Помимо прочего, комплекс средств построения схем дополняет и такой прием как придание гипертрофии образуемой картине. Равно и один из способов задания гипертрофии - осознание субъективности посредством ее представления в качестве «атомарного социума». Но такой «социум» все же не более чем микросоциум, или комбинация условий и обстоятельств недостаточная для обретения специфики социальной среды. С другой стороны, субъект не знает и никакой такой возможности поддержания социальной интеграции, что не предполагала бы расширения его «чистой» субъективности тогда и заимствованием рецептов направленной на внешний мир активности. На этом дано строиться и такой «содержательной» характеристике субъективности, как ее качество формации, заключающей собой «капитал» заимствуемого опыта, что уже в силу самой природы отличает и характерная проективность. Истоки такой проективности - неотъемлемая от человека склонность проецирования присущего ему «своего» не только на накапливаемое содержание памяти, но и на группу «сервисных» систем, доступных посредством задания внешней адресации. То есть - это доступ к библиотеке, получению консультаций или использованию иных средств содействия, действующих в порядке «реакции на запрос». Несмотря на очевидную отчужденность систем стороннего осведомления от как таковой субъективности человека все же допускает их признание то и в значении нечто присущего непосредственно «Я».
Однако помимо становления такой формации как «расширенное Я» практике познания знакома и иная возможность в известном отношении «присвоения» того рождающегося вне нас представления, что фиксируется нами на положении мнимо «непосредственно нашего» суждения. В этом случае природа распространения такого рода формы собственной субъективности - это и действительность овладевающего сознанием самообмана. Обращение к заимствованию иной раз и порождает в нас веру в способность чужого утверждения располагать столь высокой степенью достаточности, что нам самим посредством не столь уж сложной манипуляции будет равно дана и возможность превращения его в подлинно «свое». Но равно полезно понимать, что такого рода условно «субъективная» составляющая не реализуется нами и в отсутствие определенной свободы распоряжения сторонней или справочной информацией, часто распространяющейся существенно далее границ буквального повторения текста, то есть воспроизведения лишь «выразительной схемы» уже совершившегося суждения. В условиях подобной свободы человеческое понимание и вознаграждает себя возможностью определять внешнее представление равно и как составляющую собственной субъективности, когда оно как объем данных инкапсулируется в наше собственное суждение. Но при этом построению такого суждения дано уже опираться не на внешний каркас, но на каркас, укорененный в самой субъективности и восходящий к действующим в нас мотивам, тогда и образуемым нашим пониманием нашего же востребования неких важных для нас смысловых ассоциаций. Но если это так, то какие именно специфичные формы и доводится принимать такого рода «сохранению внешней информации посредством отображения в нашем собственном суждении»?
Сознание, намеревающееся повторить порядок построения стороннего суждения, прибегает в реальности никоим образом не к действительному повторению, но действует посредством разгадки природы внешнего побуждения, ответом на которое в том условном первоисточнике и обращалось заимствуемое суждение. А далее сознание, воспроизводя теперь и своими собственными средствами некий комплекс функций поведения и сознания создателя предшествующего суждения, и обогащает себя способностью построения тех же суждений с практически такой же тщательностью и подробностью, что и их действительный или условно действительный автор. (На выработку такого рода способности тогда и направлено обучение, - на воспитание в учащемся навыков определенной способности воспроизведения актов мышления по основаниям их побуждения.) Подобного рода приемы усвоения сознанием побуждений действовавших на некоторое иное сознание также требуют и известного ограничения теперь и практически исключаемой из употребления предыдущей собственной субъектной или «Я»-побудительности. Причем не столько в отношении сдерживания эмоциональной составляющей, но в отношении взвешенного употребления, как можно определить, индивидуальной «пытливости». Собственно задача заимствования суждения - она равно и оценка куда более ограниченных перспектив индивидуальной, в сравнении с социально базированной, любознательности, а равно и стремление к использованию охватывающей более широкие семантические поля социально реализованной практики познания.
Тогда если допускать реальность и такой возможности как открытость для взаимодействия механизмов индивидуальной и социальной восприимчивости, то равно возможен анализ и такого предмета, что столь чуждый усложнения естественный язык определяет под именем «понимания». Здесь имеет место если не омонимия, то хотя бы содержательный фрейм, расценивающий, в первую очередь, знания как те собственные представления, что выработаны данным сознанием в результате усвоения идей заимствованных со стороны. Однако помимо того реалии понимания - они равно и реалии мотивов, предопределивших интерес к осознанию тех или иных предметов. Отсюда функционал понимания тогда и обращается в «операцию достраивания» семантического поля посредством включения в него теперь и фигуры «носителя» (или - обладателя) мотивов. Однако существенное значение здесь обнаружит и то обстоятельство, что бытующее в естественном языке понятие «понимание» (здесь философия пока не располагает ее собственным понятием) способно располагать и иными значениями, например, значением имени структуры-маркера используемого при организации коммуникации. Тем не менее, в существенном для нас смысле «понимание» - все же это данная человеку возможность выражения итога построенной им рефлексии или спекуляции, что и показывают высказывания: суждение «я понял, как строится предложение в английском», и сигнал - «я увидел, где находится выключатель».
Для естественного же языка его понятие «понимание» - все же никакой не маркер некоей вполне определенной функции, но обозначение некоторой комплексной, структурированной и многозначной формы деятельности сознания. Подобный комплекс значимости не просто удостоверяет появление смыслового результата, но признает состоявшееся понимание предполагающим обращение равно и побуждающим началом следующего поступка обретения понимания. Примером можно понимать практику производства исследования или расследования, где установление связи и позволяет поиск связи, возможно продолжающей в ожидаемой последовательности ту же найденную связь, или позволяет распространение ее «вширь» на некие аналоги первоначально изученного препарата. Помимо указанных аспектов, понимание связано и с умением устранения коммуникативной и выразительной специфики («оболочки») некоего смысла так же, как искусство опытного врача состоит в умении выделения в жалобах больного признаков определенного диагноза.
Вершину же понимания дано составить не иначе как «скептическому» пониманию, когда сознание в рассматриваемых предметах способно видеть не только отличающие их качества, но восстановить в интерпретации отличающей некоего автора сообщения то и как таковое качество субъективности. Фактически это и выражает способность подметить: «бесценной находкой автора явилось… ». В таком случае нам и следует признать правоту «простого человеческого языка» в его решении объединить посредством единого названия в общий класс разнородные, но близкие сущности, выражающие собой способность сознания замыкать некоторые операции смыслового соотнесения на их продолжение в индивидуальном поведении, коммуникации или последующем познании. Тогда и само понятие «понимание», отождествляя собой всякий экземпляр такого класса, не будет прилагать к нему исчерпывающего отождествления. Философии следует признать правоту естественного языка, предпочитающего обозначение именем «понимание» как таковой способности индивида к выработке различимой ассоциативной реакции на некий познаваемый предмет.
