Огл. В Питере и рядом с ним

8(21) ноября 1905 года Ленин возвращается в Петербург. На улицах он видит мальчишек, торгующих газетами, юмористическими журнальчиками с хлесткими рисунками на сильных мира сего. Слышит, как газетчики распевают о российском премьере:

- Витте пляшет, Витте скачет, Витте песенки поет!.. Всего три недели прошло с того дня, как самодержец российский «даровал» народу «конституционные» блага. Но еще из Швейцарии, перед отъездом в Россию, Ленин предостерегал: самодержавие всего лишь отступило, «отступило в чрезвычайно серьезной битве» ^[1] для того, чтобы собрать Силы.

В Петербурге он воочию убеждается, что «полагаться на теперешние свободы было бы безумием, если не преступлением. Решительная борьба еще впереди, и подготовка к этой борьбе должна стоять на первом плане» ^[2]. Так определяется цель его возвращения в Россию.

Накаленную обстановку застает Владимир Ильич в Петербурге. Все более организованно, все более упорно борется в эти осенние дни пролетариат столицы.

Позади всеобщая октябрьская политическая стачка. Только что здесь, в Петербурге, в течение нескольких дней вновь бастовало более 150 тысяч рабочих. Особенно ясно стало: до готовиться к вооруженному восстанию. Прокламация, отпечатанная в типографии Петербургского комитета РСДРП за три дня до приезда Ленина, призвала не прекращать борьбы, «усиленно сплачиваться и вооружаться», готовиться к «новому решительному натиску на ненавистную монархию» ^[3].

На питерских заводах формируются боевые дружины, изготовляется оружие. В одном лишь Невском районе в эти ноябрьские дни число вооруженных рабочих достигает шести тысяч. За Нарвской заставой формируется штаб боевых дружин района. Вооружаются рабочие Сестрорецкого завода…

Почти месяц назад здесь, в Питере, был создан Совет рабочих депутатов, представляющий почти двести тысяч рабочих столицы. Но руководство им оказывается в руках меньшевиков. Часть большевиков еще с недоверием относится к Совету. Она видит в нем стихийно возникшую, политически незрелую рабочую организацию. Она требует принятия Советом Программы РСДРП. Через несколько часов после приезда Ленин уже выступает на расширенном заседании Петербургского комитета партии с резкой критикой этой «левацкой» позиции в отношении Советов. Он заявляет: Советы должны не подменять партию, а работать под ее руководством.

Ленин непосредственно возглавляет Центральный и Петербургский комитеты партии. «…Я не мог не восхищаться и не удивляться той гигантской энергии,- вспомнит позднее Кржижановский,- которую он развил в этот период в Петербурге. Это был, так сказать, его первый, «пробный» выход из подполья на широкую историческую арену… Казалось, что это зарево крестьянских восстаний, что эти первые ласточки грозных военных восстаний, что эти волны бурно разметывавшихся стачек в нем одном находят такой центр, который сможет мудро подсчитать их итоги и, не смущаясь никакими потерями и колебаниями весов изменчивого в повстанческой борьбе счастья, направить корабль революции именно в ту гавань, которая обеспечит с минимумом потерь максимум революционных достижений… «День за год!» - вот тот лозунг, которому обязаны подчиняться в период революций борцы за великие достижения этих революций. И Владимир Ильич неуклонно следовал этому лозунгу» ^[4].

Прожить в столице легально Ленину удалось лишь несколько дней. Вскоре за ним начинает охотиться охранка И он вынужден менять паспорта, скитаться по чужим квартирам, все время оставаясь в гуще множества дел.

В доме № 33 по Николаевской улице Владимир Ильич встречается с руководящими партийными работниками В здании Вольного экономического общества выступает на заседании Петербургского Совета рабочих депутатов. В Технологическом институте присутствует на нелегальном собрании. В Соляном городке разъясняет рабочим особенности текущего момента. В домах на Большой Морской улиц. Английском проспекте, Троицкой и Малой Монетной улиц, участвует в работе Центрального и Петербургского комитетов партии.

«Владимира Ильича,- свидетельствует М. Эссен,- рвали на части, все большевики хотели его видеть, слушать, говорить с ним, получать указания» ^[5]. И, скрываясь от полиции, он под вымышленными именами выступает перед разными аудиториями. Выступает с речами, в которых, по словам той же Эссен, развертывается безбрежный мир огромных революционных перспектив.

Такую речь, гневную и страстную, вскрывающую политическое содержание тактики царского правительства, произносит Ленин и в день объявления локаута, когда сто тысяч питерских рабочих оказываются выброшенными на улицу. Он развенчивает перед депутатами Петербургского Совета выступивших до него Троцкого, Мартова и других лидеров меньшевизма - тех, кто предложил повести переговоры с военным министром и предпринимателями об условиях открытия заводов. Ленин призывает не уступать капиталистам, но и не поддаваться на провокацию, не принимать боя. В невыгодных условиях, не просить, не договариваться, а требовать открытия заводов, призвать всех в случае отказа к всеобщей забастовке, к другим решительным мерам борьбы.

А перед соратниками-большевиками Владимир Ильич поставит в эти же дни задачу перестройки партии. Этого, заявляет он, требуют новые условия революционной борьбы, надо, сохранив конспиративный аппарат, всемерно использовать и все легальные возможности, завоеванные пролетариатом в период революции. Надо создавать открытые и полуоткрытые партийные органы и сеть примыкающих к ним организаций.

Много времени со дня приезда в Петербург проводит Ленин в редакции «Новой жизни» - первой легальной большевистской газеты, ставшей фактически центральным органом партии. Он руководит совещанием, на котором вырабатывается большевистская программа ее деятельности, И с десятого номера становится фактически руководителем «Новой жизни». Ее редакция расположена в доме на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки - в самом центре столицы.

Из окна комнаты, где работает обычно Владимир Ильич, где проходят редакционные совещания, отчетливо виден принадлежащий царской семье Аничков дворец. В этой комнате он вычитывает гранки своих статей: «О реорганизации партии», «Пролетариат и крестьянство», «Партийная организация и партийная литература», «Войско и революция», «Чашки весов колеблются», «Учитесь у врагов»… Статей, в которых развивает идею гегемонии пролетариата в революции, обосновывает необходимость установления прочного союза рабочего класса и крестьянства, определяет задачи Советов как новых органов народной власти.

«Новая жизнь», во главе которой стоит Ленин, приобретает огромную популярность. Ее влияние на рабочие массы растет изо дня в день. Ее тираж расходится мгновенно. Но, несмотря на официально провозглашенную свободу печати, газета подвергается постоянным преследованиям. Пятнадцать из двадцати семи ее номеров арестовывают. И в конце концов газету запрещают.

Последний, двадцать восьмой номер «Новой жизни» выходит нелегально. В нем публикуется обращение к рабочим:

«…Несмотря на угрозы, мы решили продолжать дело, порученное нам пролетариатом, пока прямое насилие не лишит нас возможности разоблачать заговор царского правительства против народа и звать народ к революционной борьбе с самовластием.

Рабочие! Мы отдаемся под вашу защиту!

Да здравствует свободное слово!» ^[6]

По разным адресам живет в это время Владимир Ильич. Но когда приехала из-за границы Крупская, они решили поселиться легально. Устроили их на Греческом проспекте у знакомых. Однако сразу же появились у дома шпики. Три дня спустя пришлось съехать с этой квартиры. Вновь перешел Ленин на нелегальное положение.

«Он работал целыми днями в редакции, которая собиралась не только в «Новой жизни»,- вспоминает Крупская,- но на конспиративной квартире или в квартире Дмитрия Ильича Лещенко, на Глазовской улице, но по условиям конспирации ходить туда было не очень удобно. (Д. И. Лещенко в период первой русской революции состоял в боевой организации Петербурга, являлся секретарем городского комитета РСДРП. Исполнял обязанности секретаря газеты «Новая жизнь».) Виделись где-нибудь на нейтральной почве, чаще всего в редакции «Новой жизни». Но в «Новой жизни» Ильич всегда был занят. Только когда Владимир Ильич поселился под очень хорошим паспортом на углу Бассейной и Надеждинской, я смогла ходить к нему на дом. Ходить надо было через кухню, говорить вполголоса, но все же можно было потолковать обо всем» ^[7].

А из Москвы приходят вести о всеобщей забастовке, о том, что начались бои на улицах, что вспыхнуло восстание на Пресне, в Замоскворечье, что на подавление восставших брошены Семеновский и другие полки.

В эти декабрьские дни в Петербурге бастуют рабочие Путиловского, Обуховского, Невского судостроительного и Механического, Балтийского, Ижорского и других заводов. выходят большевистские листовки, зовущие питерский пролетариат сделать все, чтобы поддержать российскую революцию, чтобы оправдать ожидания братьев, всегда смотрящих на питерцев как на стойких, передовых бойцов. К питерскому пролетариату обращается с призывом и Центральный Комитет партии. Петербург, заявляет он, первым провозгласил лозунги нынешней революции. И пролетариат всей России дружно откликнулся на его призыв. Держите же высоко знамя, которое вы подняли! - зовет питерцев Центральный Комитет.

Истощенные и обессиленные питерские рабочие, отмечает Ленин, оказываются не в силах провести декабрьскую стачку. Но они стремятся оказать практическую помощь московским товарищам.

На набережной Фонтанки, в квартире Л. Красина, принимается при участии Владимира Ильича решение: подорвать пути, по которым пойдут в Москву эшелоны с войсками, захватить на Охте склады оружия, вооружить рабочих Выборгской стороны.

Подходит к концу грозовой девятьсот пятый год. К 10(23) декабря Владимир Ильич отправляется в Таммерфорс. Там в Народном доме открывается Первая конференция большевиков. Руководит конференцией Владимир Ильич. И хоть не бережет время ее протоколы, сохранятся свидетельства вех, кто собрался тут в горячие дни революции. Их воспоминания передадут царящую на конференции атмосферу.

С каким подъемом она прошла! - много лет спустя с волнением расскажет о ней Крупская.- Это был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять. Раз вечером мы были на финском массовом собрании, происходившем при свете факелов, и торжественность этого избрания соответствовала целиком настроению делегатов» ^[8].

Владимир Ильич выступает с докладами о текущем моменте и по аграрному вопросу. Он оглашает резолюцию, и ее принимает конференция: пункт аграрной программы партии об «отрезках» заменяется требованием конфискации всех государственных, помещичьих, церковных земель.

В Народном доме Таммерфорса делегаты конференции высказываются за то, к чему зовет Ленин,- за восстановление единства партии. Они поручают Центральному Комитету созвать объединительный съезд.

А из Москвы и других городов приходят в Таммерфорс вести о вооруженных восстаниях. Конференция вынуждена спешно завершить работу. Ее делегаты срочно разъезжаются по местам.

Владимир Ильич снова в Питере. В доме на Знаменской, у Горького, созывает он Центральный Комитет. Выступает член Московского комитета большевиков М. Лядов. Он докладывает о ходе московского вооруженного восстания, о том, что для его подавления прибыли в Москву войска. И Ленин признает: силы изменились в пользу контрреволюции. И все же не сломлена воля восставших рабочих.

Проходит около двух недель. Январским утром нового, 1906 года председателю кабинета министров графу Витте докладывают о газете «Молодая Россия». Это первый, только что отпечатанный номер нового общественно-политического еженедельника. Предназначен он для студентов.

Граф пробегает глазами газету. Его взгляд задерживается на одной из статей. Небезызвестный ему Ленин разъясняет в ней современное положение. Но как разъясняет! «Конституционные иллюзии рассеяны,- утверждает он.- Реакция по всей линии. Самодержавие восстановлено вполне и даже «усугублено» диктаторскими правами местных сатрапов…» ^[9]

Ленин пишет о кипящей повсюду гражданской войне. Пишет о том, что политическая забастовка уже начинает себя исчерпывать, что она отходит уже в прошлое, ибо становится изжитой формой движения. И приводит в пример недавнюю декабрьскую стачку московского пролетариата, которая переросла в вооруженное восстание. «Новая форма выступления,- заявляет он,- стояла перед такими гигантскими задачами, которые, разумеется, не могли быть решены сразу. Но эти задачи поставлены теперь перед всем народом ясно и отчетливо, движение поднято выше, уплотнено, закалено. Этого приобретения ничто не в силах отнять у революции» ^[10].

- Что же теперь? - ставит вопрос Ленин.

И призывает смотреть прямо в лицо действительности. А действительность подтверждает, что надо усвоить опыт последних форм борьбы, заняться организацией сил в главнейших центрах революционного движения. Витте читает и такие призывные ленинские строки: «Долой конституционные иллюзии! Надо собирать новые, примыкающие к пролетариату, силы. Надо «собрать опыт» двух великих месяцев революции (ноябрь и декабрь)… Надо определеннее, практически поставить колоссальные задачи нового активного выступления, готовясь к нему более выдержанно, более систематически, более упорно…»^[11] Из кабинета Витте номер «Молодой России» с ленинской статьей тотчас же пересылают управляющему министерством внутренних дел. Синим карандашом пишет тот на полях: «№ этот арестован, не следует ли арестовать Ленина?» ^[12]

Вопрос адресован директору департамента полиции. О «крамольной» статье Ленина сообщают прокурору Петербургской судебной палаты.

Прошло всего два месяца, как Владимир Ильич вернулся из эмиграции, а глава российской полиции уже «полагал бы необходимым» подвергнуть Ленина «безусловному содержанию под стражей». И озабочен лишь тем, как отыскать его и упрятать в каземат. Ведь Ленин осмелился «напечатать и распространить прямой призыв к вооруженному восстанию!» ^[13]

А Владимир Ильич между тем вернулся из Москвы, с заседания лекторской группы при Московском комитете партии. Обсуждались итоги Декабрьского вооруженного восстания. Ленин высоко оценил героизм, мужество московских рабочих.

Опять скрывается он по конспиративным квартирам. По-прежнему в его руках руководство Центральным и Петербургским комитетами партии. По-прежнему он использует любую возможность для встреч с питерскими большевиками.

Ленин входит в состав редакции нового нелегального органа - «Партийных известий». В первом же номере этой газеты он характеризует две противоположные точки зрения на тактику российских социал-демократов в условиях революции. «Не нужно было браться за оружие, говорят одни, призывая к выяснению рискованности восстания и к перенесению центра тяжести на профессиональное движение…- пишет Владимир Ильич.- Другие же полагают, что нужно было браться за оружие, ибо иначе движение не могло подняться на высшую ступень, не могло выработать необходимого практического опыта в делах восстания, не могло освободиться от узких сторон одной только мирной стачки, исчерпавшей себя в качестве средства борьбы» ^[14].

Со страниц «Партийных известий», на собраниях питерских социал-демократов, на Петербургской общегородской конференции РСДРП Владимир Ильич утверждает: ни расстрелы, ни реакция не подавят революционного движения; в великой борьбе за доведение до конца демократической революции рядом с социалистическим пролетариатом пойдет демократически-революционное крестьянство. «Позаботимся же,- призывает он,- чтобы новый вал застал российский пролетариат в новой боевой готовности» ^[15].

Владимир Ильич живет в большом доме на Пантелеймоновской. Поселился он на сей раз вместе с Крупской. Но его по-прежнему упорно ищет охранка. «Однажды,- рассказывает Надежда Константиновна,- он был на каком-то собрании (кажется, у адвоката Чекеруль-Куша), где делал доклад. За ним началась такая слежка, что он решил домой не возвращаться. Так и просидела я у окна всю ночь до утра, решив, что его где-то арестовали. Ильич еле-еле ушел от слежки…» ^[16]

Ленин вынужден покинуть Петербург. Он отправляется на станцию Куоккала. Хотя отсюда всего сорок километров до российской столицы, но это Финляндия, где власть царской полиции ограничена.

Ульяновы поселяются на даче «Ваза» - так назвал ее хозяин в честь своего родного города на севере Финляндии. Им отводят угловую комнату.

В эту весеннюю пору 1906 года дача «Ваза» становится большевистским центром. В Куоккалу к Ленину приезжают члены Центрального и Петербургского комитетов РСДРП, партийные работники из провинции. Ежедневно сюда доставляют газеты, письма. Отсюда со связными отправляет Ленин товарищам статьи, указания, советы. Отсюда руководит подготовкой к IV съезду партии. Здесь разрабатывает к съезду тактическую платформу большевиков. Обсуждает ее с прибывающими к нему товарищами. Сам нелегально отправляется с этой целью в Петербург. А в первой половине марта приезжает в Москву. Здесь обсуждают большевистскую платформу на собрании членов Московского комитета, группы агитаторов и пропагандистов, литературной группы Московского бюро ЦК, членов окружного комитета и других партийных работников.

Тактическую платформу большевиков публикуют «Партийные известия». Ленин призывает всех членов партии принять участие в обсуждении, исправлении, дополнении проектов резолюций, составляющих эту платформу и предусматривающих объединение партии. Объединение, которое позволило бы оторвать от меньшевиков часть рабочих, еще их поддерживающих, способствовало бы сплочению революционных сил пролетариата.

В апреле делегатом от петербургской организации отправляется Владимир Ильич в Стокгольм. В строгой конспирации открывается здесь IV (Объединительный) съезд РСДРП.

Он работает шестнадцать дней. И все дни идет на нем ожесточенная борьба. Борьба между большевиками и меньшевиками по всем включенным в повестку дня вопросам: аграрной программы, оценки текущего момента и классовых задач пролетариата, отношения к Государственной думе, к вооруженному восстанию…

Ленин - в центре этого незатухающего многодневного сражения. Он председательствует на ряде заседаний. Пишет проекты резолюций. Выступает с докладами, речами, заявлениями. Участвует в работе комиссий. И убеждается в том, в чем не сомневался, отправляясь сюда: как и прежде, большевики и меньшевики на противоположных позициях. По-разному рассматривают они аграрную программу социал-демократии, по-разному оценивают движущие силы революции, задачи пролетарских масс в борьбе с царизмом. Хотя и происходит на съезде объединение двух фракций в единую РСДРП, но носит оно формальный характер.

С меньшевиками,- укажет впоследствии Ленин,- мы в 903-1912 годах бывали по нескольку лет формально в единой с.-д. партии, никогда не прекращая идейной и политической борьбы с ними, как с проводниками буржуазного влияния на пролетариат и оппортунистами» ^[17].

И снова Ленин в Питере.

«По возвращении со Стокгольмского съезда,- узнаем от Крупской,- мы поселились на Забалканском, я по паспорту Прасковьи Онегиной, Ильич по паспорту Чхеидзе» ^[18]. Здесь пишет Ленин брошюру «Доклад об Объединительном съезде РСДРП (письмо к петербургским рабочим)». Обращаясь к тем, кто избрал его своим делегатом, он разоблачает оппортунизм меньшевиков, обосновывает позицию большевиков по основным вопросам революции. Он призывает, в частности, «воплотить действительно в жизнь принципы демократического централизма в организации партии,- добиться упорной работой того, чтобы основной организационной ячейкой партии стали на деле, а не на словах, низшие организации, чтобы все высшие учреждения были действительно выборны, подотчетны и сменяемы. Надо упорной работой сложить такую организацию, которая включала бы всех сознательных рабочих с.-д. и которая жила бы самостоятельной политической жизнью» ^[19].

Несколько месяцев минуло после всеобщей Октябрьской стачки. Но самодержавная власть еще не оправилась от нее. Не оправилась и от московского Декабрьского восстания. Ни придворная клика, ни жандармерия не готовы еще к окончательному разгрому революции. Для этого им нужна поддержка либеральной буржуазии, идеологами и выразителями которой являются кадеты. А последние не заставляют себя просить.

Улицы, ведущие к Народному дому графини Паниной, обычно немноголюдные, полны в этот майский день рабочими, ремесленниками, студентами, чиновниками, торговцами. Нет уже свободного места в обширном зале. Заняты даже боковые проходы.

Митинг устроен кадетами. Но вот по рядам идет записка: «Прошу предоставить слово для выступления». И председательствующий объявляет:

- Слово имеет господин Карпов…

Карпов - это Ленин. Торопливо поднимается он на сцену. Первый раз предстоит ему выступить в России открыто на массовом собрании, перед такой огромной, такой разнообразной аудиторией…

- Мы должны неустанно разоблачать перед трудящимися массами,- заявляет Владимир Ильич, - контрреволюционную сущность либеральной буржуазии и всяческих ее приспешников и внедрять в сознание рабочих масс, что только рабочий класс в союзе с крестьянством, руководя его борьбой за землю, сможет предупредить контрреволюционные замыслы буржуазии и продолжать борьбу за доведение буржуазно-демократической революции до победного конца.

Ленин предлагает написанную им резолюцию. Именно ее принимают участники митинга, созванного кадетами. Она «обращает внимание всех, ценящих дело свободы, на то, что поведение самодержавного правительства и полная неудовлетворенность крестьянских и общенародных нужд делают неизбежной решительную борьбу вне Думы, борьбу за полную власть народа, единственно способную обеспечить свободу и нужды народа» ^[20].

Выступление «некоего Карпова» вызывает бурю и в кадетских кругах, и в правительстве. Вся буржуазная пресса обрушивается на левую социал-демократию. В ответ Ленин за подписью «Ъ» публикует в большевистской «Волне» статью «Резолюция и революция».

Всякий раз, заявляет он, когда социал-демократы разъясняют пролетариату и всему народу действительный смысл происходящих событий, «чтобы разогнать туман, нагоняемый на рабочих буржуазными политиками, чтобы предостеречь рабочих от буржуазных продавцов народной свободы, чтобы указать рабочим их истинное место в революции» ^[21], либералы кричат, что этим социал-демократы ослабляют якобы революцию. Это неправда, утверждает Ленин. Ибо сила революции как раз и состоит в развитии классового сознания пролетариата, политического сознания крестьянства.

Агенты охранки ищут Ленина по всей столице. А он на следующий день после митинга в Народном доме Паниной, после еще одной утомительной схватки, на сей раз с меньшевиками, идет на Эстляндскую улицу: ему надо повидаться со своим давним соратником по петербургскому «Союзу борьбы» В. Шелгуновым. В помещении Высших курсов П. Лесгафта на собрании рабочих социал-демократов Нарвского района Ленин делает доклад о IV съезде партии. На Невском проспекте, на явочной квартире ЦК и ПК РСДРП встречается с сотрудниками большевистских газет и журналов. Снова под фамилией Карпов выступает в зале Тенишевского училища с докладом по аграрному вопросу. И выступает настолько блестяще, что даже эсеровски настроенное учительство устраивает ему овацию. На Крестовском острове встречается Владимир Ильич с Розой Люксембург: ее освободили из варшавской тюрьмы и она через Петербург и Финляндию едет за границу. В ресторане «Вена» Ленин дает подсевшему за столик товарищу указания о том, как поддержать восстание солдат и матросов Свеаборга.

Но не только самого Ленина преследуют власти, «3 сего июня вечером,- докладывает в департамент полиции глава Петербургского охранного отделения,- ввиду имевшихся указаний, что в типографии товарищества «Дело», арендуемой социал-демократической газетой «Вперед», печатается брошюра Н. Ленина «Доклад об Объединительном съезде РСДРП», сделано было распоряжение о производстве осмотра типографии» ^[22]. Жандармы обнаруживают там часть тиража брошюры, матрицы для ее печатания, уже готовую обложку, на которой в конспиративных целях местом издания названа Москва.

Не предполагает подписавший донесение жандармский полковник, что почти каждый день в электропечатню товарищества «Дело», где арестовали «крамольную» брошюру, приходит ее автор - Ленин. Приходит, соблюдая строжайшую конспирацию. Здесь печатают редактируемые им газеты: сперва «Волну», затем «Вперед», после ее закрытия - «Эхо». Здесь просматривает Владимир Ильич статьи, правит корректуры, участвует в заседаниях редакций.

Опасность ареста все более нарастает. И все же Ленин не отказывается от публичных выступлений.

1(14) июня. Газета «Вперед» сообщает: «23 мая тов. Ленин прочел лекцию по аграрному вопросу для рабочих Сан-Гальского подрайона. Собралось более 250 человек. Лекцию прослушали с большим интересом… Затем докладчик говорил об отношении социал-демократии к Государственной думе… Докладчик в краткой, но живой и остроумной речи охарактеризовал разницу между левым и правым крылом с.-д., ярко разделяющую эти две фракции в вопросе об отношении с.-д. к Государственной думе. В первом часу собрание разошлось» ^[23].

30 июня (13 июля). Газета «Эхо» публикует корреспонденцию: «25 июня состоялся доклад тов. Ленина по аграрному вопросу; присутствовало около 200 рабочих. В популярной речи т. Ленин разобрал аграрные программы кадетов, трудовиков (эсеров) и социал-демократов, В своем заключительном слове докладчик подробнее остановился на двух крупных течениях по аграрному вопросу в Российской социал-демократической рабочей партии - национализации и муниципализации. С просветленным сознанием в области аграрного вопроса, с чувством глубокого удовлетворения рабочие разошлись по домам» ^[24].

1(14) июля. «Эхо» сообщает о собрании в Нарвском районе: «Согласно воле всего собрания, председатель т. Ленин прочел специальный доклад по аграрному вопросу. Под конец собрания председателем предложена была резолюция, принятая всем собранием…» ^[25]

Реакция наступает в России все решительнее. Усиливаются репрессии. Даже верноподданническая I Государственная дума оказывается для правительства недостаточно удобной. Оно ее распускает. Закрываются большевистские газеты. Арестовываются один ответственный редактор за другим.

Ленин предлагает наладить издание центрального большевистского органа в безопасном месте. Наиболее удобен, по его мнению, Выборг. И, перебравшись туда, Ленин руководит подготовкой вышедшего 21 августа (3 сентября) 1906 года первого номера нелегальной газеты. Ее называют «Пролетарием». Она становится как бы преемницей печатного органа, возглавлявшегося Владимиром Ильичем в Женеве.

«Самодержавию нанесен целый ряд ран, но оно еще не убито,- провозглашает передовая статья первого номера.- Самодержавие покрыто со всех сторон повязками и бинтами, но оно еще держится, оно еще скрипит и даже свирепеет тем более, чем сильнее истекает кровью. А революционные классы народа, с пролетариатом во главе их, пользуются каждым затишьем, чтобы накопить новые силы, чтобы нанести новый и новый удар врагу…» ^[26]

Передовая, как и четыре других материала первого номера «Пролетария», принадлежит Владимиру Ильичу.

Вскоре он опять поселяется в Куоккале, на даче «Ваза». И вновь она становится большевистским штабом, связанным со всей революционной Россией. Штабом, во главе которого стоит Ленин.

«Неуютная большая дача «Ваза»,- рассказывает Крупская,- давно уже служила пристанищем для революционеров… Ильичу отвели комнату в сторонке, где он строчил свои статьи и брошюры и куда к нему приезжали и цекисты, и пекисты, и приезжие из провинции. Ильич из Куоккалы руководил фактически всей работой большевиков» ^[27]. Никогда не запирается дверь дачи. А на ночь в столовой оставляют кринку молока и хлеб. На диване стелют постель. И если кто приезжает к Владимиру Ильичу с ночным поездом, он может, никого не разбудив, подкрепиться и лечь спать.

Каждый день у Ленина специальный человек из Питера с газетами и письмами. Просмотрев присланное, Владимир Ильич садится тотчас писать статью. И с этим же посланцем отправляет рукопись товарищам.

Ленин пишет об отношении большевиков ко II Государственной думе, которую вынуждено созвать правительство. В нынешней обстановке ее уже не следует бойкотировать. «Мы не откажемся пойти во вторую Думу, когда (или: «если») она будет созываться,- еще в августе 1906 года заявил Ленин.- Мы не откажемся использовать эту арену борьбы, отнюдь не преувеличивая ее скромного значения, а, напротив, всецело подчиняя ее, на основании данного уже историей опыта, другого рода борьбе - посредством стачки, восстания и т. п.» ^[28]

Из Куоккалы Владимир Ильич решительно выступает против предложения меньшевиков о созыве так называемого «рабочего съезда». Он настаивает: надо как можно скорее созвать очередной партийный съезд. И в одной из статей, написанных на даче «Ваза», анализирует меньшевистский проект резолюции об отношении ко II Государственной думе. Разобрав пункт за пунктом, он доказывает, что «меньшевистская политическая мысль двигается вперед подобно раку», ^[29] что у меньшевиков «совершенно не сходятся концы с концами»^[30], что они следуют не пролетарской, а либеральной политике, стремятся через Думу укрепить в народе веру в законодательные реформы, ослабить веру в революционную борьбу.

Уже разосланы в партийные организации ленинские проекты резолюций будущего съезда. Красной нитью проходит через них мысль о борьбе за гегемонию пролетариата в революции. В качестве главной задачи выдвигается в них доведение до конца демократического переворота в России.

И вот приходит апрель 1907 года…

Ленин опять в пути. За окном вагона - Дания.

В Копенгагене должен состояться V съезд Российской социал-демократической рабочей партии. Но оказывается, что под давлением царского правительства проводить съезд здесь запрещено.

Владимир Ильич снова в Лондоне. Идет по хорошо знакомым ему улицам рабочих кварталов, подыскивая место для съезда. Выходит к ничем не примечательному зданию церкви Братства. Оно похоже на десятки других таких же зданий британской столицы: потемневшие от копоти стены, узкие стрельчатые окна, почерневшая крыша с башенкой на переднем крае, подымающаяся острым углом к небу. Эта церковь принадлежит членам фабианского общества - английской реформистской организации. Они содержат ее на свои средства, устраивают здесь регулярные богослужения. Здесь-то и открывается съезд российских социал-демократов.

Один из центральных - вопрос об отношении к буржуазным партиям. Ведь в основе политических расхождений между большевиками и меньшевиками - различный подход к непролетарским партиям, различная оценка роли либеральной буржуазии и крестьянства в демократической революции.

- Необходимо со всей определенностью признать,- заявляет Ленин на съезде,- что либеральная буржуазия стала на контрреволюционный путь, и вести борьбу против нее. Только тогда политика рабочей партии станет самостоятельной и не на словах только революционной политикой. Только тогда мы будем систематически воздействовать и на мелкую буржуазию и на крестьянство, которые колеблются между либерализмом и революционной борьбой ^[31].

Не знает, конечно, Ленин, что в зале находится провокатор. Не знает, что, едва закрываются заседания, тот отправляет донесения в Париж, главе русской заграничной агентуры. А оттуда они немедленно пересылаются в департамент полиции. «…Ленин - самый блестящий оратор на съезде,- говорится в донесении.- Стоит он на крайней революционной точке зрения, говорит с необыкновенным жаром и захватывает даже своих противников. Он крайне резко разбил все доводы и оправдания меньшевиков и очень резко ответил Троцкому и центру за их метание от одной стороны к другой, за их шатания и их нерешительность и предлагал всем присоединиться к резолюции большевиков…» ^[32]

Возглавляемые Лениным большевики сплачивают на съезде делегации национальных партийных организаций - Социал-демократии Польши и Литвы и Латышского края, по основным вопросам - об отношении к буржуазным партиям, о Государственной думе, по отчету ее социал-демократической фракции, о «рабочем съезде», о профессиональных союзах - одобряется большевистская тактика. По всей России уже свирепствует террор. Заседают военно-полевые суды, карательные экспедиции расстреливают тысячи рабочих и крестьян. Места ссылки и каторги переполнены революционерами. Беспощадно преследуются массовые рабочие и крестьянские организации. Закрываются все демократические газеты. Редакторы многих из них подвергаются аресту или даже расстрелу.

Царское правительство перешло в наступление на революцию. Оно стремится задушить ее, запугать трудовой народ, ослабить его борьбу за свои интересы. На всю страну распространяется приказ: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть!» Принадлежит он Трепову - одному из наиболее ненавидимых всей Россией слуг царизма, как характеризует его Ленин.

Но революция отступает с боями. Несмотря на репрессии, революционная борьба продолжается. И по-прежнему идут в ее авангарде большевики. Жестоко преследуемая, живет и действует партия, во главе которой стоит Ленин.

На его поиски брошены опытнейшие агенты. Но им не удается установить, где скрывается после партийного съезда вождь большевиков. И на помощь призывают заграничную агентуру.

«Имею честь доложить вашему превосходительству,- сообщают вскоре из Парижа в департамент полиции,- что, по полученным из совершенно секретного источника сведениям, не подлежащим оглашению, Ленин живет в Финляндии по паспорту, выданному в Берлине на имя германского подданного, типографщика Эрвина Вейкова…» ^[33]

Едва это донесение приходит в Петербург, как из департамента полиции предписывают главе столичной охранки: «…сообщить все имеющиеся во вверенном вам отделении данные о Владимире Ильине Ульянове (Ленине) начальнику Петербургского губернского жандармского управления для возбуждения о нем формального дознания, причем генерал-майору Клыкову надлежит, по привлечении Ульянова в качестве обвиняемого, возбудить вопрос о выдаче его из Финляндии…» ^[34]

Но чтобы «выдать его из Финляндии», следует прежде найти Ленина. А он в это время живет близ маяка Стирсудден на берегу Финского залива. Владимир Ильич сообщает оттуда: «Дорогая мамочка!.. Я вернулся страшно усталым. Теперь отдохнул вполне. Здесь отдых чудесный, купанье, прогулки, безлюдье, безделье» ^[35].

Но по-своему понимает «безделье» Ленин. Предстоят выборы в III Государственную думу - выборы по избирательному закону от 3(16) июня 1907 года, коренным образом перераспределившему число выборщиков в пользу помещиков «крупной буржуазии. «Я против бойкота III Думы,- пишет Ленин,- и скоро, верно, выйдет у меня одна вещица по этому поводу, которую я только что кончил» ^[36]. «Одна вещица» - статья, в которой обоснован новый тактический план большевиков. В сложившейся политической обстановке, в период спада революции, доказывает Ленин, Партии следует принять активное участие в предвыборной кампании в III Государственную думу. Она должна провести своих представителей в это реакционное учреждение. И ее представителям надлежит использовать Думу в качестве всероссийской агитационной трибуны.

В департамент полиции сообщают из Териок о состоявшейся там конференции петербургской социал-демократической организации: «Последнее заседание было исключительно посвящено одному вопросу - об участии с.-д. партии в выборах в 3-ю Государственную думу… Лидер большевиков (Ленин)… как известно, явился в настоящее время горячим их поборником. В талантливой речи, которая явилась резюме произнесенного им на конференции доклада в защиту участия партии на выборах, оратор горячо и убедительно доказывал полную целесообразность новой своей тактической позиции.

Впечатление от речи на членов конференции было огромное…» ^[37]

Ленин по-прежнему неуловим. Но глава заграничной агентуры, кажется, напал на верный след. Он сообщает в Петербург: «…по полученным указаниям, известный Ленин, он же Ульянов, получает корреспонденцию по нижеследующему адресу: Finland, Terioki, Herrn Paavo Kakko, на внутреннем конверте: «Для Л[ени]на»…» ^[38]

Пааво Какко? Надо во что бы то ни стало отыскать его в Териоках. И, проследив за этим финном, взять наконец самого Ленина.

Финна, на имя которого пишут для Ленина, оказывается не так уж сложно отыскать. Это, сообщают из Финляндского жандармского отделения, «бывший полицейский служитель, известный финляндский агитатор». Он «содержит в Териоках гостиницу для приезжающих «Товарищ», где и скрываются все революционеры под вымышленными фамилиями». Пааво Какко действительно получает корреспонденцию на имя Ленина. Но где укрывается Ленин, никто не знает. Выяснить это так и «не представилось возможным». ^[39]

Между тем Ленин живет в Огльбю, на небольшой станции около Гельсингфорса. Живет в домике у двух сестер-финок. Целыми днями, рассказывает Крупская, пишет он свою работу по аграрному вопросу, тщательно обдумывая опыт первой революции.

Однако уже по всей Финляндии ищут Ленина, и Центральный Комитет решает: ему надо опять уйти в эмиграцию. Отправиться туда, где можно продолжить издание «Пролетария».

Огл. "Наладить работу во что бы то ни стало"

Под именем доктора Фрея в декабре 1907 года Ленин прибывает в Стокгольм.

Еще два с лишним года назад, когда возвращался Владимир Ильич из эмиграции в Россию, впервые побывал он в шведской столице. Здесь в апреле следующего, 1906 года он участвовал в работе IV (Объединительного) съезда РСДРП.

И вот вновь Ленин на шведской земле.

Та же проблема, что и семь лет назад, в начале первой эмиграции, встает перед Владимиром Ильичей: как будет он поддерживать связь с Россией? Где найти верного человека, на имя которого шла бы оттуда корреспонденция и который пересылал бы ее Ульяновым?

Владимир Ильич пишет одному из руководителей социал-демократической партии Швеции и сообщает о своей встрече с местным социал-демократом Бёрьессоном. Тот согласился на пересылку части корреспонденции. Но не может, к сожалению, обеспечить получение всех писем и пакетов. «…Поэтому я обращаюсь к Вам еще раз с просьбой подыскать для нас,- пишет Владимир Ильич,- еще одного члена партии, который мог бы еженедельно получать в Стокгольме посылки с письмами и книгами и пересылать дальше (в Финляндию и обратно в Женеву)» ^[40].

Владимир Ильич указывает свой адрес и делает к письму приписку: «Я приду к Вам в понедельник в 4 часа дня. Если для Вас это неудобно, позвоните, пожалуйста, по телефону в Отель Мальмстен» ^[41].

Здесь остановился Ленин, сюда заходит за ним каждый день студент Хуго Линдберг. С мистером Фреем он познакомился у руководителя левого крыла социал-демократической партии Швеции Хинке Бергегрена. Хуго знает: этот русский - один из вождей российской революции. Внимательно прислушивается юноша к его беседам с Хинке. А беседуют те о транспортировке нелегальной литературы, об аграрных делах в России.

Хуго Линдберг - гид Ленина по Стокгольму. Он знакомит его с достопримечательностями и историей шведской столицы. При нем Хинке Бергегрен поет Ленину песни известного скальда Микаела Беллмана. С Лениным идет он к матери Хинке, живущей у парка Хага.

Но чаще всего Линдберг провожает русского революционера в Королевскую библиотеку.

Владимир Ильич приходит сюда с утра. Садится в углу читального зала, у стеллажей со свежими немецкими, французскими, английскими, русскими газетами. Внимательно читает их. Затем выписывает груды книг. Это главным образом «социалистическая литература». В России она строжайше запрещена. По соображениям конспирации Ленин подписывается в регистрационном журнале не настоящей своей фамилией, не своим основным псевдонимом. Он называется Джоном Фреем.

Владимир Ильич, дождавшись в Стокгольме Крупской, отправляется с ней дальше, в Женеву. Но по пути Ульяновы решают остановиться в Берлине. Они не знают, что им опасно появляться в этом городе, так как произошли там пренеприятнейшие события. Связаны они были с нашумевшей экспроприацией в Тифлисе денег, проведенной летом 1907 года Камо.

Не только в России - по всей Европе шел уже розыск причастных к экспроприации. И товарищ, встречающий Ленина и Крупскую на берлинском вокзале, сообщает:

- Накануне у русских были обыски, аресты. Идти к кому-нибудь на квартиру не следует.

Целый день бродят Ульяновы по городу. Переходят из кафе в кафе: здесь безопаснее встречаться с соотечественниками. Вечер проводят у Розы Люксембург. Вспоминают Международный социалистический конгресс в Штутгарте в августе 1907 года, где Ленин и Люксембург выступали по вопросу о войне и где их мысли, взгляды совпадали.

И снова Ульяновы в пути. Они пересекают Германию. Мелькают за окном вагона знакомые виды Швейцарии. Вот наконец Женева. Здесь завершилась первая эмиграция Ленина. Здесь суждено ему начать ее вторично.

«Сегодня прикатили мы с Н. К. в Женеву,- пишет Владимир Ильич 7 января 1908 года в Вену. - Еще не решили окончательно, где устроиться… Мы производим разведки в других местах.

Но надо выяснить вполне положение и здесь» ^[42]. В неприглядном виде предстает на этот раз перед Ульяновыми Женева. Дует холодный резкий ветер. Около решеток набережной Женевского озера замерзла вода. Город выглядит мертвым, пустынным.

- У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехал,- с грустью говорит Ленин.

У него важное поручение Большевистского центра: наладить за границей издание газеты «Пролетарий», официально называвшейся органом Московского, Петербургского, Московского окружного, Пермского, Курского и Казанского комитетов, а фактически являвшейся центральным органом большевиков. Более года нелегально набирался в Выборге, а печатался в Петербурге редактируемый Лениным «Пролетарий». Теперь же, когда над редакцией газеты нависла угроза провала, продолжать ее выпуск можно только за пределами России.

Ульяновы останавливаются у армянского большевика, секретаря журнала «Радуга» М. Ходжамиряна. Но через несколько дней уже снимают комнату в доме № 17 по улице де-Ле-Пон - холодную, неуютную. А настроение неважное. Друзей-единомышленников в городе еще мало, приедут они попозже.

«…Мы каждый день,- вспоминает Крупская,- ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру» ^[43].

Зовет, правда, к себе живущий на острове Капри Максим Горький. Еще в Лондоне, встретившись с ним на партийном съезде, Ленин обещал приехать.

«Дорогой Ал. М.!-пишет он Горькому 9 января 1908 года.- На днях приехал я сюда с женой. Оба в дороге простудились. Здесь устраиваемся кое-как, пока временно и поэтому все плохо. Очень обрадовало меня Ваше письмо: действительно, важно было бы закатиться на Капри! Непременно как-нибудь улучу время, чтобы съездить к Вам. Но теперь, к сожалению, невозможно» ^[44]. Ленин сообщает о партийном поручении - наладить издание большевистской газеты - и замечает при этом: «…надо спешить и возни с новым устройством масса» ^[45].

Пишет Ленин Горькому и неделю спустя: «…теперь нельзя не заняться «Пролетарием» и надо поставить его, наладить работу во что бы то ни стало. Это возьмет месяц-другой, minimum. А сделать это необходимо» ^[46].

Все еще не решено, где издавать «Пролетарий». В Женеве или в другом месте? «Наводим пока справки,- сообщает Владимир Ильич А. Луначарскому,- но я-то лично думаю, что Женева и Лондон - единственные места, где свободно. А Лондон дорог… Мы на Вас непременно рассчитываем и для сотрудничества в «Пролетарии» и для рефератов. Не правда ли?» ^[47]

Ленин признается Луначарскому:

- Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву, да ничего не поделаешь!

С каждым днем он все более погружается в дела. С удивлением узнает, что от прежних времен сохранилась в Женеве наборная машина. Это сократит расходы. В большевистской библиотеке сберегли, оказывается, шрифт и тонкую бумагу. Появляется и прежний наборщик, набиравший здесь газету «Вперед». Это превосходно. Надо наладить транспорт для «Пролетария». Возродить старые связи. Следует использовать, конечно, и пребывание на Капри Горького. Ведь с ним - его жена Мария Федоровна Андреева. А она еще раньше укрывала в своей квартире Баумана, переправляла нелегальную литературу, снабжала документами подпольщиков, собирала средства на нужды партии, стала финансовым агентом Центрального Комитета. И Ленин, по его собственным словам, дает ей «кучу поручений». Связаны они с организацией транспортировки «Пролетария» из итальянских портов в Одессу:

«1) Найти непременно секретаря союза пароходных служащих и рабочих (должен быть такой союз!) на пароходах, поддерживающих сообщение с Россией.

2) Узнать от него, откуда и куда ходят пароходы; как часто. Чтобы непременно устроил нам перевозку еженедельно. Сколько это будет стоить? Человека должен найти нам аккуратного… Необходим ли им адрес в России (скажем, в Одессе) для доставки газеты или они могли бы временно держать небольшие количества у какого-нибудь итальянского трактирщика в Одессе? Это для нас крайне важно…

С этим делом надо спешить: как раз через 2-3 недели надеемся выпустить здесь «Пролетарий» и отправить его надо немедленно» ^[48].

Итак, решено: газета будет выходить в Женеве. С упорством и энергией Ленин берется за работу. «Мы устраиваемся здесь понемногу и устроимся, конечно, не хуже прежнего - сообщает Владимир Ильич матери в Петербург.- Неприятен был только самый момент переезда, как переход от лучшего к худшему. Но это было неизбежно» ^[49]. Ленин подбирает себе помощников, договаривается о сотрудничестве в газете. Он сообщает Луначарскому: «Мы рассчитываем на Вас для «Пролетария» 1) на итальянские корреспонденции дважды (примерно) в месяц 8-12 тысяч букв. Первую - недели через три. 2) На политические фельетоны от времени до времени» ^[50].

Пишет и Максиму Горькому: «Если у Вас не лежит душа к небольшим, коротким, периодическим (недельным, двухнедельным) статьям, если лучше чувствуете себя за большой работой,- уж, конечно, я не посоветую прерывать ее. Она больше пользы принесет!

Но если есть охота и к совместной работе в политической газете,- почему бы не продолжить, не ввести в обычай тот жанр, который Вы начали «Заметками о мещанстве» в «Новой Жизни» и начали, по-моему, хорошо?» ^[51]. Встретившись с Адоратским, Владимир Ильич поручает ему написать для газеты воспоминания о революции 1905 года, боевых дружинах, организации восстания. В первые дни новой эмиграции особенно остро ощущается, что нет нужных для работы литературных материалов, Книжных новинок, газет. Живя в Петербурге и вблизи от него, Ленин имел возможность читать то, что выходило в России. А где взять это здесь? И он пересылает родным списки изданных недавно, но отсутствующих в Женеве книг. Просит, в частности, сестру раздобыть стенографические отчеты III Думы, вносимые в нее запросы, заявления, законопроекты… «Достать это можно,- поясняет он,- только через личные связи. Похлопочи, пожалуйста, чтобы кто-нибудь согласился давать мне это, и высылай все, без пропусков» ^[52].

Но не только материалы Думы необходимы Владимиру Ильичу. Он поручает сестре покупать тотчас же после выхода и высылать ему все выходящие еще в России профессиональные журналы, все то, что издают меньшевики. И вскоре приходит письмо от сестры. Она пересылает в Женеву статью из петербургской кадетской газеты «Речь» - эта статья может заинтересовать брата. «За последнюю очень, очень большое спасибо: чрезвычайно интересная действительно статейка!» ^[53] - сразу же откликается он. Сообщает, что из профессиональных журналов получил уже бакинский «Гудок» и петербургское «Текстильное дело». Просит и впредь «посылать все подобные журналы» ^[54].

Спустя неделю Владимир Ильич получает протоколы III Думы - те самые, которые запрашивал у сестры. «Чрезвычайно усиленно прошу,- пишет он ей 14 февраля,- высылать и дальше и притом почаще и притом вместе с законопроектами и запросами» ^[55].

Уже накопился новый длинный перечень литературы, которая необходима в работе и которую можно получить только из России. Владимир Ильич пересылает этот список сестре и поручает ей также «раздобыть программы, анонсы и листки октябристов, правых, казачьей группы и т. д., если есть какая-нибудь думская связь» ^[56].

В эти первые дни пребывания Владимира Ильича в Женеве разыгрывается еще один акт уже знакомой читателю истории с экспроприированными деньгами. Их трудно было использовать, так как они были в пятисотках. Разменять же деньги в самой России не представлялось возможным: в русских банках лежал перечень всех взятых в Тифлисе купюр. Группа товарищей попыталась сделать это за границей. Причем одновременно в нескольких городах.

Операцию провалил провокатор. Вся европейская печать сообщала об арестах в Париже, Мюнхене, Стокгольме. Докатилась эта волна и до Швейцарии, считавшейся наиболее надежным убежищем для политических эмигрантов. Живущий в Женеве Н. Семашко - русский врач, познавший уже за революционную деятельность российские казематы,- получает письмо. Пишет заподозренная в причастности к тифлисской экспроприации и арестованная в Мюнхене русская революционерка. Она предупреждает товарищей о грозящей им опасности. Но письмо перехватывает полиция. И Семашко тотчас же оказывается в общей с уголовниками тюремной камере.

Ленину сообщают, что российское правительство, найдя благовидный повод для расправы с Семашко, требует его выдачи. Швейцарские власти могут на это пойти. И тогда исход один - виселица. «…Получаю с воли три мандарина, - вспомнит потом Семашко.- Это меня страшно раздосадовало: не нашли ничего лучшего послать! Я очень отощал от тюремных «супов» и «кофе». Прислали бы хлеба, колбасы! И каково же было мое изумление, когда из разломленного мною мандарина выпала маленькая вощеная бумажка: мандарины в том месте, где они прикрепляются к веточке дерева, имеют корочку, а внутри дупло. Корочку легко отколупнуть, в дупло заложить записочку и затем опять прикрепить корочку на место. Раскручиваю записочку и читаю: Не робей, приехал Ленин и занялся твоим делом» ^[57]. Владимир Ильич обращается к швейцарским социал-демократам. Но те не склонны помочь русскому большевику. Отворачиваются от Семашко и меньшевики. Занятая ими позиция, их стремление дискредитировать большевиков в странах Европы, не сомневается Ленин, на руку царским властям. И это действительно так.

Аксельрод в письме Плеханову предлагает откреститься от арестованных социал-демократов, выступить в печати с письмом против большевиков. А Ленин предпринимает в эти дни решительные действия. Он обращается за помощью в Международное социалистическое бюро. Пишет в «Бернер Гагвахт»: как представитель в этом бюро русской социал-демократии Владимир Ильич подтверждает, что с февраля 1907 года Семашко непрерывно проживал в Женеве, что в тифлисской экспроприации он участвовать не мог. Для защиты Семашко Ленин приглашает одного из виднейших швейцарских адвокатов - кандидата в президенты республики. И выходит победителем из этой схватки с царскими властями.

«Когда вечером я вышел из тюрьмы, - расскажет Семашко,- то узнал, что идет заседание нашей большевистской партийной группы. Я отправился на заседание, и первые аплодисменты, которыми я был встречен, были аплодисменты Владимира Ильича» ^[58].

Огл. "Бой абсолютно неизбежен"

В эти первые месяцы второй эмиграции Ленин много думает о задачах партии в новых, адски трудных, по его выражению, условиях. Да, в России свирепствует реакция. Да, вся тяжесть политических репрессий царизма обрушилась на пролетариат. Но Ленин уверен в «необходимости систематической борьбы с политическим упадочничеством, ренегатством, нытьем и проч.» ^[59]

В Женеву приходят вести о том, что после поражения революции, отрекаясь от ее лозунгов, из партии в панике бегут полупролетарские элементы, полумещанская интеллигенция. Причем процесс «таяния» продолжается по мере дальнейшего наступления реакции.

Вливаются же в нее новые силы, усиливается роль передовых рабочих. Вот это-то чудесно, отмечает с удовлетворением Владимир Ильич, считающий, что должна быть сохранена нелегальная организация.

Из Петербурга сообщают о межрайонном собрании рабочих-большевиков. На нем принято решение: создать кружок высшего типа, в котором получали бы теоретическую подготовку пролетарии, способные стать партийными работниками. Ленину пересылают и резолюцию состоявшегося в феврале заседания вновь избранного Петербургского комитета. Главной задачей в данный момент тот считает организацию отпора капиталистам. Петербургский комитет заявляет, что и на нынешней стадии борьбы руководящая роль должна принадлежать социал-демократам.

В эти дни, когда из российской столицы в Женеву уходит резолюция питерских большевиков, Владимир Ильич пишет Горькому: «Я убежден, что партии нужен теперь правильно выходящий политический орган, выдержанно и сильно ведущий линию борьбы с распадом и унынием,- партийный орган, политическая газета. Многие россияне не верят в заграничный орган. Но это ошибка… Трудно его наладить, поставить, оживить,- слов нет. Но это надо сделать, и это будет сделано» ^[60].

Владимир Ильич отправляет письмо 7 февраля 1908 года. И девятнадцать дней спустя он уже держит в руках свежий оттиск «Пролетария» - очередной, двадцать первый номер нелегальной газеты, вышедший уже здесь, в Женеве. Она предупреждает, что с конспиративными запросами и сообщениями следует обращаться исключительно в редакцию, и притом непосредственно, письменно же - в закрытых конвертах. «Настойчиво предлагаем не упускать из виду сделанные указания,- предостерегает «Пролетарий»,- ибо по всем данным видно, что русское шпионство за границей развито чрезвычайно» ^[61].

Среди мрака реакции, шатаний и распада со страниц «Пролетария» доносится в Россию уверенный голос Ленина: «Мы умели долгие годы работать перед революцией. Нас недаром прозвали твердокаменными. Социал-демократы сложили пролетарскую партию, которая не падет духом от неудачи первого военного натиска, не потеряет головы, не ^влечется авантюрами. Эта партия идет к социализму, не связывая себя и своей судьбы с исходом того или иного периода буржуазных революций. Именно поэтому она свободна и от слабых сторон буржуазных революций. И эта пролетарская партия идет к победе» ^[62].

Восемь страниц, отпечатанных на тонкой бумаге, содержат материалы о революционном движении в Петербурге и Москве, на Урале и в Латвии, Севастополе, Харькове, Екатеринославе… «Пролетарий» сообщает и о том, как борются в новых условиях российские социал-демократы, как возрождаются разгромленные полицией организации, как налаживается в России издание нелегальной литературы. С каждым днем все более укрепляются конспиративные связи Владимира Ильича с Россией. Все больше писем приходит теперь оттуда в Женеву. Доставляют их и кружными путями. «Посылаю Вам бумажку местного издания, для Ильича будет небезынтересно ее видеть, перешлите ему, - просит живущего в Берлине доктора Любека сосланный в Тобольскую губернию социал-демократ. - Интересно Выло бы изложить с Ильичей или с Ильичами кое-какие планы относительно работы в безвременье и застой» ^[63]. Приложенная ссыльным к письму для Ленина «бумажка местного издания» - это листовка РСДРП «Катастрофа в Рыковской шахте».

Приходит письмо о положении дел в петербургской организации. Ленин публикует его в двадцать втором номере «Пролетария» - втором изданном в Женеве. Автор сообщает, что в столичной организации все теперь в руках рабочих, что именно они несут ныне на себе всю тяжесть партийной работы, что влияние социал-демократов на массы безусловно растет.

Сообщают из Петербурга о проходивших при закрытых дверях заседаниях верховного суда. Владимир Ильич помещает об этом в «Пролетарии» обширную корреспонденцию. Она рассказывает о суде в российской столице над социал-демократической фракцией II Государственной думы, о том, как осуждены были депутаты на каторжные работы «царскими судьями в отместку за то, что пролетариат России облек их своим доверием, поставив их на ответственный пост выразителей его воли» ^[64].

Первые женевские номера «Пролетария» с этими сообщениями из России выходят в то время, когда ревизионисты предпринимают попытки пересмотра самих основ марксизма, когда возникают философские течения, направленные против материалистического мировоззрения, осмеивающие революционное движение, призывающие к отходу от политики, прославляющие религиозную мистику.

Во главе нового философского течения, проповедующего богоискательство, богостроительство, стоит А. Богданов. С его сочинениями Ленин начал знакомиться еще в сибирской ссылке. Там прочел он книгу Богданова «Основные элементы исторического взгляда на природу». В тогдашней позиции Богданова были истоки его сложившейся в дальнейшем антимарксистской философской концепции. Четыре года спустя Ленин впервые встретился с ним. И тот подарил ему свой только что вышедший труд «Эмпириомонизм». Так Богданов назвал свою доктрину. Это разновидность эмпириокритицизма, проповедники которого, как докажет вскоре Ленин, запутались в коренных вопросах мировоззрения и теории познания, отрицали объективное существование материального мира, объективный характер законов развития природы и общества. Сторонники эмпириокритицизма утверждали, что исходят из «опыта», им его «критической» оценки, понимая, однако, «опыт» кап сумму ощущений или внутренних переживаний субъекта

Познакомившись с «Эмпириомонизмом», Ленин написал тогда Богданову в Париж и откровенно заявил, что тот «своими писаниями сугубо разубеждает в правильности своих взглядов» ^[65]. Но летом и осенью 1904 года, в период назревания революционной ситуации, Ленин и Богданов заключили, по словам Владимира Ильича, «молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок» ^[66], и этот блок просуществовал все время революции. Однако летом 1906 года Ленин получил от Богданова третий выпуск его работы. «Прочитав,- вспоминает сейчас Ленин,- озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским. Я написал ему тогда «объяснение в любви», письмецо о философии в размере трех тетрадок… Сии тетрадочки показал я некоторым друзьям (Луначарскому в том числе) и подумывал было напечатать под заглавием: «Заметки рядового марксиста о философии», но не собрался» ^[67]. А в эти февральские дни 1908 года приходит в Женеву новая книга - «Очерки философии марксизма». Сборник только что выпущен петербургским издательством. В нем несколько статей. И все возмущают Ленина. «Нет, это не марксизм…- заявляет он.- Уверять читателя, что «вера» в реальность внешнего мира есть «мистика» (Базаров), спутывать самым безобразным образом материализм и кантианство (Базаров и Богданов), проповедовать разновидность агностицизма (эмпириокритицизм) и идеализма (эмпириомонизм),- учить рабочих «религиозному атеизму» и «обожанию» высших человеческих потенций (Луначарский),- объявлять мистикой энгельсовское учение о диалектике (Берман),- черпать из вонючего источника каких-то французских «позитивистов» - агностиков или метафизиков, черт их поберет, с «символической теорией познания» (Юшкевич)! Нет, это уж чересчур. Конечно, мы, рядовые марксисты, люди в философии не начитанные,- иронизирует Ленин,- но зачем уже так нас обижать, что подобную вещь нам преподносить как философию марксизма! В себя дам скорее четвертовать, чем соглашусь участвовать в органе или в коллегии, подобные вещи проповедующей» ^[68]. Как жалеет Владимир Ильич, что не опубликовал в свое время три тетрадки, содержавшие критику философских взглядов Богданова! Он пишет родным в Россию, просит разыскать и прислать ему эти тетрадки. Но ни сейчас, ни позднее их уже не обнаружить.

Ленин пишет письмо Горькому, который и сам в эту пору оказался под сильным влиянием «богостроительства» и махизма. Ленин убежден в настоятельной необходимости разоблачения реакционной сущности новейших разновидностей идеализма. «Некую драку между беками по вопросу о философии,- заявляет он,- я считаю теперь совершенно неизбежной» ^[69]. Но Ленин не хочет допустить нового раскола в партии, предостерегает от «обострения конфликта». Он стремится к тому, чтобы философские споры не мешали «делу проведения в рабочей партии тактики революционной социал-демократии», чтобы они не ослабляли «насущного, практически и политически необходимого дела революционных с.-д. в России» ^[70].

То, что узнает из письма Горький, побуждает его еще настойчивее звать к себе Владимира Ильича. Как жаждет он примирить дорогих ему людей, примирить Богданова и Луначарского с Лениным! «Сюда, на Капри,- сообщает Горький И. Ладыжникову, руководителю книгоиздательства, созданного в Берлине по заданию Центрального Комитета РСДРП,- приедет Луначарский, зовем Ильича и Богданова, думаю, что к весне все съедутся…» ^[71] Пишет Горький и Луначарскому: «В деле завлечения Ильича на Капри Вы должны помочь мне…» ^[72]

Не знает еще Ленин о надеждах, возлагаемых на его приезд Горьким. И не потому оттягивается его поездка на Капри. Просто не так-то легко вырваться ему из Женевы. «Ехать к Вам мы хотели сегодня,- сообщает он Горькому 25 февраля,- но оказалось, что пришлось отложить не менее как на неделю, а может быть на две - на три» ^[73]. Пишет на Капри и в первой половине марта: «Поездка наша все оттягивается: сейчас главное препятствие - отсутствие вестей из Брюсселя. Мне написали оттуда друзья, что ждут туда меня на заседание Бюро (Международного социалистического). Я запросил секретаря, когда же ехать (ибо мне-де надо в Италию). Ответа все нет. А Брюсселя пропустить нельзя» ^[74].

Но вот приходит наконец ответ из Брюсселя. Оказывается, что сейчас Ленину ехать туда не надо. И тем не менее он вынужден вновь отложить поездку на Капри. «Досадно, что не удается поехать к Вам…- гласит его очередное письмо к Горькому.- Нет денег, нет времени, нельзя бросить газету» ^[75].

Владимир Ильич работает над статьей «Марксизм и ревизионизм». Предназначается она для сборника, посвященного двадцатипятилетию со дня смерти Карла Маркса. Выйдет же сборник в России. И подпишет поэтому Владимир Ильич статью одним из своих давних псевдонимов - Вл. Ильин.

«Известное изречение гласит, что если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они наверное опровергались бы,- так начинается эта статья, направленная против оппортунизма и ревизионизма на международной арене.- Естественно-исторические теории, задевавшие старые предрассудки теологии, вызвали и вызывают до сих пор самую бешеную борьбу. Неудивительно, что учение Маркса, которое прямо служит просвещению и организации передового класса современного общества, указывает задачи этого класса и доказывает неизбежную - в силу экономического развития - замену современного строя новыми порядками, Неудивительно, что это учение должно было с боя брать каждый свой шаг на жизненном пути» ^[76].

Владимир Ильич пишет, что распространение марксизма в рабочем классе вызывает усиление нападок на марксизм со стороны всех враждебных ему теорий. Он обращает внимание на опасные формы борьбы, применяемые ревизионистами, пытающимися под видом поправок и пересмотра учения Маркса подорвать его изнутри. Он раскрывает суть ревизионистских воззрений, показывает, что это - повторение обветшалых, устаревших догм буржуазной идеологии, одна из ее разновидностей.

Ленин заявляет: «То, что теперь мы переживаем зачастую только идейно: споры с теоретическими поправками К. Марксу,- то, что теперь прорывается на практике лишь по отдельным частным вопросам рабочего движения, как тактические разногласия с ревизионистами и расколы на этой почве,- это придется еще непременно пережить рабочему классу в несравненно более крупных размерах, когда пролетарская революция обострит все спорные вопросы, «концентрирует все разногласия на пунктах, имеющих самое непосредственное значение для определения поведения масс, заставит в пылу борьбы отделять врагов от друзей, выбрасывать плохих союзников для нанесения решительных ударов врагу» ^[77]. Ленин уверен, что идейная борьба революционного марксизма с ревизионизмом в конце минувшего века только лишь преддверие великих революционных битв пролетариата, который, вопреки всем шатаниям и слабостям мещанства, идет вперед, к полной победе своего дела.

Обращая внимание на «глубоко ошибочные попытки провести старый и реакционный философский хлам» ^[78], Ленин ссылается в своей статье на «Очерки философии марксизма» Богданова, Базарова и других. Здесь, отмечает он, не место разбирать данную книгу. Но в ближайшем будущем в ряде статей или в специальной брошюре он покажет, что все сказанное им сейчас про неокантианских ревизионистов относится и к «новым» ревизионистам, стоящим на позициях идеализма Юма и Беркли.

Владимир Ильич сообщает Горькому об этом. Сообщает о своем намерении впервые подвергнуть в печати критике философские взгляды Богданова, Базарова и других. Но Горький отговаривает его от публичного выступления. «Вы должны понять и поймете, конечно,- пишет в связи с этим Владимир Ильич Горькому,- что раз человек партии пришел к убеждению в сугубой неправильности и вреде известной проповеди, то он обязан выступить против нее» ^[79]. Ленин категорически заявляет: «Бой абсолютно неизбежен. И партийные люди должны направить свои усилия не на то, чтобы замазывать или откладывать или увертываться, а на то, чтобы практически необходимая партийная работа не страдала» ^[80].

Целые дни проводит Ленин в женевских библиотеках. Он знакомится с работами австрийского физика и философа, одного из основателей эмпириокритицизма Эрнста Маха, читает «распроклятых махистов» ^[81]. «…У меня дороги разошлись (и, должно быть, надолго) с проповедниками «соединения научного социализма с религией» да и со всеми махистами» ^[82],- пишет Ленин. И, узнав о намерении Горького свести его на Капри с Богдановым и другими, решительно заявляет: «Ехать мне бесполезно и вредно: разговаривать с людьми, пустившимися проповедовать соединение научного социализма с религией, я не могу и не буду. Время тетрадок прошло. Спорить нельзя, трепать зря нервы глупо… Я уже послал в печать самое что ни на есть формальное объявление войны. Дипломатии здесь уже нет места…» ^[83]

Это «формальное объявление войны» - в отправленной Лениным в Петербург статье «Марксизм и ревизионизм». Он уже работает над «особой брошюрой», в которой намерен ответить на все коренные философские вопросы, поставленные развитием науки и общественной жизни, отстоять марксистскую философию, развить и обосновать принципы партийности философии, дать развернутую критику буржуазной идеологии и философского ревизионизма.

Но дискутировать до выхода книги? Нет, это уже ни к чему. «…Я бы мог приехать (не знаю, найду ли денег: как раз теперь затруднения),- пишет Ленин Горькому,- но повторяю: только под условием, что о философии и о религии я не говорю» ^[84].

Он озабочен тем, чтобы его правильно поняли, чтобы не было кривотолков, чтобы не были сделаны неправильные выводы:

«Мы свое фракционное дело должны вести по-прежнему дружно: в той политике, которую мы вели и провели за время революции, никто из нас не раскаивался. Значит, наш долг отстаивать и отстоять ее перед партией. Это сделать мы можем только все вместе и должны это сделать в «Пролетарии» и во всей партийной работе» ^[85]. Только на таких условиях, уступая, по словам Крупской, настояниям Горького, согласен Владимир Ильич ехать к нему.

И в конце апреля 1908 года он отправляется на Капри.

Огл. У Горького на Капри

Уже два года живет Максим Горький на Капри. Здесь со здоровьем стало получше. Ему нравится южная природа. Он много работает. И хоть не так легко сюда добраться - надо преодолеть расстояние до Неаполя и пролив, отделяющий Капри,- все же приезжают на остров интересные люди - и русские, и нерусские.

Но сегодня Горький ждет гостя особенного - Ленина. И волнуется, как мальчик, отмечает жена писателя. Ему страстно хочется, чтобы Ленину у него понравилось, чтобы он отдохнул, набрался сил.

Вилла «Блезус ди Мария» - за невысоким забором и дикого камня. В домике пять комнат. Владимиру Ильичу отводят ту, которая выходит окнами на море и рядом с кабинетом Горького.

Тот встречает гостя на пристани. Они тепло здороваются. Но Ленин сразу же предупреждает:

- Я знаю, вы, Алексей Максимович, все-таки надеетесь на возможность моего примирения с махистами, хотя я вас предупреждал в письме: это невозможно. Так уж вы не делайте никаких попыток…

«По дороге на квартиру ко мне и там,- вспомнит Горький,- я пробовал объяснить ему, что он не совсем прав: меня не было и нет намерения примирять философские распри, кстати - не очень понятные мне. К тому же я, от юности, заражен недоверием ко всякой философии, а причиной этого недоверия служило и служит разноречие философии с моим личным, «субъективным» опытом: для меня мир только что начинался, «становился», а философия шлепала его по голове и совершенно неуместно, несвоевременно спрашивала:

«Куда идешь? Зачем идешь? Почему - думаешь?»

Некоторые же философы просто и строго командовали

Кроме того, я уже знал, что философия, как женщина, может быть очень некрасивой, даже уродливой, но одета настолько ловко и убедительно, что ее можно принять за красавицу» ^[86].

Выслушав все это, Владимир Ильич смеется.

- Ну, это юмористика,- говорит он.- А что мир только начинается, становится - хорошо! Над этим вы подумайте серьезно, отсюда вы придете, куда вам давно следует прийти.

Горький упоминает Богданова, Луначарского, Базарова.

- В моих глазах,- заявляет он,- это крупные люди, отлично, всесторонне образованные.

- Допустим,- соглашается Ленин.- Ну и что же отсюда следует?

- В конце концов, я считаю их людьми одной цели, а единство цели, понятое и осознанное глубоко, должно бы стереть, уничтожить философические противоречия…

- Значит, все-таки надежда на примирение жива? Это зря,- сожалеет Ленин.- Гоните ее прочь, и как можно дальше, дружески советую вам! Плеханов тоже, по-вашему, человек одной цели, а вот я - между нами - думаю, что он совсем другой цели, хотя и материалист, а не метафизик.

«…Я увидел пред собой Владимира Ильича Ленина,- пишет Горький,- еще более твердым, непреклонным, чем он был на Лондонском съезде. Но там он волновался, и были моменты, когда ясно чувствовалось, что раскол в партии заставляет переживать его очень тяжелые минуты» ^[87].

В Лондоне, на V съезде РСДРП, слушая Ленина, с изумлением убедился Горький в том, что и о сложнейших вопросах политики можно, оказывается, говорить просто. Владимир Ильич не пытался сочинять красивые фразы, а подавал каждое слово как на ладони, изумительно легко обнажая его точный смысл.

«Его рука, протянутая вперед и немного поднятая вверх,- расскажет Горький позже о своей встрече на съезде с Владимиром Ильичей,- ладонь, которая как бы взвешивала каждое слово, отсеивая фразы противников, заменяя их вескими положениями, доказательствами права и долга рабочего класса идти своим путем, а не сзади и даже не рядом с либеральной буржуазией,- все это было необыкновенно и говорилось им, Лениным, как-то не от себя, а действительно по воле истории. Слитность, законченность, прямота и сила его речи, весь он на кафедре - точно произведение классического искусства: все есть, и ничего лишнего, никаких украшений, а если они были - их не видно, они так же естественно необходимы, как два глаза на лице, пять пальцев на руке…

Незаметно было, что враждебные выпады волнуют его, говорил он горячо, но веско, спокойно; через несколько дней и я узнал, чего стоило ему это внешнее спокойствие» ^[88].

А сейчас, на Капри?

«Здесь,- свидетельствует Горький,- он был настроем спокойно, холодновато и насмешливо, сурово отталкивался от бесед на философские темы и вообще вел себя настороженно» ^[89].

Живущие у Горького на вилле Богданов, Базаров, Луначарский делают попытки найти пути к соглашению с Лениным. Но он уклоняется от разговоров на философские темы из-за полной бесполезности какой-либо дискуссии. И все же не говорить о философии и религии не удается.

«…Объявил всем этим 3-м товарищам,- пишет Владимир Ильич позднее,- о безусловном расхождении с ними по философии (причем, я предложил им тогда употребить общие средства и силы на большевистскую историю революции, в противовес меньшевистски-ликвидаторской истории революции, но каприйцы отвергли мое предложение, пожелав заняться не общебольшевистским делом, а пропагандой своих, особых философских взглядов)» ^[90].

Как-то, сидя с Лениным на террасе, Богданов выслушивает его весьма резкую отповедь:

- Шопенгауэр говорит: «Кто ясно мыслит, ясно излагает»; я думаю, что лучше этого он ничего не сказал. Вы товарищ Богданов, излагаете неясно. Вы мне объясните в двух-трех фразах, почему махизм революционнее марксизма?

Богданов пробует объяснить. Но он действительно говорит неясно, многословно.

- Бросьте,- советует Владимир Ильич.- Кто-то, кажется Жорес, сказал: «Лучше говорить правду, чем быть министром»; я бы прибавил: и махистом.

Нет, эти вынужденные тягостные споры с махистами ни к чему хорошему, разумеется, не приведут. Надо быстро писать книгу, которая, как любит он говорить, у него уже ».. в чернильнице. А здесь, на Капри, лучше засесть за шахматы.

Часто после полудня, узнаем от гастролирующего в Неаполе и приезжающего к Горькому болгарского певца Петра Райчева, все собираются на большой террасе. Подают кофе. И разгораются горячие споры.

Владимир Ильич говорит мало, но его мысль отличается замечательной ясностью. «Он был остроумен,- вспомнит Райчев,- любил шутить, обладал особенным чувством юмора. Даже когда говорил серьезно, вкладывал в слова тонкий, иногда колкий юмор. Должен признаться, что не встречал в своей жизни другого человека с такой огромной эрудицией. Она позволяла ему говорить по всем вопросам как большому специалисту, и я много раз был свидетелем, как беспомощно «проваливались» его собеседники» ^[91].

Во время одного из вечерних споров Владимир Ильич говорит:

- Помните: европейская война неизбежна.

Шесть с лишним лет спустя, осенью 1914 года, он определит, что реальным содержанием уже развязанной войны является «борьба за рынки и грабеж чужих стран, стремление пресечь революционное движение пролетариата и демократии внутри стран, стремление одурачить, разъединить и перебить пролетариев всех стран, натравив наемных рабов одной нации против наемных рабов другой на пользу буржуазии…» ^[92].

А пока гости Горького провожают солнце, встречают звезды. Терраса купается в волшебном свете южной ночи. И никто не думает о сне. Владимир Ильич предлагает:

- Давайте вспомним о родине.

Воспоминания бьют ключом. Каждый рассказывает что-нибудь о родном доме, о своем народе.

Для Петра Райчева делается исключение.

- Вы нам не рассказывайте ничего,- говорит Ленин,- лучше спойте несколько русских романсов и болгарских песен. Таким образом вспомним и о вашей и о нашей родине.

Уже за полночь. Райчев поет «Песнь в изгнании» Ипполитова-Иванова. Ему кажется, что Ленин, играющий в это время в шахматы, не слушает его. Но он глубоко ошибается. Райчев кончает «Песнь» словами: «Плачет и стонет в рабстве томимый великий народ». Владимир Ильич встает, подходит к певцу, берет его за руки, восклицает:

- Вот это песня! Благодарю, от всей души благодарю! - И с чувством повторяет: - Плачет и стонет в рабстве томимый великий народ!

«Потом,- вспомнит Райчев,- сел на свое место и продолжил игру. Все смолкли.

Было поздно. Гасли огни далекого Неаполя. Сорренто, Костелльаммаре и зловещий силуэт Везувия пропали в золотисто-синем сумраке. Начинался рассвет.

- Спокойной ночи! - проговорил Горький.

- Пора,- добавил Ленин.- Доброго дня! Легкой работы!

Работа?

Да, Ленин уходил работать. Свет за окнами его комнаты горел и глубокой ночью» ^[93].

В один из таких вечеров, когда все уходят гулять, на террасе задерживаются Ленин и Горький с женой. Невесело, с глубоким сожалением Владимир Ильич говорит:

- Умные, талантливые люди, немало сделали для партии, могли бы сделать в десять раз больше,- а не пойдут они с нами! Не могут. И десятки, сотни таких людей ломает, уродует преступный строй.

Это - об идеологах эмпириокритицизма Богданове и Базарове, окончательно порвавших с марксизмом.

И сейчас, и в другой раз Владимир Ильич отделяет от них Луначарского.

- Он менее индивидуалист, чем те двое,- говорит Ленин.- На редкость богато одаренная натура. Я к нему «питаю слабость» - черт возьми, какие глупые слова: питать слабость! Я его, знаете, люблю, отличный товарищ! Есть в нем какой-то французский блеск!..

Ленин охотно выходит на лодке в море, нередко с Горьким. С ними рыбаки-каприйцы, жена писателя. Горький рассказывает Ленину о своем родном городе Нижнем Новгороде, о Волге, о детстве, юности и скитаниях, бабушке Акулине Ивановне, отце, дедушке…

Ленин слушает с огромным вниманием. И советует:

- Написать бы вам все это, батенька, надо! Замечательно поучительно все это…

Иногда они покидают Капри. Горький с увлечением показывает Владимиру Ильичу Помпею, Неаполитанский музей, где он знает каждый уголок. Они вместе ездят на Везувий и по окрестностям Неаполя.

Неисчерпаем у Ленина интерес ко всему на Капри. Подробно расспрашивает о жизни местных рыбаков, их за работках, влиянии духовенства, о школе.

Ему говорят:

- Вот этот поп - сын бедного крестьянина.

И он тотчас же просит, чтобы ему собрали сведения: как часто отдают крестьяне своих детей в семинарии, возвращаются ли те служить попами в свои деревни?

- Вы понимаете? Если это не случайное явление, значит, это политика Ватикана. Хитрая политика! - восклицает Владимир Ильич.

Горький свидетельствует:

«Был в нем некий магнетизм, который притягивал к нему сердца и симпатии людей труда. Он не говорил по-итальянски, но рыбаки Капри, видевшие и Шаляпина и не мало других крупных русских людей, каким-то чутьем сразу выделили Ленина на особое место. Обаятелен был его смех - «задушевный» смех человека, который, прекрасно умея видеть неуклюжесть людской глупости и акробатические хитрости разума, умел наслаждаться детской наивностью «простых сердцем»»^[94].

Старый рыбак Джиованни Спадаро говорит о нем:

- Так смеяться может только честный человек. А с рыбаками у Ленина особые отношения. Они прозвали его «синьор Дринь-Дринь».

- В чем причина такой интимности? - спрашивают его.

Ленин улыбается:

- Итальянская выдумка!

Но потом объясняет своему спутнику происхождение

«Дринь-Дриня»:

- Однажды итальянский рыбак изъявил желание научить меня ловить рыбу «с пальца» - леской без удилища. Я попробовал и, представьте себе, поймал большую рыбу. Обрадовавшись своей удаче, я громко крикнул: «Дринь-дринь!» И нажил себе беду. Все на Капри теперь называют меня «синьор Дринь-Дринь». Но вы думаете, что это меня огорчает? О, напротив, это доставляет мне удовольствие-Владимир Ильич бродит по узким улочкам Капри. Подымается по древней дороге. Восхищается волшебным закатом солнца, очертанием сказочного острова. Поет и смеется с детьми, которые уже успели полюбить синьора Дринь-Дринь.

Огл. На прямую дорогу

Усиление реакции, ее временное торжество при классовой борьбе, заявляет Ленин, не могло не сопровождаться ослаблением всех революционных организаций, в том числе и социал-демократической. Оно не могло не вызвать идейного шатания, разброда. Но ряд признаков свидетельствуем уже о постепенном преодолении кризиса. «Партия,- пишет в «Пролетарии» Владимир Ильич,- вступает снова на прямую дорогу - последовательного и выдержанного руководства революционной борьбой социалистического пролетариата» ^[95].

Большевики собирают сейчас силы для новых революционных битв. Меньшевики же отрекаются от идей революционной социал-демократии. Аксельрод, не выходя пока из партии, признается в письме Плеханову: «Не провозглашая ее обреченной на гибель, мы должны, однако, считаться с такой перспективой и не солидаризовать нашего дальнейшего движения с ее судьбой» ^[96].

В «Голосе социал-демократа» - заграничном печатном органе меньшевиков - Ленин отчеркивает рекомендации Плеханова и Дана о необходимости поддержки буржуазии рабочим классом. «Дан и Плеханов,- указывает Ленин, -пытаются осторожненько, не называя прямо вещи их именами, оправдать меньшевистскую политику зависимости пролетариата от кадетов» ^[97].

Ленин немедленно откликается на их статьи. В «Пролетарии» он развенчивает «тактические выводы», пропагандируемые «Голосом социал-демократа». Он использует для полемики с меньшевиками и трибуну большого зала «Хандверк» на авеню дю Май.

Еще в первую свою эмиграцию Владимир Ильич не раз читал рефераты в этом зале, вмещающем несколько сотен человек. Он обобщил тогда здесь опыт Парижской коммуны. говорил об ее уроках, которые следовало учесть русским революционерам. Здесь присутствовал он и на интернациональном митинге солидарности, созванном в январе 1905 года, после расстрела в Петербурге манифестации рабочих. Здесь читал рефераты «О тактике партии по отношению к булыгинской Думе», о политических событиях в охваченной революцией России.

На сей раз тема публичного выступления Ленина в зале «Хандверк» - «Оценка русской революции и ее вероятное будущее».

«Зал был переполнен,- описывает этот вечер живущий в Женеве болгарский революционер Павел Нончев.- Среди присутствующих был Плеханов с женой Розалией Марковной…

Вспоминаю, как Владимир Ильич быстро поднялся на сцену и, оглядев зал, сразу начал говорить о причинах неудачи революции. В своем докладе он беспощадно критиковал меньшевиков. В зале были меньшевики, но никто из них не осмелился возразить или перебить Ленина. А Ленин продолжал говорить. Я как сейчас вижу это собрание. Он говорил с жаром, подчеркивая мысли энергичным жестом левой руки, останавливая взгляд на слушателях. В притихшем зале слышался только голос Ленина» ^[98].

О чем же говорит он в этот вечер?

«Ленин рассмотрел вопрос о русской революции и перспективах ее развития,- сообщит сидящий в зале рядом с Нончевым его земляк Иван Чонос.- Исключительное впечатление произвела его огромная вера в силы русской революции, несмотря на временное торжество реакции. Значительный интерес вызвали сделанный Лениным глубокий анализ великого классового поединка между русским пролетариатом и царизмом и та аргументация, которой Ленин подкреплял свои мысли» ^[99].

Еще ранее, на страницах «Пролетария», Владимир Ильич обобщил уроки первой русской революции. Одну за другой опубликовал он в газете статьи: «На прямую дорогу», «О «природе» русской революции», «По торной дорожке!». Ленин заявил: «…периодами временного затишья в массовом действии мы должны воспользоваться, чтобы критически изучить опыт великой революции, проверить его, очистить от шлаков, передать его массам как руководство для грядущей борьбы» ^[100]. Только путем революционной борьбы масс можно добиться сколько-нибудь серьезных улучшений в жизни рабочих и в управлении государством. Таков первый и основной урок русской революции. Она учит также тому, что недостаточно подорвать, ограничить царскую власть, ее надо уничтожить. А это возможно лишь при тес ном союзе пролетариата и крестьянства.

Все классы общества выступили открыто в революции показали свою природу, обнаружили, каковы их настоящие стремления. И теперь «без выяснения классовой природы наших политических партий, без учета интересов и взаимного положения классов в нашей революции нельзя сделать ни шагу вперед в деле определения ближайших задач и тактики пролетариата» ^[101].

Обо всем этом Ленин говорит в зале «Хандверк».

Когда он кончает, свидетельствует Павел Нончев, публика под впечатлением его слов несколько секунд молчит, а затем вдруг вспыхивают бурные аплодисменты.

Поднимается Плеханов:

- Я должен ответить!

- Пожалуйста,- спокойно указывает ему на сцену Владимир Ильич.

Плеханов говорит около часа. Но не в силах ослабить он впечатление от блестящей речи Ленина.

А Владимир Ильич вскоре публикует в «Пролетарии» статью «К оценке русской революции» - ту самую, которую еще в апреле 1908 года напечатал в краковском журнале польской социал-демократии «Пшегляд соцьялдемократычны». В этой статье он развенчивает иллюзии мелкобуржуазной демократии, показывает (в который уже раз!) контрреволюционный характер русской буржуазии.

«…Тот слой, который составлял ядро революционной демократии в Европе,- цеховое городское ремесло, городская буржуазия и мелкая буржуазия,- утверждает Ленин,- в России должны были повернуть к контрреволюционному либерализму. Сознательность социалистического пролетариата, идущего рука об руку с международной армией социалистического переворота в Европе,- крайняя революционность мужика, доведенного вековым гнетом крепостников до самого отчаянного положения и до требования конфискации помещичьих земель,- вот какие обстоятельства бросили русский либерализм гораздо сильнее, чем европейский, в объятия контрреволюции» ^[102].

Ленин дает ясный и четкий ответ, в каком направлении должна вести работу партия на основе опыта революции:

- Мы должны заявить открыто и во всеуслышание, в поучение колеблющихся и падающих духом, в посрамление ренегатствующих и отходящих от социализма, что рабочая партия видит в непосредственно-революционной борьбе масс, в октябрьской и декабрьской борьбе 1905 года, величайшие движения пролетариата после Коммуны, что только в развитии таких форм борьбы лежит залог грядущих успехов революции, что эти образцы борьбы должны служить нам маяком в деле воспитания новых поколений борцов» ^[103].

Вскоре после выступления в зале «Хандверк» Ленин едет из Женевы в Париж. Там, на собрании, организованном бюро социал-демократической группу читает он реферат о характере русской революции. В Берне тема его выступления перед эмигрантской и студенческой колонией - два пути экономического и политического развития России. В Лозанне почти сто двадцать человек слушают его реферат «Русская революция и перспективы ее».

Всюду дает Ленин бой меньшевикам-ликвидаторам. Горячо выступает против их проповеди легального существования партии, так как на деле это привело бы к ее гибели. Он опровергает утверждения ликвидаторов о том, что в России задачи буржуазно-демократической революции могут быть решены якобы сверху, путем реформ, что для социалистической революции в стране вообще нет условий.

Ленин обнажает в своих рефератах подлинную сущность и тех большевиков, что впали в другую крайность, требуя отзыва рабочих депутатов из Государственной думы, ее бойкота. Так называемых отзовистов, выступающих против легальных форм борьбы, он квалифицирует как ликвидаторов наизнанку.

Рефераты в Париже, Женеве, Берне, Лозанне… И вот Ленин уже в Лондоне. «Развернувшаяся дискуссия по философским вопросам,- сообщает Крупская,- требовала скорейшего выпуска той философской книжки, которую начал писать Ильич. Ильичу надо было достать некоторые материалы, которых не было в Женеве, да и склочная эмигрантская атмосфера здорово мешала Ильичу работать, поэтому он поехал в Лондон, чтобы поработать там в Британском музее и докончить начатую работу» ^[104].

В Лондон Ленину сообщают: Богданов в Женеве выступит с рефератом. Владимир Ильич считает, что разногласия в Большевистском центре по философским вопросам дошли до такой степени, что публичное отмежевание от эмпириокритиков и эмпириомонистов необходимо. Но он не может прервать работу над книгой. Выступить же на обсуждении реферата сумеет Дубровинский - Иннокентий. Ведь тот придает громадное значение партии, полностью разделяет его, Ленина, политические убеждения и философски взгляды, понимает его с полуслова. И на четвертушке лисы Владимир Ильич пишет для Дубровинского «Десять вопросов референту» - тезисы для выступления в Женеве. Ом настолько хорошо изучил своих противников, что предугадывает, о чем Богданов поведет речь.

Листок с тезисами пересекает Ла-Манш. Его доставляют в Женеву. Дубровинский внимательно прочитывает его, делает на полях пометки, снова читает то, что следует заявить:

«1. Признает ли референт, что философия марксизма есть диалектический материализм?

Если нет, то почему не разобрал он ни разу бесчисленных заявлений Энгельса об этом?

Если да, то зачем называют махисты свой «пересмотр» диалектического материализма «философией марксизма»?

2. Признает ли референт основное деление философских систем у Энгельса на материализм и идеализм?..

3. Признает ли референт, что в основе теории познания диалектического материализма лежит признание внешнего мира и отражения его в человеческой голове?..» ^[105]

Иннокентий согласен с этими и другими вопросами, предложенными в качестве тезисов его выступления, как и с тем, которым завершается ленинский листок:

«Подтверждает ли референт тот факт, что махизм не имеет ничего общего с большевизмом? что против махизма неоднократно протестовал Ленин?..» ^[106]

Дубровинский выступает после Богданова. Резка, но аргументированна его речь. От имени Ленина и его сторонников он публично отмежевывается от махистов и заявляет: большевизм не имеет ничего общего с философским направлением Богданова.

Ленин же продолжает работать в Лондоне, в библиотеке Британского музея. Ему приносят из хранилищ книги, которых нет в Швейцарии. Он изучает их, делает множество выписок. И так почти целый месяц. «Своей поездкой в Лондон,- сообщает Крупская,- Ильич был доволен - удалось собрать нужный материал…» ^[107] Он сам напишет о том же сестре Марии: «Поработал я много над махистами и думаю, что все их (и «эмпириомонизма» тоже) невыразимые пошлости разобрал» ^[108].

Владимир Ильич пишет «Материализм и эмпириокритицизм»- книгу, в которой он «поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное» ^[109]. Ей суждено стать энциклопедией современной материалистической философии.

Учитывая сложившуюся напряженную обстановку, Ленин создает эту книгу в короткие сроки. «…Положение у нас трудное,- сообщает он в Россию В. Воровскому.- Надвигается раскол с Богдановым. Истинная причина - обида на резкую критику на рефератах… его философских взглядов» ^[110]. Богданов, а с ним и Алексинский «строят раскол на почве эмпириомонистической-бойкотистской. Дело разразится быстро. Драка на ближайшей конференции неизбежна. Раскол весьма вероятен» ^[111].

Ленин спешит завершить книгу и работает над ней с утра до ночи. «Слышала здесь от видавших тебя недавно,- пишет ему из Петербурга сестра Анна,- что ты выглядишь плохо и очень переутомился. Это очень грустно. Не зарабатывайся, пожалуйста, дорогой, и побереги себя. Тебе, верно, нужен был бы отдых где-нибудь в горах и усиленное питание. Устрой себе это. Ну, пусть попозже выйдет философия (речь идет о книге «Материализм и эмпириокритицизм»). Не послать ли тебе денег?..» ^[112]

Встревожена поступающими из Женевы вестями и мать. «Дорогой мой,- обращается она к сыну,- не слишком ли много сидишь ты за работой,- это вредно для тебя, надо больше отдыхать, гулять, не забывай этого, прошу тебя» ^[113].

Но как ни много времени отдает Владимир Ильич книге, не только ею занимается он сейчас. Не упускает возможность выступить против выходящих за пределами России меньшевистских, эсеровских и прочих изданий, обладающих, по его убеждению, весьма убогим «теоретическим» багажом. Он подвергает сокрушительной критике тех, кто каждой строкой своих писаний демонстрирует теоретическую несостоятельность, неумение «применить основные принципы теории и тактики к изменившимся обстоятельствам», неумение «вести пропагандистскую, агитационную и организационную работу при условиях, резко отличных от тех, которые мы пережили недавно» ^[114].

- Есть ли надежда на вооруженное восстание в более или менее ближайшем будущем?

Этот вопрос ставит созданная группой эсеров газета «Революционная мысль». И сама же на него отвечает:

- Нет такой надежды.

Ленин подчеркивает эти строки. Он тотчас же откликается на них в «Пролетарии»:

«Люди, очевидно, никогда не задумывались над объективными условиями, порождающими сначала широкий политический кризис, а потом, при обострении этого кризиса, гражданскую войну. Люди заучили наизусть «лозунг» вооруженного восстания, не поняв значения и условий применимости этого лозунга. Поэтому так легко и бросают они непродуманные, на веру взятые, лозунги после первых же поражений революции. А если бы эти люди ценили марксизм, как единственную революционную теорию XX века, если бы они поучились истории русского революционного движения, то они увидели бы различие между фразой и развитием действительно революционных лозунгов» ^[115].

Ленин обращает внимание на то, что лозунг восстания социал-демократы поставили только после январских событий 1905 года, «когда ни единому человеку нельзя уже было сомневаться в том, что общенациональный политический кризис разразился, что он обостряется в непосредственном движении масс не по дням, а по часам». И действительно, «в несколько месяцев этот кризис довел до восстания» ^[116].

Он призывает внимательно следить за развитием нового политического кризиса, учить массы на уроках 1905 года, подчеркивать неизбежность «перехода всякого острого кризиса в восстание и укреплять организацию, которая бросит этот лозунг в момент наступления кризиса» ^[117].

Владимир Ильич считает бесплодным ставить сейчас вопрос: есть ли надежда на революцию в ближайшем будущем? Нынешнее положение дел в России таково, что на предсказания не отважится ни один сколько-нибудь вдумчивый социалист. Он заявляет, что «без пересоздания аграрных отношений, без полной ломки старого земельного строя Россия жить не может, а жить она будет»^[118]. Кто совершит эту ломку? Столыпин путем своих аграрных реформ? Или произведут ее под руководством рабочих сами крестьяне? Дело социал-демократов - внедрить в массы ясное понимание «экономической основы нарастающего кризиса и воспитывать серьезную партийную организацию, которая бы помогла народу усвоить богатые уроки революции и способна была руководить им в борьбе, когда созреют зреющие силы для новой революционной «кампании»»^[119].

Владимир Ильич пишет об этом в статье, которой открывается тридцать второй номер «Пролетария», вышедший 15 июля 1908 года.

Не прекращая работу над «Материализмом и эмпириокритицизмом», Ленин завершил большую статью «Аграрный вопрос в России к концу XIX века». Она призвана, по его собственным словам, «подвести итоги марксистскому исследованию, указать место каждой сколько-нибудь крупной черты нашей сельскохозяйственной экономики в общем строе русского народного хозяйства, обрисовать общую линию развития аграрных отношений в России и вскрыть те классовые силы, которые определяют так или иначе это развитие» ^[120].

Рукопись статьи отправлена в Россию, в редакцию Энциклопедического словаря братьев Гранат. Но не знает еще Ленин, что цензура не позволит ее опубликовать, что пройдет целых десять лет, прежде чем она выйдет отдельной брошюрой.

Подобная же судьба ждет и другую его работу - «Аграрную программу социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов». В ней Ленин теоретически обосновал необходимость национализации земли, показал ее экономическое и политическое значение, проанализировал новейшие данные о землевладении в России, обосновал необходимость революционной ломки аграрных отношений. Он подробно рассмотрел основные этапы развития аграрной программы российской социал-демократии, разъяснил, чем большевистские позиции в этом вопросе отличаются от меньшевистских.

Этот труд Владимира Ильича должен быть включен во вторую часть второго тома его сочинений «За 12 лет». И он просит сестру Марию как можно скорее раздобыть для него «хоть один экземпляр набранной книги, все равно сверстанный или несверстанный» ^[121]. Он пишет ей: «Дело в том, что мне крайне необходимо теперь же, именно до осени, познакомить с этой книгой некиих лиц, которые не могут читать рукописи. Если я этих лиц до осени не познакомлю с книгой, я во всех отношениях могу многое потерять» ^[122].

Почему до осени? В Женеве в конце августа созывается пленум Центрального Комитета РСДРП. Ленин даст на нем бой меньшевикам, разоблачит их дезорганизаторские действия. И перед этой битвой намерен он познакомить «некиих лиц» - единомышленников - со своей работой об аграрной программе большевиков.

Не знает Ленин, когда просит прислать «хоть один экземпляр набранной книги», что в петербургскую типографию, где она печаталась, уже нагрянула полиция, и обнаруженный ею готовый тираж целиком, за исключением одного неполного экземпляра, уничтожен «путем разрыва на мелкие части»…

И вот наступает последняя неделя августа. В Женеве собирается пленум ЦК. Ленин разоблачает на нем попытки меньшевиков ликвидировать Центральный Комитет. Вносит поправки к проекту резолюции о созыве общероссийской партийной конференции. Вносит принимаемое большинством предложение о создании Центрального заграничного бюро. В России же именно в эти августовские дни предпринимается новая попытка арестовать Ленина, если объявится он на территории империи. «Всякий, кому известно местопребывание Ульянова,- сообщают «Московские ведомости», - обязан указать суду, где он находится» ^[123].

А другая газета-петербургская «Речь» в это же время - поразительное совпадение! - сообщает о предстоящем выходе новой книги Ленина - «Материализм и эмпириокритицизм»… ^[124] Книги, которая Владимиром Ильичей еще не завершена.

Работу над «Материализмом и эмпириокритицизмом» он по-прежнему совмещает со многими другими делами. И усталость берет свое. Он вынужден оставить ненадолго рукописи, книги, дать себе хоть короткий отдых.

Ленин отправляется в район Дьяблере на западе Бернских Альп, на границе кантонов Берн, Вале и Во. «Ездил в горы погулять,- сообщает он вскоре в Россию сестре Марии.- Дурная погода помешала пробыть там подольше. Но все же погулял превосходно. Теперь надеюсь кончить, наконец, месяца в полтора непомерно затянувшуюся мою работу» ^[125].

С новыми силами возвращается Ленин к рукописи. Заканчивает последние страницы, пишет предисловие.

«Целый ряд писателей, желающих быть марксистами,- обращается он к читателям,- предприняли у нас в текущем году настоящий поход против философии марксизма. Менее чем за полгода вышло в свет четыре книги, посвященные главным образом и почти всецело нападкам на диалектический материализм…

Все эти лица не могут не знать, что Маркс и Энгельс десятки раз называли свои философские взгляды диалектическим материализмом. И все эти лица, объединенные - несмотря на резкие различия политических взглядов - враждой против диалектического материализма, претендуют в то же время на то, что они в философии марксисты!» ^[126]

Книга еще не завершена, а Ленин уже задумывается: кто выпустит ее? Многие возникшие в России в революционную пору издательства закрыты. Их владельцы или организаторы привлечены к судебной ответственности. Те же, кто не подвергся полицейским репрессиям, проявляют осторожность.

Ленин обращается за помощью к родным, к товарищам по революционной борьбе. «Если можно, я бы попросил написать кому-либо из московских знакомых литераторов, не подыщут ли они издателя,- пишет Владимир Ильич матери.- Я теперь без связей в этом отношении» ^[127]. Запрашивает он и Воровского: «Не знаете ли какого-нибудь издателя, который взялся бы издать мою философию, которую я напишу?» ^[128] Он предполагает выпустить книгу в издательстве товарищества братьев Гранат. Но эти надежды не оправдались. «Насчет издателя дело, видимо, плохо: получил сегодня известие, что Гранат купил «историю» меньшевиков, сиречь меньшевики там взяли верх,- сообщил Ленин сестре Анне.- Ясно, что он теперь откажется от издания моей книги. Имей в виду, что я теперь не гонюсь за гонораром, т. е. согласен пойти и на уступки (какие угодно) и на отсрочку платежа до получения дохода от книги,- одним словом, издателю никаких рисков не будет» ^[129]. Через мать Ленин передает сестре: «В Питер я написал двум приятелям, прося их помочь в деле устройства с изданием. Поручил им списаться с Анютой, ежели что представится, через нашего общего знакомого…» ^[130]

Ленин готов в крайнем случае уступить даже некоторым требованиям цензуры. «Между прочим,- пишет он Анне,- если бы цензурные соображения оказались очень строги, можно было бы заменить везде слово «поповщина» словом «фидеизм» с пояснением в примечании («фидеизм есть учение, ставящее веру на место знания или вообще отводящее известное значение вере»). Это на случай - для пояснения характера уступок, на которые я пойду» ^[131].

Поповщиной называет он всякое богоискательство, всякое стремление протащить в той или иной форме религиозные воззрения в марксизм. «…Владимир Ильич,- узнаем от Анны Ильиничны,- со всей резкостью обрушивается на этих «истребителей», прося меня не смягчать ничего относительно них и с трудом соглашаясь на некоторые смягчения из-за цензурных соображений» ^[132].

Хотя Ленин и считает, что его работа «непомерно затянулась», написал он ее в предельно короткий срок - с февраля по октябрь 1908 года. 27 октября он просит Анну Ильиничну: «Пришли мне, пожалуйста, адрес для пересылки рукописи моей книги. Она готова. Вышло 24 печатных листа (в 40 000 букв),- т. е. около 400 страниц. Недели в две закончу пересмотр и отправлю: хотел бы иметь хороший адрес для отправки» ^[133]. И еще несколько дней спустя: «Я опасаюсь послать большущую рукопись на твой личный адрес и вообще не на адрес какого бы то ни было издательства. Если можно, найди такой адрес, и я вышлю рукопись немедленно» ^[134].

Выбор падает на В. Левицкого - московского врача, с которым Ленин знаком уже не первый год. В его адрес он шлет из Женевы объемистую рукопись. А матери сообщает об этом в Москву, не рискуя, однако, назвать имя врача. «Анюте, пожалуйста, передай,- просит Владимир Ильич,- что философская рукопись послана уже мной тому знакомому, который жил в городке, где мы виделись перед моим отъездом в Красноярск в 1900 году. Я надеюсь, что он уже получил ее и доставил вам. Если нет, необходимо наведаться к нему, благо, живет он недалеко от вас» ^[135].

И вот однажды вечером приходит к Анне Ильиничне, на ее московскую квартиру, доктор Левицкий. По всем правилам медицины прибинтована на нем доставленная из Женевы рукопись.

«…Я смертельно боюсь пропажи большущей, многомесячной работы да и замедление ее меня действительно изнервливает» ^[136],- с беспокойством пишет Ленин. И получает наконец сообщение: рукопись доставлена, с ней все в порядке.

Но как быть с издателем? Его все еще нет. В. Бонч-Бруевич еще до того, как Ленин отправил в Россию рукопись, писал ему: «В Питере очень ждут Вашей книги» ^[137]. Ждут ее и в других российских городах, и здесь, в эмигрантских кругах. «…Но шансов, по всему видно, мало» ^[138],- вынужден признать Ленин.

«Книгу твою читаю (прочла около половины),- сообщает между тем Анна Ильинична.- Чем дальше, тем она все интереснее. Заменяю согласно твоему указанию «поповщину» «фидеизмом»; вместо «попов» ставлю «теологов». По-моему, надо основательнее все такое выкинуть, а то книга будет нецензурной» ^[139].

И еще одно письмо от сестры. На сей раз наконец о том, что владелец частного издательства «Звено» Л. Крумбюгель соглашается выпустить книгу. «Самое важное теперь,- через мать наставляет сестру Ленин,- не терять времени, закрепить за собой как можно скорее издателя формальным договором и торопить издание» ^[140]. Но его беспокоит, как бы книга не принесла неприятностей сестре, взявшей на себя хлопоты по изданию. «При подписи договора,- предостерегает он родных,- советую Ане быть осторожнее, т. е. не давать по возможности своего имени, чтобы не быть ответственной по законам о печати (и не отсидеть в случае чего…). Нельзя ли договор на мое имя написать, а Анюту обойти вовсе, т. е. не упоминать совсем?» ^[141]

Еще одно опасение у Ленина: как бы цензура не прослышала, кто автор этого труда. Он пишет матери: «Насчет фамилии автора я не стою: какую угодно, мне все равно, пусть издатель выбирает» ^[142]. Возможность издать книгу в Москве «так завлекательна, что надо эту возможность ловить обеими руками» ^[143].

^[1] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 12, с. 27.
^[2] Там же, с. 83.
^[3] «Листовки петербургских большевиков», т. 1, с. 280.
^[4] «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», т. 2, с. 29.
^[5] Там же, с. 125.
^[6] «Новая жизнь» № 28, 3 декабря 1905 г.
^[7] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 119-120.
^[8] Там же, с. 121.
^[9] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 12, с. 150.
^[10] Там же, с. 151.
^[11] Там же, с. 152-153.
^[12] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 188.
^[13] Там же.
^[14] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 12, с. 177-178.
^[15] Там же, с. 182.
^[16] Н К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 126.
^[17] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, с. 56.
^[18] Н К Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 128.
^[19] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, с 60
^[20] Там же, с. 93-94.
^[21] Там же, с. 104.
^[22] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 194.
^[23] «Вперед» № 6, 1 июня 1906 г.
^[24] «Эхо» № 8, 30 июня 1906 г.
^[25] «Эхо» № 9, 1 июля 1906 г.
^[26] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, с. 332.
^[27] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 131.
^[28] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, с. 343.
^[29] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, с. 92.
^[30] Там же, с. 95.
^[31] Там >же, с. 347-348.
^[32] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 206.
^[33] Там же, с. 207.
^[34] Там же, с. 208.
^[35] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 55. с. 238
^[36] Там же, с. 239.
^[37] «Красный архив». 1934, т. 1(62), с. 210.
^[38] Там же, с. 211-212.
^[39] Там же, с. 212.
^[40] В И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, с. 117.
^[41] Там же.
^[42] Там же, с. 118.
^[43] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 153.
^[44] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 47, с, 119-120.
^[45] Там же, с. 120.
^[46] Там же, с. 123.
^[47] Там же, с. 121.
^[48] Там же, с. 124.
^[49] В. И. Ленин Полн. собр. соч., т. 55, с. 244.
^[50] В. И. Ленин Полн. собр. соч., т. 47, с. 123.
^[51] Там же. с. 133-134.
^[52] В.И. Ленин Полн. собр. соч., т.55, с 242.
^[53] Там же, с. 245.
^[54] Там же, с. 246.
^[55] Там же, с. 247.
^[56] Там же, с. 248.
^[57] «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине; т. 2 с. 272
^[58] Там же, с. 273.
^[59] В.И. Ленин Полн. собр. соч., т. 47, с. 133.
^[60] Там же.
^[61] «Пролетарий» № 21, 13 (26) февраля 1908 г.
^[62] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 16, с. 420.
^[63] См. Э. Хазиахметов. Ленин и ссыльные большевики Сибири. Новосибирск, 1971, с. 49.
^[64] «Пролетарий» № 23, 27 февраля (11 марта) 1908 г.
^[65] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 141.
^[66] Там же, с. 142.
^[67] Там же.
^[68] Там же, с. 142 - 143.
^[69] Там же, с. 144.
^[70] Там же, с. 145.
^[71] «В. И. Ленин и А. М. Горький». Изд. третье, дополненное. М., 1969, с. 273.
^[72] Там же, с. 272.
^[73] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 145.
^[74] Там же, с. 147.
^[75] Там же, с. 148.
^[76] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 17.
^[77] Там же, с. 25-26.
^[78] Там же, с. 20.
^[79] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 151.
^[80] Там же.
^[81] Там же, с. 154.
^[82] Там же, с. 155.
^[83] Там же.
^[84] Там же, с. 156.
^[85] Там же.
^[86] М. Горький. Литературные портреты. М., 1967, с. 21.
^[87] Там же, с. 22.
^[88] Там же, с. 16 - 17.
^[89] Там же, с. 22.
^[90] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 198.
^[91] «О Ленине. Воспоминания зарубежных современников». Изд. 2. М., 1966, с. 100-101.
^[92] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 26, с. 1.
^[93] «О Ленине. Воспоминания зарубежных современников», с. 101 - 102.
^[94] М. Горький. Литературные портреты, с. 23.
^[95] В. 11. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 3.
^[96] «Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода», т. II, М., 1925, с. 253-254.
^[97] В И. Ленин. Полн. собр. соч.. т. 17, с, 28.
^[98] «Воспоминания болгарских товарищей о Ленине». М., 1958, с. 6.
^[99] Там же, с. 10.
^[100] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 16, с. 411.
^[101] В. И. .Ленин Полн. собр. соч., т. 17, с. 27.
^[102] Там же, с. 40.
^[103] Там же, с. 50.
^[104] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 163.
^[105] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 5.
^[106] Там же, с. 6.
^[107] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 164.
^[108] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 252.
^[109] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 11.
^[110] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 159-160.
^[111] Там же, с. 160.
^[112] «Переписка семьи Ульяновых», с. 178.
^[113] Там же, с. 180.
^[114] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 142.
^[115] Там же, с. 143.
^[116] Там же.
^[117] Там же, с. 144.
^[118] Там же.
^[119] Там же.
^[120] Там же, с. 59.
^[121] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 251.
^[122] Там же, с. 251-252.
^[123] «Московские ведомости» № 183, 8(21) августа 1908 г.
^[124] См. «Речь» № 191, 12(25) августа 1908 г.
^[125] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 253.
^[126] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, с. 9.
^[127] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 251.
^[128] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 160.
^[129] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 256.
^[130] Там же, с. 260.
^[131] Там же, с. 256-259.
^[132] Там же, с. XLIII.
^[133] Там же, с. 255-256.
^[134] Там же, с. 256.
^[135] Там же, с. 260.
^[136] Там же, с. 261.
^[137] «Вопросы истории КПСС», 1961, № 4, с. 125.
^[138] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 261.
^[139] «Переписка семьи Ульяновых», с. 184.
^[140] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 262.
^[141] Там же, с. 262-263.
^[142] Там же, с. 263.
^[143] Там же.