Влияние структуры данных на формат интерпретации

Теперь, на наш взгляд, созрели все условия и для предложения оценки, что по результатам предшествующего анализа нам уже удалось определить и все необходимые основания для понимания столь сложного предмета, как семантический синтез. Основной итог уже выполненного анализа - идея множественности форматов, определяющих порядок синтеза интерпретации, во всяком случае, предполагающая хотя бы две различные формы форматно специфических транспортов. Или, другими словами, функция интеллектуальной активности, традиционно идентифицируемая посредством крайне многозначной философской категории «сознание», она же и способность избирательного использования определенных техник задания содержательной составляющей.

Определенные выше способы структурирования семантического синтеза тогда позволят нам постановку и такой задачи как задание условной позиции «Я» и рассмотрение далее природы акта фиксации этим «Я» теперь и действующего на него раздражения. Вначале же мы позволим себе принятие допущения, что исполнителем функции фиксации действующего раздражения все же обращается не собственно «Я», но воссоединенная или сопряженная с ним конкреция «субъект». В частности, пусть такому побуждению дано будет обнаружить и качество побуждения к формированию смысловой ассоциации, но не побуждения к отправке или захвату сигнальной инициации. От обращения к подобной постановке вопроса нам тогда дано ожидать и разделения такого рода раздражений на ситуативные классы уже нашедших отождествление в корпусе опыта присущего данному субъекту и еще не занявших их места в данной коллекции. После определения подобного рода «вводных» теперь уже возможна и попытка приложения предложенной нами семантической схемы для конструирования отношений случая получения теперь и нечто «неизвестного» раздражения. В основание же такого синтеза и надлежит положить понимание, что возможности такого рода сложной реакции равно дано исходить и из присущей сознанию способности идентификации порядка, определяющего для сознания последовательность поступления (раскрытия) данного раздражения в виде «само собой» выстраивающегося в сознании представления о нечто «незнакомом». Далее идентифицирующие связи, закрепляемые сознанием за подобным раздражением и располагающиеся в принадлежащем ему семантическом поле, мы позволим себе представить и в виде нечто, понимаемого субъектом в качестве нечто «свободного» знания (или пусть и «не понятого» явления). И здесь в силу принимаемой сознанием установки подобное знание и обращается в источник отождествления для отличающей объект анализа специфики равно и тех форм начальной ассоциации, что указывают предполагаемых «исполнителей» смыслового соотнесения (подобную процедуру мы определим как «получение мнимого решения»).

Далее же полученное «мнимое» решение равно надлежит дополнить и предположительным выделением под задаваемое им содержание теперь и некоей позиции в семантическом поле. В развитие этого далее можно отметить и возможность выделения «характерной данному субъекту» комбинации так или иначе допускаемых им в своем семантическом поле «мест позиционирования». Если же следом обратиться к попытке обобщения такого рода лишь ожидаемых локаций, то здесь, если эти допущения уместны, не исключено и образование представления о нечто «сферах свободы» (или - не занятых, не охваченных классификацией областей). Такого рода «сферы свободы», выражая собой не иначе как перспективу выделения ранее неизвестных сфер предметных отношений, как правило, предполагают либо произвольный порядок формирования, либо - тем или иным образом адресуются лишь условно систематизируемому опыту ведения социально значимой деятельности. И, наконец, исключительно осознание некоторым отдельным субъектом (включая и коллективного субъекта) фактической неразрешимости задачи прямой ассоциации некоего конкретного раздражения вызовет и его утверждение в мысли о наличии единственной возможности придания семантическому полю систематической организации в виде принятия определенных постулатов.

Однако оператору синтеза интерпретации здесь сложно обойтись принятием постулатов, выражающих собой специфику семантической разобщенности, здесь следом за принятием такого рода «предметных» постулатов он неизбежно вынужден будет принять постулаты, теперь уже «обслуживающие» принятые им предметные постулаты. В дополнение тот же оператор равно обретет и осознание необходимости в определении ряда позиций, исключающих выведение из других позиций, то есть таких, для которых любое выделение отождествляющего их смыслового начала осуществимо лишь посредством индукции. Подобного рода позициями и обращаются некие «аксиомы», или философские принципы, что единственно и указывают на место постановки «точки схождения», или позиции, начинающие собой последовательность дедуктивного ветвления. В целом подобного рода комбинации связей тогда и доводится определить, что любому в принципе имеющему место познанию не избежать и предложения определения, что именно и каким именно образом и позволяет его признание первичной или высшей «позицией схождения». Существенно то, что это решение вряд ли обнаруживает «непомерную сложность», на деле оно доступно фактически любой разумности благодаря использованию практик «примата актуального». Схема, восходящая к принципу «примата актуального» тогда прямо удаляет из списка кандидатов на места подобных аксиом всевозможные сверхинтегралы - сверхобъединение «мир», сверхнедоступность «бог», неискончаемость «материя», всеобъемлемость «знание». Тем более, если рассматривать подобные «аксиоматические» формы в исторической проекции, то они вполне позволят признание не более чем собирательными началами эмоционально-психологического порядка (все недоступное - проявление «неведомых сил»), по существу принадлежащими директивной сфере сознания, системе сигнальной инициации. И одновременно корректный подход к выбору подобной «точки схождения» позволит принятие и такого решения, как постановку в позицию этой «точки схождения» равно же и «души», характерно самодостаточной для понимания примитивного сознания.

Для примитивного интерпретатора погруженного в свой экзистенциально «прямой» прагматический дискурс равно же значимо и принятие неких «мер предупреждения», по существу, блокирования операций выделения названных здесь «системных» интегралов. Единственный способ такого блокирования - своего рода метод «закрепления» простого образа, или выделения представления, в котором простейшие возможности построения интерпретации ожидает дополнение и использованием критерия «минимального» в отношении конкретного казуса объема признаков отдельного состояния. Одновременно при этом существенно, что действительность поставляющей внешнюю стимуляцию среды также равнозначна и ее устройству по принципу «динамической» организации. Потому человеческую субъективность и отличает построение как сугубо замкнутой и лишенной «праздного» любопытства, а также признающей интересным лишь влияния и изменения, отражающиеся на эгоистической сфере личности. Из всего этого будет следовать и нечто «формула инициации» субъективно значимого интереса: незнакомое действительно перед субъектом в силу самого его наличия, самодостаточно в самом его существовании, и при этом познание либо обращает подобное незнакомое зависимым от субъекта, либо - доминирование подобного незнакомого навязывает субъекту «обязательное» внешнее нормирование. Мало того, равно и специфику взаимодействия «субъекта и незнакомого» составит неопределенность его завершения: оно может оказаться как исчерпываемым (необратимым), так, вполне естественно, и обратимым.

Отсюда само осознание такого рода «неизбежно многозначной» множественности и возможно лишь при формировании в процессе синтеза интерпретации тогда и нечто «облегченных рецептов». Здесь интерпретация и вознаграждает себя мыслью об отказе от рассуждения, затрагивающего именно вещь «достаточную собственному бытию» (просто «феномен», в частности), но старается избрать предметом рассуждения нечто «выхолощенную» вещь. Подобного рода лишь «условно вещь» и позволит ее обращение нечто «как бы действительностью», «образом отсутствующего», тем, что именно внутри подобного порядка становления интенциональности и позволяет обращение проекцией «прямого» действия, отношения целиком восходящего к волевой, но не к внешне ограничивающей составляющей. Настоящий принцип и позволяет предположение, что всякой «типически допустимой» области познания непременно же соответствует и ее собственная система аксиом «субъектного начала» понимания. В таком случае место первой в ряду такого рода «систем аксиом» тогда и надлежит занять идее «субъектного начала субъектной самодостаточности», предложенному Э. Гуссерлем своего рода принципу «Я»-экспорта. Согласно предложенной им схеме, определяющие само «Я» аксиомы и есть нечто перечень присущих такому эго «Я»-обращений, хотя бы - «налево», «направо», «вверх», «вниз», или - они же и любое выделение всякого «при мне», допускающего образование с «Я» и некоего репрезентирующего отношения.

Данную идею и надлежит признать идеей «с гениальной претензией», но недостаточной в части точности. Потому нашей собственной идеей отождествляющего «Я» порта приписки и обратится идея вовсе не неких подводимых «к субъекту» функциональных связей, например, замыкаемых на него сторон пространства, но идея фактичности «прожитого» (осознанного или «усвоенного») сознанием. Что и позволит признание важнейшими устанавливаемыми «Я» аксиомами то непременно же принципы констатации достаточности познанного, непознанного и безотносительного. Подобные замыкаемые общей связью формации и образуют тот самый багаж, с чем сознание и обретает возможность предпринять независимое путешествие в мир познания. Данное понимание и послужит нам тем принципом философской аксиоматизации «Я», что и наделит последнее способностью «мгновенного» воплощения в собственно субъективность как в единственно открытую ему возможность проявления.

Наша идея основных аксиом «Я» также позволит использование как подобающий аналог теперь и построения предметных аксиом. Существенным в этом случае мы и позволим себе определить свойство вещей не допускать консервации, их способность представлять собой нечто принципиально изменчивое. Но следует обратить внимание, что все, с чем «Я» и выходит в мир, явно обращается связью субъективности и начального положения физической сферы: «Я» не определяет выставляемые им самим «готовности», что в сочетании со способностью чужого приходить в сознание лишь с суждением и вынуждает аксиоматизировать простейший уровень восприятия суждения. Но в этом случае все же не следует обольщаться - подобная аксиоматизация затрагивает лишь наиболее элементарные формы смыслового соотнесения. В частности, формы, выражающие собой некую предельность в смысле оценки смысловой достаточности, такие как, например, выделение общей ситуативной рамки или простейшего формы признака. Тогда, если предпринять попытку выделения предметного начала равно и предела подобной «простоты», то им и обратится принадлежащее лишь связи «логического» соотнесения универсальное модальное условие, например, модусы существования, ограничения или передачи. Если же, продолжая такую редукцию, попытаться редуцировать и собственно систему «первопозиций», то статус первоначальной в семантическом, а, равно, и в онтологическом смысле надлежит отождествить тогда и не иначе как идее отношения.

Напротив, если источником «начальной интерпретации» понимать комплекс представлений о нечто «расширенной коллекции начал», то для него состояние «предельно простого схематизма» тогда и составит онтологическая комбинация следующих начал ветвления:

Отождествление здесь «в качестве начал» нечто функционально конкретного и воплощающего собой протяженность «предметной сферы, избранной на положении начальной» явно обнаруживает несколько большую сложность по сравнению с таким ее прообразом, как предложенная еще в период античности идея исходных элементов - воды, огня, земли. Однако чем дальше продвигается познание, то тем большая степень идеализации и характеризует избираемые им абстрактные условия начал действительности.