Влияние структуры данных на формат интерпретации

Если предложить условно «заключительную» оценку предпринятого выше анализа семантического оператора «суждение», то она не выйдет за рамки задания такой квалификации как неопределенность порядка воспроизводства суждения. То есть суждение - далеко не тот транспорт, что надлежит использовать как средство вызова ожидаемой или предсказуемой реакции. В реальных обстоятельствах обладателя сознания от организации взаимодействия в порядке «обмена суждениями» и удерживает понимание им обременения суждения избыточным компонентом «объяснительной» составляющей. Но если «объяснительная» составляющая явно помеха, то возможны ли и некие иные способы воспроизводства осознанности или отношений равно же исходящих из осознанности?

Здесь вместо предложения вроде бы напрашивающегося прямого ответа мы все же исследуем предмет, казалось бы, предполагающий включение в иной контекст. Это известная предложенная Карлом Поппером схема непременного введения фальсифицирующей контрпозиции любой онтологически допустимой данности. То есть характеристике «жидкое» эта схема и противопоставляет «твердое», динамике - статику, съедобному - несъедобное, выстраивая целый ряд таких антитез. Однако среди всех референций, подчиняющихся такому правилу также возможна хотя бы и одна, чему уже не доводится знать то и какого-либо ее дополняющего сертификата. То есть - дано иметь место и системе формализации, которую на уровне понятия определяет имя «логика», и которая, как представляется, не знает и никакой своей антикатегории. «Логика» для некоей, вполне возможно, что и наивной трактовки, настолько универсальна, что перед ней и любая референция, не исключая те же иллюзорное или неопределимое и обнаруживает открытость (разомкнутость) для логического отождествления. Как понимает современное познание, любое знающее свою референцию, оно равно подлежит и логическому отождествлению. Однако если логика «не фальсифицируема», то она не располагает и своим собственным предметом, потому тогда обращаясь и в тот же «универсум», либо, в противном случае, представляя собой осознание, мистифицирующее возможность интерпретации (в данном случае, осознание возможности выделения класса). Отсюда и правомерна постановка вопроса, а не скрывается ли за подобным пониманием и некий возможный парадокс, и не правомерно ли здесь предложение и некоего иного решения?

Тогда нашу попытку разрешения подобного парадокса и надлежит начать с рассмотрения предмета вовлечения интерпретации в совершение когнитивного акта. Какой же именно специфике и дано отличать такой функционал как обслуживание потребностей деятельности посредством формирования интерпретации? Конечно, это целый ряд таких форм обслуживания, например, формирование понимания предмета деятельности, а именно - направленности деятельности на объект деятельности. Кроме того, это и функция придания сознанию на момент реализации моторного акта состояния отвлечения от протекающих в нем процессов осознания, что и позволяет направление как можно большего числа доступных интеллекту ресурсов то и на обслуживание совершаемого действия. Примеры такого рода - это концентрация спортсмена на выполнении упражнения или армейская практика намеренного подавления интеллекта. Объект же подобного подавления - равно и способности интеллекта к образованию связи ассоциации, комбинирования суждений в характерной взаимосвязи, то есть построения интегрального поля картины мира. То есть задача успешного выполнения сложных моторных операций явно подразумевает и нечто иное - максимально возможное освобождение интеллектуальной активности от любой нагрузки, вызываемой деятельностью синтеза интерпретации, что будет означать и постановку задачи направления максимума ресурсов на ведение именно «подсознательно» совершаемых операций контроля моторной активности.

Но дана ли нам в таком случае равно и возможность предложения особенного объяснения подобного рода феномена не просто «конкуренции за свободные ресурсы» нейрофизиологического аппарата, но и намеренного вытеснения одной практики его «загрузки» другой? На наш взгляд, подобного рода «конкуренцию» и подобает расценивать как наиболее существенный довод в пользу выделения функции своего рода «простой» инициации как физиологической моторики, так и - функции активности некоторой системы, исполняющей функцию «маркера» протекания отдельных моторных реакций, возможно, даже запускающих вторичные моторные реакции. Но, в развитие подобного допущения, правомерно ли подобную активность типологически определять на положении разновидности деятельности синтеза интерпретации? Здесь нам в силу философской «простоты» постановки задачи все же надлежит ограничиться принятием лишь следующего постулата - та форма психической активности, что и обращается деятельностью синтеза интерпретации, не позволяет отделения от образования предмета сопоставления, и потому не предполагает осуществления и вне «вызова» средств и инструментов компарации. Отсюда и необходимым для реализации акта интерпретации минимальным уровнем возможности следует понимать обязательное приведение в действие системы представлений, с элементами которой, изменяя и дополняя изначально имеющийся набор, и подлежит «работать» синтезу интерпретации. В случае же, когда психическая активность позволяет понимание ограниченной исполнением акта, позволяющего отождествление не иначе как в виде схемы запуск - исполнение - получение признаков «готово», также обнаружится и возможность задания комбинации условий, допускающих изоляцию подобной активности от функционала внесения изменений в семантическое поле. Если семантические формы и находят здесь использование в качестве средства задания собственно посылки «запуска», построения последовательности «исполнения» и образования ловушки для посылки «готово», то протекание подобного процесса и совершается лишь «в отрыве» от воспроизводства процессов семантического переустройства. (Понимание подобного рода «изолирующегося» акта воспроизводства отклика допускает, конечно же, возникновение тех или иных нюансов, однако мы, подобно критикуемому Д. Сёрлом Х. Дрейфусу, будем рассуждать о некоем условном «автоматизме».) Здесь, на уровне не более чем «обмена посылками» если, конечно, не форсировать детализацию такого анализа, а именно на уровне «идентификации состава посылки», и дано иметь место тогда и блокировке всякой возможности инициации дополнительной компарации. То есть, фактически, здесь имеет место и задание режима недопущения какого-либо приведения в действие способности «логического» отождествления, и, следовательно, подобная активность переходит в такой режим протекания, что, несмотря на привлечение для ее подготовки семантических источников, она будет исполнена посредством проявления условно «примитивного» отклика.

То есть - подобные посылки уже вполне достаточны, чтобы мыслить возможность образования направленного (интенционального и т.п.) отношения, но такого, что не обращается построением суждения. А далее нам надлежит ввести в выстраиваемую нами схему и такую очередную посылку. Мы позволим себе отождествление поведения человека, взятого в значении прямой производной от характерного ему опыта тогда и как одну из форм смыслового соотнесения. И тогда непосредственно для понимания, исполняющего для человека роль его собственной оценки возможностей поведения, если для этого понимания и собственно субъективность позволит наделение обликом процедурно замкнутой системы, то и любая стереотипная форма поведения также позволит ее обращение и проективным основанием формата реакции «выключенной» из перечня «подлежащего логике». Данная интерпретация потому и позволит ее приложение к стереотипным актам поведения, откуда они и обретут облик не предполагающих расширения наших представлений никаким новым содержанием. Отсюда для тех возможностей поведения, что при синтезе интерпретации и предполагают вынесение за пределы сферы осмысления, и непосредственно процессы осмысления обретут качество принадлежности «внешнему» состоянию, а само подобное поведение для процессов осмысления обратится не только лишь чужеродным, но равно же и «чуждым» логике.

Тогда если посредством осмысления человек вознаграждает себя возможностью извлечения некоего содержания, используемого для синтеза или рефлексии, то «осознание» человеком чуждых практике осмысления стереотипных форм поведения уже ограничено у него фиксацией этих форм на положении некоторого функционала, обеспечивающего не более чем построение актов инициации, трансляции и гашения. Хотя с позиций условной «абсолютной» и практически невозможной точки зрения и подобного рода бытование не будет предполагать освобождения от обязательности действия логических норм. Но если позволить себе взглянуть на подобные возможности бытования и под углом зрения логической претензии «принадлежности к осмыслению», то они исключат и какое-либо иное отношение, кроме как выделения на положении находящегося «вне» логики.

Предложенный здесь принцип, допускающий реальность некоей следующей семантической операторной формы, пригодной лишь для «инициации, трансляции и гашения» тогда мы и позволим себе осознать равно и как одну из важнейших составляющих действительности субъективного бытия. А далее сама реальность подобной возможности - она основание для постановки задачи теперь и обобщения этой возможности равно и как источника некоторого разнообразия определяемых ею следствий. Средством же решения данной задачи нам тогда и послужит выделение нечто «логически подобного структурирования, более широкого, чем непосредственно логика». Очевидную особенность такого «логически подобного» структурирования равно надлежит составить и такому условию как свобода преодоления любых мыслимых рамок «прямой подчиненности» познавательной задаче. В таком случае перечень «логических» специфик и надлежит расширить за счет содержания, дополняющего сферу «допускающую возможность» выполнения логических операций тогда и другой, возможно и нарочитой, запрещающей такие операции сферой.

Если возможна такого рода сфера запрета на использование логических операторов, то реальны и отношения, образующие эту сферу. На наш взгляд, наилучший подбор имени для отображения существа такого рода сферы - употребление имени директива, и тогда тип «директив» и образует у нас вторую по важности, но более простую в ее предметной специфике условность якобы «до-логической» определенности. Отсюда и любое содержательное наполнение семантической формы, допускающее обращение объектом хранения или передачи, и надлежит расценивать как охватывающее собой не только лишь суждения, но и содержательные формы, принадлежащие типологической группе содержательных форм «директивного типа». Эти формы мы и определим тогда под именем сигналы, особым образом намеренно привлекающие наше внимание на манер окрика «поберегись!». Далее, теперь и очевидное следствие отождествления сигнала как альтернативы суждению и надлежит составить реалиям такого рода упорядочения операций психики, когда на суждение невозможно возложение никакой иной функции помимо изменения или рационализации «копилки опыта». Напротив, функционал сигнала тогда и составит собой функционал инициации или активизации моторных реакций, включая сюда и моторные реакции (не заключающие собой рефлексии), направленные на содержание сознания.

Если последовать предложенным здесь оценкам, то «сигналы» - такого рода семантические формы, чью «нишу» в составе корпуса средств высокоразвитой психики поначалу надлежит расценивать лежащей и вне пределов каких бы то ни было практик построения ассоциации. Тем не менее, здесь не следует приближать и момент окончательного согласия с подобной оценкой. «Сигналы», даже если их и выносить «за рамки» логики, они и для логики выступят как средства наложения запрета, блокираторы или, напротив, средства снятия ограничений. Для логических связей и зависимостей «сигналы» могут играть роль либо операторов «преддверия» логики, либо функторов, распространяющих их действие на дискриминируемые логикой зависимости. То есть благодаря выделению «сигналов» порядки обустройства семантического поля и пополняет такая возможность как строгое выделение с одной стороны - области наложения (обращения) логических принципов и с другой - семантических построений, определяемых как выведенные «вне логики».

Прямое следствие такого рода «кухни» и составит то положение, что возможны две разновидности структур содержания - либо структуры обозначающие контур объекта и подчиняющиеся логике, либо, напротив, пригодные для исполнения функции директивного «указателя». Хотя если обратиться к описанию теперь и «указателя как объекта», то это будет означать и «возвращение логики», но теперь уже не в «сфере действия» указателя, но в сфере его представления. Директивные указатели, если им и доводится циркулировать не иначе как «указателям», тем и выпадают из мира логики, что в самой состоятельности их действия они отчуждены от логической компарации. Всевозможные «налево» тогда это и не только образуемые в этом «актуальном контуре» директивные задания, но они равно и субъекты адресации, заданные по отношению субъекта, наделенного определенной свободой действия.

Если же оценить те существенные следствия из предлагаемой нами схемы, что значимы для логики, то это необходимость осмысления реальности и того с точки зрения логики «внешнего» мира, где понимание еще не запрашивает предлагаемое логикой «обслуживание средствами сопоставления». Именно в пространстве такого рода логического «зазеркалья» сигнал и обретает качества детерминанта прямого (непроверяемого) следствия, обоснование которого проецируется не в настоящей актуализации сознания, но, безусловно, в некоей непременно «исчезнувшей». Лишь такого рода конструкция в состоянии придать логике ту перспективу, в которой она обретает качества не только средства нормализации неких «приданных» ей предметов, но дополняется и условно «преддверием» логики - сигналом: сигнал в логическом смысле это такая сфера отношений осознания, что в смысловом представлении никогда не позволяют их полного представления.

В таком случае использование сигнала его отправителем прямо невозможно и вне особого порядка наделения отправляемого сигнала качествами «не подлежащего классификации получателем». Напротив, сообщение суждения непременно связано с подкреплением ссылкой на контекст, что предназначен помочь получателю в осмыслении сообщаемого как не нарушающего предоставленной ему свободы интерпретации. Во всяком случае, пересылку суждения непременно надлежит сопровождать тогда и осведомлением получателя, что передаваемое не означает для него и какое-либо средство его «вынуждения», но составляет собой лишь средство побуждения в нем способности «помыслить подобное», то есть - отбросить как «стимулирующее» и принять как «подлежащее осознанию».

Равно характерная черта логики - это и ее манера снятия «текущих» ограничений. Потому логика и усердствует в вытеснении замкнутого субъекта, замещая его открытой достраиванию субъективностью, и тогда подобная вездесущность вводимого логическим конструированием порядка непременно и низводит сигнал до состоятельности посылки, специально вырабатываемой ради инициации «прямого» действия. Здесь логика и преуспевает в «поддержке самой себя» теперь и посредством минимизации картины сигнального обмена, представляя тогда процессы выработки и фиксации сигнала как нечто «экзистенциально мгновенные» события, что отдаляет такого рода процессы и от порядка синтеза сложной интерпретации, что на экзистенциальном уровне равно предполагает и обязательное разбиение на «стадии».

Завершить же настоящий анализ тогда надлежит пояснением, что еще один существенный результат дополнения комплекса возможностей переноса данных теперь уже экземплярами класса «сигнал» - это и перспектива диверсификации сферы субъекции, что тогда уже возможна и посредством интеграции в эту сферу «логического». Тогда и философской модели «сознания» не остается иного выбора, помимо обращения мыслимого ею «сознания» эпизодическим, укорененным то в своем логическом, то - в предлогическом подотделе. Здесь как бы не только сугубо спекулятивный, но и «субстратный» формат сознания претерпят их расширение посредством употребления некоего дополнительного аппарата, благодаря которому сознание и реализует в себе качество «различия пребывания»: как нахождения в ожидании инициации осмысливающей реакции, так и в ожидании инициации моторного проявления. Также и само различие в такого рода «качестве пребывания» не только позволит, но фактически и вынудит к допущению теперь и двух видов «пребывания сознания» - введению помимо суждения и другой сущности сигнал, инициируемой активностью интеллектуальной системы организма.

Материал, продолжающий проблематику сигнального взаимодействия