Влияние структуры данных на формат интерпретации

Характерная особенность философии - абсолютизация человеческого интеллекта, вернее, не непосредственно интеллекта, но «человеческого происхождения» развитой интеллектуальности. Подобный максимализм и составляет собой источник непонимания природы той столь свойственной человеческой практике специфики синтеза интерпретации, как стремление к телеологизации наблюдаемой картины мира. В понимании человека любое обнаруживаемое его познанием представленное отличают и качества «совершающего». «Дождик намочил белье» - такая характеристика прямо указывает на наделение простого природного явления скверными намерениями, коварными планами предпринять и вовсе не ожидаемое от него «мокрое дело». Такому говорящему явно нет дела до возможности придания высказыванию иной конструкции - «неубранное в помещение бельё вымокло на дожде».

Как бы то ни было, но анализ человеческих представлений показывает: человек явно предпочитает строить собственное понимание в стилистике уже рассмотренного выше «повышающего» начала, вводя как можно в большем числе случаев «действующего» субъекта, в том числе и в таких вариантах построения комплекса обстоятельств, где его присутствие вряд ли оправдано. Человека, пусть он трижды понимай искусственность такого рода конструкции, никак не оставляет упорное стремление к представлению вещи посредством конструкции «фантом». Понимание подобной специфики и позволяет то допущение - поскольку наша психика явно лишена способности мыслить иначе, - кроме как определение всякого предмета на положении «активно действующего» источника воздействия, - когда и в отношении философских формул позволительно применение «активной» модальности представления. Да, «река уносит», да, «время лечит», да, «жизнь покажет» - подобные формы представления, возможно, и не нуждаются в их понимании метафорами в случае наличия особого указание на применение в подобной практике именования конструкции «фантом».

Причем если понимать психику не только лишь «телеологией намерения», но и телеологией формирования намерения, то благодаря подобному представлению и всякому фантому дано обрести возможность определения на положении квазиинтенциональной структуры. Тогда и ветер будет увиден как движимый негодным замыслом хлестать нас сильным напором вместо более приятного принесения легкой свежести. Но равно очевидная локальность такого рода схемы и составит собой основание для признания любых таких представлений не иначе как метафорой.

Схема из двух стадий, когда за непосредственно намерением также дано стоять и намерению его выстраивания - равно и схема построения традиционной «концептуальной» модели самой философии, что признает правомерность то непременно понятия «сознание», не допуская его замещения более формальным по своей природе «психика». На наш взгляд, сама идея или концепция «сознания» - то не иначе как идея искусственного расширения объема возможностей, отличающих развитый интеллект. В подобном отношении идея «сознания» - то непременно и идея некоторого рода мифологии, но не традиционной фигуративной мифологии, но мифологии способности, основывающейся на построении иллюзорной картины нечто «всеспособной» фигуры, тогда и позволяющей преодоление присущих психике ограничений, задаваемых самим объемом ее возможностей.

Если же подвести итог теперь и в целом выстроенному здесь комплексу представлений о присущей человеку способности «конструктивной практики» использования данных, то такое тщательно выпестованное нами понимание и надлежит расценивать как принадлежащее традиции когнитивного релятивизма. Такого рода философскому релятивизму и подобает занять положение одного из ответвлений философского материализма, отличаясь способностью рассмотрения не только не преодолеваемой зависимости человеческих представлений от побуждающих их условий мира, внешнего в отношении «Я», но и от объективной характеристики способности сознания. Поскольку, далее, распространение подобных описаний происходит посредством социально организованных каналов и постоянно совершенствуется, то их адекватность можно признать актуально зависимой, а, следовательно, также релятивной и в самой своей природе. Просто невозможно говорить о каком-либо анализе тех или иных представлений в случае непонимания зависимости способности интерпретации не только от выделенной в мире предметной сферы или позиции, но и от глубины и достаточности теперь и «искусства» (возможности) синтеза интерпретации.