Влияние структуры данных на формат интерпретации

Проблема, составившая собой предмет рассмотрения в предшествующем параграфе - это проблема реальности «инверсного способа» построения модели действительности, когда исходной точкой возможно избрание не фиксированной данности (состояния либо универсалии), но, взамен, позиции сложной событийной комбинации. Причем важно понимать, что такого рода синтез - вовсе не умозрительная конструкция, но нечто имеющее место в реальной практике образования связей ассоциации. В нашем обычном источнике примеров, работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» можно обнаружить обращение к проблеме «стиля рассуждений имманентной школы», расцениваемой там как проблема реальности посылок, на чем и дано строиться той или иной идее или концепции.

Вот, в частности, что можно прочесть в параграфе 5 главе 4 этой работы:

Но если абстракция «мертвая», то тогда для нашей схемы мнимой активности она равно и «фантом». Но какую степень «живости» и следовало бы ожидать от этого фантома, если есть желание представить его тогда и вполне функциональной формой мнимой «психики»? Если такого рода «живость», присущая мнимой «психике» и позволит нам осознание сложности явлений, то это будет фантом высшего порядка, а Ленин, скорее всего, видел в идее первоначала психического фантом низшего порядка, «бильярдный шар» с его «единовременной мобилизацией». Тем не менее, даже фантом низшего порядка - и он тогда основание для построения своей специфической онтологии.

То есть специфическая рациональность философского идеализма - это и присущая ему манера поиска решения сложных задач на основе «редукции», имитации сложных явлений посредством построения элементарных схем. Если один из фрагментов картины мира - равно и идея души поросеночка, а в отношении объектов неживой природы возможна и фиксация наличия у них круга упрощенно представляемых реакций, так, как мылу подобное видение и позволяет присущее ему «выскальзывание», то это будет лишь оправдывать построение предполагающей «добросовестную» систематизацию наивной классификации. Тогда всякая условность, составляющая собой предмет обобщения подобной классификации, и обретет с этим отдельные особенности, сходные со спецификой нашего «Я», что и позволит такому предмету «подобно нам самим» участие в таких же формах взаимодействия с внешним миром, что возможны и для нас самих. Такого рода «эгопроективность», конечно же, не лишена и определенной продуктивности, однако явная сложность такого рода «обращенных» моделей не позволяет их рассмотрения тогда и в рамках настоящего анализа. Тем не менее, фантомную специфику следует понимать особенностью даже такого строго формализованного знания, как современная математика, где за спиной обобщаемых идеальных начал обнаруживает себя и «тень» вычислителя. Но, с другой стороны, современные способы описания мира направленных друг на друга отношений величин пока в такой степени сложны, что это затрудняет даже собственно постановку вопроса о моделирующей практике, применяемой, в частности, также в и математике.

Во всяком случае, корпус представлений и решений современной математики - во многом это как бы «свободная коллекция» математических «условностей», в которой каждая из этих форм ведет себя как своенравная условность. В то же время реальность математики как свободной среды условностей не препятствует и обретению ею статуса наиболее совершенной и формализованной отрасли познания. Во всяком случае, представителям материализма не помешало бы рассмотрение предмета, что в момент употребления ими понятий суть, психика, природа, сознание, идея, человек, выдумка, абстракция, ощущение, в смысле действующих в рассуждении условий они явно конструируют модели, предполагающие образование фантомов. В таком случае, пока философия не преуспеет в формулировке эффективной теории деления на классы способного и не способного к обладанию активностью, судьба множества рассуждений - это и построение схем, привычно употребляющих «фантомный» порядок задания ассоциации.