Влияние структуры данных на формат интерпретации

Подытоживая проделанный выше анализ предмета «суждения» в числе последних мы позволим себе назвать и такой вытекающий из него вывод, как представление о неопределенности собственно порядка реализации суждения. Подобная неопределенность, проявись возможность ее пусть малейшего усугубления, и придает суждению полную непригодность к использованию в качестве средства пересылки хоть сколько-нибудь осмысленного представления. Фактически от подобной катастрофы сознание и удерживает понимание собственно интерпретатором мотивационной природы интерпретации: нечто лишь потому позволяет его обращение в притягательный для интерпретации предмет, что предполагает и обращение составляющей одного из присущих сознанию интерпретирующего «потому, что». Но в дополнение к подобной оценке явно следует определить, обязательно ли психическая активность позволяет ее понимание апеллирующей к подобному «потому, что», а равно - следует убедиться в правомерности допущения, исключающего примеры, способные указать на допустимость и для нашей высокой человеческой разумности и иного порядка построения отношения осознанности.

И здесь вместо поиска прямого ответа мы позволим себе исследование предмета, казалось бы, требующего включения в совершенно иной контекст. Это известная предложенная Карлом Поппером схема непременного введения фальсифицирующей контрпозиции любой онтологически допустимой данности. То есть «жидкому» подобная схема противопоставляет «твердое», «динамике» - «статику», «съедобному» - «несъедобное» и т.п. Однако среди множества подчиняющихся данному правилу реалий нам явно доступна возможность обнаружения одной подобного рода конкреции, для которой, если исходить из существующего положения в познании, отсутствует возможность указания дополняющего фальсификата. Именно подобная особенность и отличает, в нашем понимании такую категорию, скажем так, «эпистемологической концептуализации», что и обозначается именем «логика», и для которой как для задающего именно нечто «фундаментальное начало», современные представления не предполагают даже возможности определения дополняющей антикатегории. Логика в том понимании, в котором ее и рассматривает современное познание, располагает столь высокой степенью универсальности, что для нее любое всё, включая и те же иллюзорное или неопределимое, всё обнаруживает свойство открытости перед внесением в логическое отождествление. На взгляд современного познания явно отсутствует возможность указания нечто, не подлежащего логическому отождествлению. Однако если логика «не фальсифицируема», то она и не располагает своим собственным предметом, а, отсюда, либо она обращается непосредственно «универсумом», либо, в противном случае, представляет собой некое мистифицирующее возможность интерпретации осознание (в данном случае, осознание возможности выделения класса). Именно в подобном отношении мы и позволим себе постановку вопроса: а не скрывает ли данное наше рассуждение некоторый парадокс, и не следовало бы нам подумать о возможности и некоторого иного понимания?

И здесь мы и позволим себе совершение, казалось бы, не следующего из всего ранее сказанного шага, а именно, обращение к анализу предмета использования интерпретации при совершении поступка. Что именно, какая специфика присуща такой функции, как обслуживание деятельности посредством формирования некоей интерпретации? Здесь существенно понимание, что в смысле именно совершения поступка категорическая значимость будет принадлежать именно следующему ряду видов обслуживания, способствующего поступку со стороны интерпретации. Первой по значимости формой подобного «обслуживания» явится тогда понимание непосредственно предмета деятельности, а именно ее направленности на объект деятельности. Положение второй по значимости формы будет отличать тогда функцию придания сознанию на момент реализации моторного акта состояния отвлечения от протекающих в нем процессов осознания, что и позволяет направление как можно большего числа доступных интеллекту ресурсов именно на обслуживание собственно совершаемого действия. Здесь, в частности, можно вспомнить требования к спортсменам, навязывающие им концентрацию на выполняемых движениях, что особо характерно игровым видам спорта, все ту же особенность следует понимать причиной и знакомой многим армейской практики намеренного подавления интеллекта. Принятие подобной оценки и позволяет заключить, что подавляемая в случае ведения уже «физически выраженной» деятельности интерпретирующая функция именно и заключается в умении построения суждений и выделения смысловых соотнесений, развивающихся в контуре способности комбинирования суждений в характерной для них взаимосвязи, а именно, развития интегрального поля картины мира. И, напротив, задача уже успешного выполнения сложных моторных операций будет подразумевать иное - максимально возможное освобождение интеллектуальной активности от любой вызываемой деятельностью интерпретации нагрузки, что и означает постановку задачи направления максимума ресурсов на ведение именно «подсознательно» совершаемых операций контроля моторной активности.

Доступна ли нам в подобном случае возможность предложения именно особенного объяснения подобного рода феномена не просто «конкуренции за свободные ресурсы» нейрофизиологического аппарата, но и намеренного вытеснения одной практики его «загрузки» другой? На наш взгляд, именно подобную «конкуренцию» и следует понимать наиболее существенным доводом в пользу уже непосредственно выделения функции и своего рода «простой» инициации как физиологической моторики, так и - функции активности некоторой системы, исполняющей функцию «маркера» протекания отдельных моторных реакций, возможно, даже и запускающих вторичные моторные реакции. Но, в развитие подобного допущения, правомерно ли подобную активность типологически определять именно на положении разновидности той же интерпретирующей деятельности? Скорее всего - сама интересующая нас задача позволяет нам пренебречь углублением в научный анализ данной проблемы, - та форма психической активности, что, собственно, и служит деятельностью по построению интерпретации, не позволяет ее отделения от образования предмета сопоставления, и потому и не предполагает ее осуществления вне «вызова» некоторых средств и инструментов компарации. Отсюда и необходимым для реализации акта интерпретации минимальным уровнем возможности следует понимать обязательное приведение в действие системы представлений, с элементами которой, изменяя и дополняя изначально имеющийся набор, интерпретация, собственно, и оперирует. В случае же, когда психическая активность позволяет ее понимание ограниченной исполнением акта, собственно и позволяющего его отождествление схемой запуск - исполнение - получение признаков «готово», и будет существовать возможность выделения комбинации условий, свидетельствующих об «отрыве» подобной активности от семантического поля. Если семантические формы и находят здесь использование в качестве средства выделения непосредственно посылки «запуска», построения последовательности «исполнения» и образования ловушки для посылки «готово», то уже собственно протекание подобного процесса совершается именно «в отрыве» от любого семантического сопряжения. (Понимание подобного рода «изолирующегося» акта воспроизводства отклика допускает, конечно же, возникновение тех или иных нюансов, однако мы, подобно критикуемому Д. Сёрлом Х. Дрейфусу, будем рассуждать о некоем условном «автоматизме».) Здесь, на уровне не более чем «обмена посылками» если, конечно, не уводить анализ в сторону использования более крупного и подробного масштаба, а именно на уровне «идентификации состава посылки», будет приходить в действие именно блокирование всякой возможности инициации дополнительной компарации. То есть, фактически, здесь будет введен режим недопущения какого-либо приведения в действие способности «логического» отождествления, и, следовательно, подобная активность будет переведена в такой режим протекания, что, несмотря на привлечение для ее подготовки семантических источников, она и будет исполнена посредством именно проявления условно «примитивного» отклика.

Именно описанное выше положение и обратится основанием для выделения процесса, что, в конечно счете, и определяется возможностью образования направленного (интенционального и т.п.) отношения, но такого, что никоим образом не обращается построением суждения. Далее нам следует ввести в выстраиваемую нами сейчас модель такую следующую посылку. Мы позволим себе отождествление непосредственно поведения человека в части его производного характера от предопределяющего поведения опыта, в дополнение к этому, еще и спецификой источника смыслового соотнесения. И тогда непосредственно для понимания, заключающего собой непосредственно для человека его же оценку собственных возможностей поведения, если для подобного понимания и собственно субъективность будет позволять ее наделение обликом процедурно замкнутой системы, любая стереотипная форма поведения и позволит ее обращение проективным основанием некоторой уже «выключенной» из перечня «подлежащего логике» структуры реакции. Данная интерпретация именно потому и позволит ее приложение к стереотипным актам поведения, что им там и откроется возможность обретения облика не предполагающих расширения наших представлений никаким новым содержанием. Отсюда и для возможностей поведения, что при синтезе интерпретации собственно и выносятся за пределы сферы осмысления, и непосредственно процессы осмысления приобретут качество принадлежности «внешнему» состоянию, а само подобное поведение для процессов осмысления обратится не только в нечто чужеродное, но еще и в «чуждое» логике.

Если тогда посредством осмысления человеку будет дана возможность извлечения некоторого содержания, далее используемого для синтеза или рефлексии, то «осознание» человеком чуждых практике осмысления стереотипных форм поведения ограничится лишь фиксацией подобных форм на положении нечто функционального в части обращенных на него возможностей инициации, трансляции и гашения. С позиций условной «абсолютной» и практически никогда невозможной точки зрения и подобного рода бытование не будет допускать его освобождение от обязательности действия тех же логических норм. Но если позволить себе взглянуть на подобные возможности бытования именно в смысле логической претензии «принадлежности к осмыслению», то они и исключат какое-либо иное к ним отношение, кроме как выделения на положении нечто «вне» логики.

Полученный нами вывод мы и обратим основанием для последующего переноса нашего анализа на такой предмет, как пусть и несколько искусственный, но и, несмотря на то, действительный «конфликт» осмысляемого и автоматически передаваемого, что и следует понимать одной из важнейших составляющих действительности субъективного бытия. В смысле уже собственно возможности продолжения нашего анализа нам непременно потребуется и решение задачи обобщения именно еще и данной конкретной возможности построения отношения при всем отличающем подобное отношение многообразии предопределяемых им следствий. И собственно средством подобного решения мы и позволим себе избрать условную форму «логически подобного структурирования, более широкого, чем непосредственно логика». Особенностью такого рода «логически подобного» структурирования, мы позволим себе следующее продолжение данной мысли, именно и окажется возможность преодоления любых мыслимых рамок «прямой подчиненности» познавательной задаче. В таком случае нам следует расширить перечень «логических» специфик содержанием, дополняющим обычную «допускающую» возможность выполнения логических операций сферу другой, возможно и нарочитой, запрещающей логические операции сферой.

И тогда и непосредственно возможность образования подобной «запрещающей» сферы мы и позволим себе признать тождественной возможности построения некоего «образующего» данную сферу класса отношений. Определяя данную сферу, мы и определим ее особенным именем директива - и тогда тип «директив» и позволит нам образование второй по важности, но более простой в ее предметной специфике условности якобы «до-логической» определенности. В развитие подобного положения и любую возможную структуру всякого сложного коммуникативного действия следует понимать тогда содержащей не только единственно суждения, но, помимо того, данные, по своей природе принадлежащие уже «директивного типа» условности, мы договоримся назвать их сигналами, намеренно особым образом привлекающие наше внимание так, как то и отличает окрик «поберегись!». Далее, и очевидным результатом конституирования сигнала на положении альтернативы суждению окажется и отнесение собственно суждения именно к тому формату функции интерпретации, что однозначно предполагает его включение именно «только и исключительно» в «обращающиеся» в психике меняющие наполнение семантического поля процессы. Тогда уже совершенно иное по его назначению употребление сигнала именно и будет заключаться в воспроизводстве такой формы психической активности, как инициологическая активизация в использующих семантические определители каналах уже непосредственно «моторных» реакций.

Сигналы, равно и составляя, и заполняя собой весьма существенную «нишу» в составе корпуса средств высокоразвитой психики, поначалу будут позволять их признание собственно не принадлежащими «логике осмысления» сущностями. Однако здесь явно не следует спешить с дискриминацией подобных своего рода «парасредств» манипулирования содержанием. Даже если определять сигналы с позиций явно отчуждающей их логики, то и здесь они позволят их понимание условностями, выражающими собой нормативное условие запрета на реализуемость спекулятивного содержания или на возможность его «дестабилизации». Логика также будет знать сигналы, как и заполняющее «сферу логики» основное допускающее обращение на него интерпретации содержание, но будет знать их именно на положении специфик, отличающих порядки, что и устанавливаются, в том числе, либо при осуществлении неких «подготовительных» акций, либо - при выделении неких дискриминируемых логикой зависимостей. Собственно же возможность образования подобного рода «дифференцированной среды» и следует понимать результатом перехода к употреблению того рода модели, где сфера синтеза интерпретации искусственно выделяется на положении именно «сферы логики» притом, что содержание, не составляющее объекта образующей интерпретацию активности, объявляется лежащим «вне логики».

Очевидным результатом введения нами подобных норм и окажется тогда определение непосредственно области «логической» функциональности на положении именно предназначенной для создания комбинаций на основе тех семантических начал, в отношении которых исключено их удостоверение в статусе «сигнала». В силу этого и тождественно «истинной» следует понимать только такую фигуру совпадения «контура» или существа феномена, в отношении которой уже определено, что она никоим образом не допускает ее реализации в качестве директивного «указателя». Хотя уже последующие шаги интерпретации, то же образование создаваемого с целью именно «идентификации указателя» теперь уже некоего «наложения» на сигнальную структуру, будет обеспечивать и естественное «возвращение» логики. Директивные указатели и их комбинации, если позволять их представление не маркером соответствующей типологической формы, но видеть именно частными специфическими средствами, определенно и следует понимать именно принципиально выпадающими из всякого сопоставления, поскольку всякому «налево» именно здесь и придается его ограничение некими «случайно» выпадающими условиями. Всевозможные «налево» именно и следует рассматривать не просто образуемыми здесь директивными заданиями, но и понимать локализованными вмещающим их настоящим, адресованными наделенному именно определенной свободой действия субъекту.

Если тогда продолжить поиск проблем, собственно и создаваемых вводимыми здесь принципами непосредственно для логики, то, в первую очередь, ей следует рекомендовать уделить внимание построению собственной теории некоторой сферы, где понимание представлено еще в качестве не нуждающегося в предоставляемом логикой «обслуживании средствами сопоставления». Именно в пространстве подобного рода логического «зазеркалья» сигнал и будет представлять собой нечто логический детерминант прямого (непроверяемого) следствия, обоснование которого проецируется не в настоящей актуализации сознания, но, безусловно, в некоторой непременно «исчезнувшей». Исключительно подобная модель и позволит тогда придание логике той перспективы, в чем она и обретет возможность определения уже не какого-либо «приданного» ей предмета, но собственно преддверия логики - сигнала: сигнал в логическом смысле будет представлять собой такую сферу отношений осознания, что в смысловом представлении никогда не позволяют их полного представления.

Тогда и использование сигнала его отправителем следует понимать невозможным вне особого порядка наделения отправляемого сигнала признаками «не подлежащего классификации получателем». Напротив, сообщение суждения непременно будет связано с его подкреплением ссылкой на контекст, что именно и обеспечит для получателя осмысление подобного сообщаемого как не нарушающего свойственной ему самому свободы интерпретации. Во всяком случае, пересылку суждения явно следует сопроводить и осведомлением получателя, что такого рода передаваемое не обращается для него средством какого-либо его «вынуждения», но обращается орудием именно побуждения в нем способности «помыслить подобное», то есть - отбросить как «стимулирующее» и принять как «осознаваемое».

Другое дело, что особенность логики - это непременно свойственная ей манера отбрасывания «текущих» ограничений. Именно поэтому логика и усердствует в вытеснении замкнутого субъекта, замещая его открытой достраиванию субъективностью, и тогда подобная вездесущность вводимого логическим конструированием порядка обязательно и низводит сигнал до квалификации посылки, специально вырабатываемой в соответствии со следующим требованием - инициации непременно «прямого» действия. Здесь логике удается еще и «поддержать саму себя» тем, что минимизируя картину сигнального обмена, она и представляет процессы выработки и фиксации сигнала некими «экзистенциально мгновенными» событиями, отдаляя, тем самым, подобные процессы от практик сложной интерпретации, которые и на экзистенциальном уровне предполагают обязательные для них «стадии».

Настоящий анализ следует завершить пояснением, что еще одним существенным результатом дополнения комплекса возможностей переноса данных уже теперь экземплярами класса «сигнал» следует признать ту перспективу диверсификации непосредственно сферы субъекции, что и открывается именно посредством интеграции в эту сферу «логического». Через подобную интеграцию сфера субъекции и обретает специфику нечто «логически неоднозначного». Тогда и философской модели «сознания» не остается другого выбора, кроме обращения подобного «сознания» эпизодическим, укорененным то в своем логическом, то - в предлогическом подотделе. Здесь как бы не только сугубо спекулятивный, но и «субстратный» формат сознания претерпят их расширение посредством употребления некоего дополнительного аппарата, благодаря которому сознание и реализует в себе качество «различия пребывания»: как нахождения в ожидании инициации осмысливающей реакции, так и в ожидании инициации моторного проявления. В силу этого уже непосредственно различие в подобных «качествах пребывания» не только позволит, но, практически, вынудит нас к допущению именно двух видов «пребывания сознания» и введению помимо суждения и другой инициируемой активностью интеллектуальной системы организма сущности сигнал.

Материал, продолжающий проблематику сигнального взаимодействия