Неощутимое искуство познания

Какие бы негативные последствия не несло собой подобное развитие, как не разрушай оно «поэтику мифа», но положение магистрального направления развития естествознания и обращается неуклонным вытеснением гаммы проекций, именно и выражающих собой условие феноменологической целостности. Естествознание фактически манкирует обязанностью изображения обособленных существований, явлений либо сопряжений, замещая подобный комплекс «естественных» понятий системой категорий, характерной некоторой избранной практике идеализации, – подобный смысл и отличает всякий «комплекс фенотипических признаков» или «резонансную характеристику». Тем не менее, стройным рядам характерных естествознанию методов познания все еще противостоит методология познания гуманитарного знания, понимающего одной из значимых в числе решаемых им задач задачу наработки инструментария, выделяющегося такой любопытной особенностью, как способность «предельной иллюстративности». Гуманитарное знание, следуя здесь, в противовес естествознанию, «собственным курсом», и обрекает себя на попытки выделения располагающего более концентрированным символизмом знака, по существу, знака, открытого именно эмоциональной в своем существе способности понимания пользователя такого знака. Характерной иллюстрацией данной оценки и следует понимать нередкое в гуманитарном знании представление соотносительного на положении абсолютного, например, представление условности «реформа» в правах абсолютного измерителя, вне собственно определяющего предмет реформирования относительного характера всякой реформы.

Но и предпринятое нами рассмотрение специфического функционала принципа максимизации иллюстративности или «наглядности» существенно упрощает то уже ранее предложенное видение подобного предмета, с чем много лет назад выступил известный советский историк С.Л. Утченко. Причем важно, что адресат высказанной им критики непосредственно и составила любопытная попытка в некотором отношении положить принцип «наглядности» в основание той концепции исторического описания, что преследовала цель переустройства исторического познания на началах своего рода «точной науки». Предложенная С.Л. Утченко критическая оценка существа подобной попытки и учитывала условие, что собственной «идеей» такой наглядности и послужила идея замены объекта приложения меры в отсутствие какой-либо замены принципа адресации любых так или иначе аналогичных «мер» некоторым именно иллюстративным формам. Пусть только «контурно», но, одновременно, и достаточно определенно, С.Л. Утченко указывает на невозможность сохранения в любом возможном формальном представлении собственно феноменальной специфики:

Несколько более развернутую форму приобретает критика С.Л. Утченко попыток построения классификации, чье основание, каким оно и виделось пониманию авторов подобной классификации, отождествлялось возможности образования группы градаций, именно и выделяемых по признаку соответствия возможности различения некоторых отдельных феноменов. Стремление к использованию в качестве средства формализации именно наследующих феноменам градаций не следует понимать не более чем заблуждением, но именно и следует определять обращающимся определенной практикой использованием эмоционально окрашенных, обедненных в своем культурном контексте оценок, например, отождествления некоторого общества посредством награждения ярлыками «бюрократического», «косного» либо «коррумпированного». Во многом близкую, и так же лишь относительно оправданную нивелировку обнаруживает и пример такого рода экономических моделей, где некие формы хозяйственных укладов получают их определение в качестве «экспортно-ориентированной», «сырьевой», «аграрной» экономики и т.п. Однако прямым адресатом критики С.Л. Утченко все же послужила концепция исторической периодизации А. Тойнби, восходящая к фактам распространения культуры определенных артефактов. Немаловажная фактическая уязвимость любой подобного рода схемы - реальность того важного условия становления всякой социальной формы, чьи сложные порядки организации никогда не позволяют сведения к той или иной форме социальной практики, осуществляемой посредством тех или иных феноменальных начал либо условностей. Неотъемлемую специфику любой возможной социальной условности именно и следует видеть в том сложно складывающемся порядке, для которого его источниками обретения и выступают культурные, масштабные, этнические и природные условия существования конкретного общества. В таком случае и соотнесение некоторой обобщающей классификации с одними лишь коррелирующими с ней частными проявлениями социального развития вряд ли следует понимать обоснованным, на что и обращает внимание С.Л. Утченко:

Если предложить тогда наш вариант обобщения представленной здесь аргументации, то следует начать выделением такого аспекта, как необходимость сопровождения любого существенного представления выделением и той общностной позиции, что обязательно исключала бы ограничение подобного представляемого некоторыми частными моментами собственно и составляющей его действительности. И именно подобным обязательным требованием и пренебрегают любые попытки построения представления на основании просто или непосредственно ассоциируемых с нашим востребованием феноменальных, чувственных, эмоциональных и т.п. условностей. В таком случае, что именно следует понимать той уже «достаточной» структурой описания действительности, что позволяла бы ее признание несомненной альтернативой подобного рода упрощению? Как бы то ни было, но всякая восходящая к физическому началу форма действительности, пусть в подобном качестве и будет выступать социальная организация, непременно потребует ее представления в виде нечто «комплексной структуры» определенного прецедента, порождаемого определенной представленной в мире тенденцией развития. Далее уже непосредственно специфику подобного прецедента, с одной стороны, будет определять характерная ему возможность совершения в виде особенной последовательности, и, подобным же образом, и характерное ему укоренение в связях мира, именно так и обращенного на непосредственно условия обретения данного прецедента. Непременно обязательный характер указанных здесь ограничений и обратится тогда тем «строгим судьей», чьи определения и исключат любую возможность построения модели или схемы некоторого содержания мира просто на основании способности некоторой регистрирующей практики выделять определенное существование, пусть даже и наделенное неким знаком по отношению оператора подобной регистрации. Спекулятивным же началом несостоятельности любых подобных попыток и следует понимать неправомерность отождествления на положении «универсальной» непосредственно отличающей подобного регистратора возможности осознания какого-либо проявления, как и судит отличающее подобного регистратора понимание, именно как выделяющегося спецификой его особенного качества «наглядности».

Тем не менее, инструментарий когнитивных моделей, собственно и мыслимых как основанные на функционале «наглядности» легко обнаружить и в составе решений, очевидно соответствующих уже уровню «развитых» когнитивных моделей. Но возможно ли тогда предложение некоторого «метода преобразования», собственно и позволявшего его обращение таким усовершенствованием «наглядного» представления, что обеспечивало бы обращение последнего уже нечто «сложной» формой ассоциации, непосредственно и соответствующей порядку построения уже «продвинутой» модели? Здесь следует понимать, что своего рода «наиболее существенным» условием построения «наиболее продвинутой» модели следует понимать ее квалификацию в качестве такого приема или метода или, наконец, и некоторой методологии, что воплощают собой именно общий принцип идентификации по значению. Например, непосредственно условием «достаточности интерпретации» и следует понимать некий объем присущих некоторому оператору познания возможностей фиксации, что, например, и обнаруживает для определенной ситуации качество достаточности для выделения некоторой, определим ее так, «очевидности». Будучи выделена, подобная условно «первичная» очевидность и позволит ассоциацию как с владеющей сознанием данного интерпретатора идеей признака «особенное», так и с идеей некоторой структуры причинных связей мира. В таком случае, уже собственно способность построения подобных ассоциаций и конституирует непосредственно очевидность, перенеся на нее и характеристические признаки концептов «особенное» и «причинно-следственная связь». Или, если предложить уже расширенное истолкование представленной здесь оценки, то первичная очевидность в ее становлении в некоторую «вторичную» очевидность и будет предполагать ее обрастание характеристиками принадлежности той рубрикации, что и определяется классификационными разрядами деятельного, порядкового, описательного и т.п. видов востребования. И лишь по завершении процедуры ее преобразования в теперь уже «экземпляр класса» сложной перекрестной классификации подобная «преобразованная первичная» очевидность и позволит ее отождествление в качестве нечто «особенного в своем классе», соответствующего хотя бы и собственной, но и определяемой классом характеристике реализации или удержания. И лишь по выполнении подобных преобразований нечто «первичного» содержания очевидности и следует констатировать возможность истолкования найденной и первоначально определенной всего лишь посредством ее наглядных проявлений условности уже на положении «позиции схождения» определенных наблюдаемых в мире тенденций развития.

Описанную нами схему или последовательность «обращения наглядного абстрактным» отличает справедливость не только в случае ее использования с целью описания физической действительности, но, соответственно, и с целью описания социальной действительности. Но и особенность собственно социальной действительности непременно будет составлять следующая существенная специфику - последовательность стадий, изначально именно и видимая никак иначе, кроме как некоторым упрощением, и лишь на последующих стадиях обращающуюся развертыванием в сложную панораму некоторой социальной тенденции. Наконец, и предмет, обозначаемый нами под именем «тенденции социального развития» следует понимать связкой отдельных линий хозяйственной, организационной, культурной и этнической - именно предметных направлений развития. Возможность обретения пониманием некоторого принадлежащего социальной специфике «действительного» и позволяет его обретение именно с тем, что в некотором конкретном социуме именно так непосредственно его развитие и обуславливает обретение некоего комплекса совместного проявления некоторых специфик, в предметном отношении допускающих понимание на положении обособленных.

Следующий параграф: Амбивалентность умозрительности