошибки, то дано ли им указывать и на известную полезность эпистемологической гипертрофии? Скорее всего, такая польза очевидна, но не более чем в части возможности задания строгой рамки, не допускающей никакого выхода за ее пределы. Или эпистемологическая гипертрофия - это та безусловная форма задания ограничения, что придает некоему контуру тогда и своего рода непреодолимость как ограничению. Если не знать такой гипертрофии, то не исключено возникновение и всякого рода «трансцензусов», стяжавших себе славу непременных нарушителей логического порядка построения рассуждения.

Огл. Ситуативная модель не чуждая налета театральности

В истории философии свой «яркий след» также довелось оставить и некоей концепции, известной под именем «диалектики». Но, на наш взгляд, «диалектика» вряд ли выходит за рамки тривиальной ситуативной схемы, хотя равно же дополняет как таковое ситуативное построение тогда и такой особенной спецификой, как налет театральности. То есть в версии «диалектики» обычные формы ситуативной картины - тривиальные разветвления, возвраты и пороговые условия и обретают их театрально звонкие имена, не заключая иного содержания, помимо тривиальных разновидностей ситуативной коллизии.

Или если картине реальности дано указывать на порядок синтеза через разветвление, соединение в одном лице нескольких ипостасей, то для диалектически мыслящего такого рода комплекс обстоятельств равно предполагает оценку то и как нечто подлежащее «диалектическому пониманию». А если дано иметь место и особому случаю экспрессивного роста сложности такого рода синтеза, то судящего и посещает мысль о наличии в данных обстоятельствах некоей «яркой диалектики». Более того, если имеет место такая форма синтеза, что сводит воедино характерно контрастные элементы, то здесь равно предполагается и особая диалектика такого рода совместимости, например, «диалектика единичного особенного и общего».

Но «диалектика» - это равно и возможность задания частных функторов, что при всей облекающей «диалектические» понятия напыщенности и театральности как-то состоятельны и как функторы. Например, таков и «поиск диалектической связи», которому равно дано означать еще и «диалектическое выявление» не просто своеобразия неких рядоположенных позиций, но одновременно и определение их взаимосвязи, переходов, влияний и смещений. Или поиск «диалектической связи» - не просто поиск связи «как связи», но поиск связи, замыкающей собой особый внутренний мир «многообразия коллизий», образующих эту связь. Таковы, конечно же, поиск «динамического своеобразия» или раскрытие системы «в ее историческом движении».

Еще одна разновидность характерно «диалектического» функтора - задание тогда и такого порядка, что и предполагает определение как нечто «диалектическое отношение объективного и субъективного». Так, отдельным теориям равно дано предполагать и то особое построение, которому дано заключать собой не только лишь те особенные позиции, которые как бы «невозможно не определить», но рядом с ними равно и позиции, заключающие собой элементы вымысла, пристрастия и гипертрофии частного. Такой способ или метод соединения допускает и его оправдание тем, что с его помощью некое представление и обретает законченность и целенаправленность, но только притом, что ряд его позиций заданы на условиях полной или частичной фиктивности. Более того, самой возможности задания подобной целостности также дано перевешивать и вклад, что отнюдь не исключено, равно и не особо существенных «изъянов».

Другой диалектический функтор - это теперь формация, известная под именем «диалектики связи и различия», то есть, как можно судить по практическому применению, это сохранение преемственности на фоне стремления к разрыву или минимизации как таковой связи преемственности. Таков, что вполне очевидно, и тот же конфликт отцов и детей или же и конфликт нового с его провозвестником старым - новых технологий и старинных практик или приемов. Тогда если такого рода зависимость и заключает собой источник конфликтности, то можно предполагать и правоту диалектики.

Еще и такой простой вещи как пороговому эффекту также в диалектике дано носить и свое пышное имя «переход количества в качество». Действительно, вполне возможен и такой особенный порядок накопления некоей специфики, что как процесс накопления хотя и не обязательно качественно обезличен, но любым образом приводит к такому результату как характерно резкая трансформация одного в иное, одной формы бытования в некую иную. Под тот же самый ранжир нередко имеет место и подведение процесса дополнения некоего объема явления тогда и соизмеримыми фрагментарными составляющими. То есть «переход количества в качество» это, с одной стороны, драматизация порогового эффекта и, с другой, элиминация как бы «менее драматичной» реальной иллюстративности, в этом случае признаваемой «не показательной».

В ряду всякого рода «диалектических» представлений равно дано найти себе место и нечто «закону раздвоения единого». Или - достатку содержимого в некоторых случаях также присуще обретение и той степени полноты, что фрагментам, образующим такое содержание дано действовать как претенденты на исполнение ими самостоятельной роли. В том числе, здесь возможен и тот самостоятельный порядок интеграции неких начал в нечто результирующее, что отличает специфика такого рода раздвоения теперь и на положении генетически приданого свойства. Скорее всего, в этом случае речь идет просто о необходимости должной детализации некоей наблюдаемой картины.

Наконец, точку в нашем описании разного рода диалектических функторов и подобает поставить на представлении нашей оценки «диалектического противоречия». Скорее всего, диалектика судит здесь о такой картине, как противоречия между мужем и женой, не приводящие к распаду семьи. В том числе, здесь не исключено и такое «развертывание диалектики предполагающее возможность перевеса одной стороны противоречия над другой иначе - превалирование логических моментов над историческими и наоборот».

Вполне возможно, что диалектические функторы - это и своего рода «средство борьбы с банальностью», повышения градуса интереса к философской проблематике. Но здесь во многих случаях можно думать, что с водой здесь равно случается выплеснуть и ребенка - тривиальность все же куда более надежное средство позиционирования некоего явления в общей картине мира, нежели чем любого рода искусственное придание явлению тогда и характера экстраординарного.

Огл. Взаимодействие философии с околофилософским

Отличительная особенность философии - показательный для нее как для специфической практики познания низкий порог вхождения, в особенности отличающей не самоё философию, но, скорее, любое философствованию, откуда и исходит множество интеллектуальных явлений явно близких философии, развивающихся рядом с ней, действительных лишь на протяжении отдельной эпохи, но не повторяющихся в иные исторические периоды.

Например, некоему историческому периоду доводится оставить свой след равно и как времени расцвета некоторого направления мысли и интереса к философской проблематике представителей той или иной сферы деятельности - людей творческого труда, ученых или представителей религии. Соответственно наследие такого исторического периода также включает в себя и ряд продуктов философской мысли или не находящих продолжения в следующем историческом периоде или продуктов, воспринимаемых потомками как несущие некую ценность, но строго позиционируемые в значении взглядов, господствовавших в определенный период. Следовательно, особенность исторически локальной точки зрения и образует появление неких установок, ориентиров или практик, любопытных в их частном смысле или и не более чем в соотнесении с некоей обстановкой, но вряд ли должным образом функциональных на положении универсальных функторов. Отсюда уже возможно извлечение и такого представления как реалии решений, работоспособных в тех или иных условиях и вряд ли приемлемых при расширенной постановке задачи. Или - отсюда нам дано располагать и такого рода функторами как «функторы частного порядка».

Конечно же, качеству решений философского уровня также дано отличать и ряд решений той же теологии. Однако теология в части ее философской достаточности вряд ли предполагает и какое-либо усреднение - на равных правах ей дано заключать собой и отсылки к характерно мистическим посылкам, а также не исключать и использования рациональных концептов. То есть теология - потенциально пестрая смесь «решений разного качества», где в том числе, даже и не на первом уровне «мистической линии» ее суждений дано иметь место и построению и использованию рациональных философских функторов. Тогда по отношению представлений теологии очевидную справедливость дано обнаружить и такому подходу - здесь вполне возможно выделение характерно ординарных философских функторов в рациональных слоях ее построений или даже своего рода «перевод» мистических смыслов в рациональные концепты. Но ожидать, что теология чем-то специфична «по линии функторов» тогда вряд ли оправдано.

Наконец, в огромном корпусе философского опыта мы можем обнаружить и различного рода субъективно обособленные построения - взгляды Платона, Аристотеля, Гуссерля, Хайдеггера и других знаменитых философов. Предложенные ими трактовки по ряду позиций и в последующем философском опыте находят их признание в значении бесспорных, или, опять же, в некоторых аспектах допускают оценку как характерно ошибочные. Равным же образом мыслитель не лишен и такой склонности как понимание им собственного метода видения мира или как ожидающего признания в последующем философском опыте или оцениваемого как не лишенный и известных недостатков. Опять же, и здесь мы имеем дело с ординарными функторами, но в каждом частном случае раскрывающимися то и на условиях их особенной специфики.

Кроме того, нам также доводится сталкиваться и с околофилософским опытом, или опытом рассуждений близких наивности, не чуждых неполной индукции и т.п. Но такие рассуждения равно отличает и иного рода ценность - ценность своего рода «эмпирического капитала», не всегда доступного для извлечения в конвенциональном философском опыте. Тогда в этом случае возможно обретение и таких функторов, как такие же в точности философские функторы, но детализированные до уровня адаптации к отдельной частной задаче. Характерный пример - различного рода социальные теории, где на первый план выходит тот или иной аспект - классовая борьба, протестантская этика, поливные цивилизации, пассионарность и им подобные представления, не всегда открытые для приложения к ним универсального философского функтора. В том числе, в этом случае равно же не так просто и построение достаточной классификации.

Огл. Заключение

Если последовать нашей оценке, то существенным аспектом настоящего анализа прямо подобает признать то обстоятельство, что философия не обнаруживает стремления к построению собственной системы операций, возможно потому, что в понимании мыслителей для философского синтеза вполне достаточно и обычного функционала логики. Но в прогрессе философии последнего времени можно отметить и обнадеживающие нотки - в наше время наблюдается развитие различного рода концепций философской онтологии притом, что в основе любой онтологии дано лежать классификации, а построению классификации рано или поздно, но присуще выходить и на обретение комплекса приемов построения классификации. В остальном же от философии вряд ли ожидаем отказ от присущего ей тяготения к признанию безусловного приоритета предлагаемого принципа перед теорией или схемой, определяющих как таковой способ обретения принципа. То есть идея задания особых «философских функторов» со всех сторон, за исключением прогресса онтологии, скорее умозрительна, но данное обстоятельство все же не лишает ее интереса и как само собой идеи некоей особой возможности. В ее качестве вполне возможной, но при этом в силу ряда обстоятельств не реализованной возможности идее «философских функторов» все же дано иметь место.

03.2023 г.