Одно из любопытных направлений анализа функциональности смыслового синтеза - образование смыслов теперь и на основе своего рода «потребительского отношения» к использованию смысловых инструментов. Наиболее распространенная форма подобной практики - экстенсивный способ формирования предметной классификации; например, если основу некоторого представления о «книге» и образует ее специфика то и собственно «книжной продукции», то формат подобного понимания не образует оснований для задания критериев различения тех же художественного текста и справочного издания. Подобным же образом и введение понятия «кухонная утварь», отражающего сферу употребления некоторых вещей - все еще не задание системы критериев, позволяющих отделение чашек от прочих столовых приборов. Для экстенсивного порядка понимания предметной специфики и вся современная кухонная техника позволит отождествление как кухонная «утварь».
Экстенсивный порядок понимания, принимающий в расчет лишь сугубый минимум характеристик предмета, тогда и заслуживает той оценки, что в двух словах допускает воплощение посредством приложения к нему имени синтеза «адекватного» выражения. Те смыслы, чья референциальная достаточность не выходит за пределы такой «адекватности», уже не в состоянии передать всей сложности картины мира, а потому и обретают вид того эскиза, что допускает исполнение «скупыми штрихами» равно и элементарных признаков «начальной» адекватности. В развитие данной оценки и саму возможность выражения элементарной нераспространенной связи соответствия посредством построения суждения также надлежит отметить и посредством назначения особого имени адекватная фраза.
Если характеризовать теперь собственно форму «адекватная фраза», то это та возможность вынесения суждения, что прямо исключает подчинение любым ограничениям, налагаемых посредством строго специфических условий или порядков задания соответствия. Для адекватной фразы вполне приемлемо не только лишь существенное сокращение числа параметров предмета, но и отказ от обязательного воспроизводства в раскрываемой картине качества «целостности представления». Тем не менее, даже и такое фрагментарное описание может обнаружить фактическую достаточность, тем более, если предполагается выражение отрицания. Другое дело, что очевидная недостаточность фрагментарного описания обнаружит себя в случае построения утвердительного заключения. Присущее нам понимание специфики «адекватной фразы» можно раскрыть и посредством представления иллюстрации, пусть даже речь здесь пойдет о незамысловатом высказывании. Требуемую нами иллюстрацию легко обнаружит высказывание, мы позволим себе пренебречь здесь точным определением его природы, - скорее всего, оно представляет собой простое суждение констатации, звучащее следующим образом: «медведь едет на велосипеде». (Следует оговориться, аналогичный казус семантической произвольности присутствует и в случае обозначения теперь и наделенного сложной онтологией предмета: «компьютер управляет производством».)
Итак, нас интересует детальный анализ структуры смысла, отличающего представленную здесь иллюстрацию. Что именно с позиций строгой идентичности смысловой проекции выражают два разных высказывания, одно - «медведь едет на ...», и другое - «человек едет на ...»? Человек, использующий некоторое устройство, служащее ему в качестве средства передвижения явно прибегает к нему в результате разумного выбора данного устройства как средства передвижения. Для человека использование средства передвижения - недвусмысленный атрибут некоторого вполне определенного образа действий. Неужели и медведь равным образом исходит из реализованной им, прежде всего, в интерпретации идеи обращения к одной из возможностей, заключенных в предоставленной ему свободе выбора? Скорее напротив, для медведя ситуация употребления велосипеда не означает никакой связи ни с каким выбором, и, более того, вряд ли вообще ассоциируется с фактом участия в попытке достижения пункта назначения. Медведь к подобному бессмысленному по его природным склонностям образу действий последовательно приучен либо страхом, либо поощрением, но чаще - воздействием комплекса стимулов.
Далее для данного анализа существенна и оценка смысловой нагрузки глагола «ехать», - по существу, это «антропный» глагол, для которого построителем его плана содержания и обращается значение пользоваться тем, что возит. Более того, не подлежит сомнению, что непременная составляющая плана содержания «ехать» - это и значение «добираться». «Ехать» - это тот порядок поступка непременно же человека, что непосредственно сопряжен с намерением «совершения поездки». Примеры же иного рода смысловой нагрузки можно обнаружить в планах содержания глаголов «питаться» или «бежать», допускающих использование равно и как средства обозначения поступков, отличающих все живое, когда «двигаться» следует понимать понятием, отражающим случай нахождения в состоянии совершения перемещения любого объекта, так, способность «перемещаться» отличает, в том числе, и электромагнитные волны. Еще один аспект - если мы куда-то перемещаемся при помощи велосипеда, то - «едем», если развлекаемся - то, хотя в качестве инструмента наших перемещений и применяем велосипед, - то «прогуливаемся». И еще - если транспортное обслуживание определенного транспортного устройства адресовано животным, то их «перевозят» (домашних кошек в особых транспортных сумках и корзинах). В таком случае использование для описания действий медведя тогда и глагола «ехать», то есть его определение выбравшим велосипед, чтобы с помощью подобного устройства «добраться» до нужного ему места, - оно и обращается приданием медведю как источнику действия характеристик как умения использования средства действия, так и, более того - наличия возможности выбора. На языке лингвистики медведь обращается здесь в «агенс» которому приписывается неподобающий «пациенс»; в нашей модели «философского пространства» философской точке «движущийся медведь» прилагается не соответствующее ее потенциалу истинствование. Однако это не отменяет и возможности понимания данного выражения то и в качестве «экстенсивного»; в данном качестве оно и сохраняет свою семантическую рациональность, например, показывая не протяженный во времени, но сиюминутный срез реальности в виде медведя, перемещающегося на приводимом им в движение велосипеде. Однако высказывания можно расценивать не только посредством такой проекции как сильно редуцированная «точечная» достаточность, но и посредством расширенной проекции, что, в том числе, чревата и опасностью «паразитного» отображения сопутствующей специфики, что не может не вносить путаницы при любой попытке последующего использования такого «компактного» высказывания для построения расширенной интерпретации.
Тогда, если сменить предмет и вслед за конкретным примером обратить внимание на предмет «онтологических начал» семантики, то надлежит предложить принцип, согласно которому требования «диверсифицированной» логики исключают порядок связей подобный обнаруженному в приведенном нами высказывании, и фраза «медведь едет ...» тогда требует выражения то и посредством иной формулировки. С позиций соответствия требованиям достаточности высказывания данное утверждение непременно надлежит пополнить и указателем ожидания, что за рамками правильности высказывания «на эту минуту», пополнит его и представлением связей, потребных для расширенной реконструкции доносимого им смысла. В силу подобной причины и точное в буквальном отношении высказывание будет обязано содержать и указатель в виде ссылки на «неразумность» медведя, что, в частности, и показывает утверждение «медведь исполняет цирковой номер езды на велосипеде». Сама «пунктуальность» данного высказывания - она же и определенность, что именно понудило медведя принять подобный образ действий, либо, например, указанное нами в предыдущей формулировке положение, либо - какие-либо иные варианты, в частности, «медведь повторяет заученные действия езды на велосипеде». Однако в любом случае требования к высказыванию в отношении поддержки им возможности «продвинутой» реконструкции будут исключать употребление здесь понятия «едет», то есть признания за медведем способности к самодостаточному перемещению до пункта назначения, совершаемого посредством использования инструмента «велосипед». Причем вряд ли следует сомневаться и в присущей дрессировке способности привития медведю комплекса рефлексов связанных с использованием велосипеда для перемещения в определенные пункты и позиции, но в подобном его искусстве медведь никогда не обнаружит себя свободно совершающим собственный выбор субъектом.
