Огл. «Действовать твердо, решительно…»

Женева. 10 декабря 1908 года. Ленин пишет матери в Россию: «Дорогая мамочка! Сегодня мы сдали, наконец, квартиру. Часть вещей отправляется сегодня малой скоростью. Сами едем в субботу или в понедельник самое позднее» ^[1].

Париж. 19 декабря. Ленин сообщает сестре Анне: «Мы едем сейчас из гостиницы на свою новую квартиру… Наша мебель привезена из Женевы. Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montsouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в 2-х шагах от нас проводят метро - подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются. Парижем пока довольны» ^[2].

Ульяновы расстались с Женевой, где с каждым днем все более замирала политическая жизнь. Не случайно эту, по словам Крупской, тихую мещанскую заводь сменили на Париж. Ведь во французской столице еще в ноябре образовалась вторая Парижская группа содействия РСДРП, объединившая всех большевиков-эмигрантов, в том числе членов возглавляемого Владимиром Ильичей Большевистского центра. Здесь сосредоточились общие для политэмигрантов касса взаимопомощи, русская столовая, «биржа труда», библиотека-читальня, Рабочий клуб.

Квартиру Ульяновы сняли большую, светлую. Одну комнату занимают Ленин и Крупская, другая отведена приехавшей сестре Марии, третья - Елизавете Васильевне. «Но эта довольно шикарная квартира,- узнаем от Надежды Константиновны,- весьма мало соответствовала нашему жизненному укладу и нашей привезенной из Женевы «мебели». Надо было видеть, с каким презрением глядела консьержка на наши белые столы, простые стулья и табуретки. В нашей «приемной» стояла лишь пара стульев да маленький столик, было неуютно до крайности» ^[3].

Но у этих русских, поражается консьержка, так много знакомых в Париже! Она не знает, что к Ульяновым идут такие же, как они, политические эмигранты, у которых нелегкое житье во французской столице.

«Рабочие кое-как устраивались,- убеждается по приезде в Париж Крупская,- положение же интеллигенции было крайне тяжелое… Жить на средства эмигрантской кассы, питаться в долг в эмигрантской столовке было архинепереносно» ^[4].

Чтобы не бросаться в глаза, Ленин ходит, как средний парижанин, в котелке, в узком пальто с бархатным воротничком.

- Владимир Ильич! На кого вы похожи? Вы же типичный французский коммивояжер! - восклицает впервые увидевший его в Париже русский социал-демократ И. Попов.

- Нет, в самом деле? - спрашивает Ленин с любопытством.- Похож на коммивояжера?

- Не отличить. Как две капли воды.

- Не выделяюсь в толпе?

- Совершенно не выделяетесь.

- Так это же замечательно! - доволен Ленин.- Просто великолепно! Именно то, что и требовалось доказать, так как здесь, несмотря на хваленую свободу, легко налететь на шпика из русской охранки, что было бы весьма нежелательно. А в таком виде я легко растворюсь в толпе…

Ленина можно увидеть в кафе, где за чашкой кофе коротают время русские эмигранты. С одним он сыграет партию в шахматы, с другим, уединившись в уголке, ведет долгий разговор…

Одно из таких кафе - по авеню д`Орлеан. В небольшом зале на втором этаже собирается однажды человек тридцать. Выступает Ленин.

Здесь видит его впервые Илья Оренбург. Ленин подходит к нему:

- Вы из Москвы?

Оренбург говорит, что сперва работал в московской организации. Потом его арестовали. Попытался устроиться в Полтаве, разыскал там товарищей.

Свежий человек из России заинтересовывает Владимира Ильича. Он приглашает его к себе. И уже на улице Бонье продолжает Оренбург свой рассказ о положении в Полтаве…

Отсюда, из дома на улице Бонье, Ленин отправляется читать рефераты. Об одном из них сообщает объявление. Оно отпечатано в типографии и расклеено на улицах французской столицы:

«2-ая Парижская группа содействия РСДРП
В среду 10 февраля 1909 г.
Salle des Societes savantes 8, rue Danton, 8
в 8 1/2 час. Вечера
состоится реферат
Н. ЛЕНИНА
на тему: СОВРЕМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ» ^[5].

Чуть ниже, на том же листке, тезисы реферата. Ленин намерен говорить в этот вечер о том, как изменяется абсолютизм, о III Государственной думе и парламентских средствах борьбы, о революционной фразе у социалистов-революционеров, о шовинизме кадетов и шатаниях трудовиков.

Один из присутствующих на ленинском реферате расскажет спустя полтора десятка лет, как резко отличались публичные выступления Ленина в Париже от выступлений меньшевистских лидеров - Мартова и Дана. И не только своим содержанием, но и обстановкой, в которой они проходили. Меньшевики выступали часто, и их доклады читались в плохоньких залах эмигрантских районов. Посещала эти доклады большей частью одна и та же, не слишком многочисленная, эмигрантская публика. Доклады же Ленина устраивались обычно в самом большом зале Латинского квартала. И привлекали они массу любопытных. Каждый его доклад становился «большим политическим днем» для всей эмиграции. Приходили на него даже русские аристократы «правого берега» - богатых буржуазных и аристократических кварталов Парижа.

Об этих рефератах упоминается нередко в письмах, поступающих в Россию. Некий «Алек…» сообщает о докладе Ленина, посвященном только что прошедшей во французской столице конференции Российской социал-демократической рабочей партии. В письме М. Кравича, адресованном политическому ссыльному в далекую сибирскую деревню, речь идет о реферате Ленина, вызвавшем «любопытные споры с эсерами» ^[6], о ленинском реферате «Современное положение России».

Письмо, посланное из Парижа, приходит и в Одессу. Пишет С. Шавдия, возглавлявший там в 1905 году Совет рабочих депутатов. Подробно излагает он содержание ленинского реферата, на котором довелось ему присутствовать,- «О политическом положении в России и двух путях капиталистического развития аграрных отношений». И встает за строками его письма сам Ленин, утверждавший:

- Самодержавие вступает на новые рельсы, государство идет к буржуазной монархии через ломку деревенских отношений и при помощи представительного строя. Вера в широкие крестьянские массы, как элемент оплота и порядка, умерла вместе с первой и второй Думами. Политика царизма целиком опирается на дикого помещика и верхние слои крупного капитала. Мы стоим перед новым этапом политически-социального развития. Куда нас приведет ломка аграрных отношений? К американскому или прусскому типу развития? Может ли правительство Столыпина разрешить вопросы движения и тем разрядить революцию? Безусловно нет ^[7].

При новых социальных условиях, заявляет Ленин, невозможно сохранить старую власть. Он убежден в неизбежности кризиса.

- Положение, занятое правительством,- говорит Владимир Ильич,- облегчает пропаганду, явно выступает классовый характер власти. Будущее за нами ^[8].

Ленин выступает с этим рефератом в один из февральских дней 1909 года. В России приступили уже к изданию книги «Материализм и эмпириокритицизм», которую он ждет с нетерпением. В своей комнате, склонившись над простым белым столом, Ленин вычитывает присланные сестрой Анной листы его труда. И в письмах, которыми обмениваются сейчас брат и сестра, больше всего об этой книге.

Ленин. 9 марта: «Дорогая Анюта!.. Посылаю поправки к листам 10 и 11-му сверстанным… Затяжка получилась очень уже большая. Хоть бы к 15 марта по старому стилю выпустить ее, а то просто беда!» ^[9]

Ленину. 7(20) марта: «Дорогой Володя!.. Отправляю сверстанные 19 и 20-ые листы.

Да, книга страшно запаздывает! Ходила вчера лично беседовать об этом с издателем, но его не застала; обещали сегодня прислать сверстанный 21-ый лист и 2-ую корректуру, дальше и ничего нет! Печатают в самой большой здешней типографии - Суворина и все-таки затяжка. Передала твою большую просьбу выпустить скорее книгу; просила об этом раньше и сама» ^[10].

Ленин. 23 или 24 марта: «Дорогая Анюта!.. Твоих корректур и сверстанных листов так и не получал…» ^[11]

Ленину. 19 марта (1 апреля): «Дорогой Володя! Сегодня отправила тебе сверстанные 20-ый (с диаграммой) и 21-ым листы, а также чистые листы 9-18-ый…

Относительно выхода книги приходится сказать с сокрушением, что к пасхе она не выйдет, как ни мало осталось ибо во вторник на следующей неделе работы в типографии кончаются…

Ужасно мне обидно, что затянулась так книга!» ^[12]

Ленин. 6 апреля: «Дорогая Анюта! Вчера послал тебе письмо с опечатками к 14-му листу и с двумя вставками. Надеюсь, получила его.

Сегодня получил утром чистые листы 10, 11 и 12-ый и сверстанный лист 21-ый» ^[13].

А сейчас он не только по многу часов сидит над гранками книги, но и пишет для «Пролетария». В Париже под типографию сняли сперва заброшенное помещение лавки в доме № 8 по улице Антуана Шантэна. Его сдали вместе с двумя крошечными комнатушками на следующем этаже. В них разместилась редакция. Но в помещении, куда свезли доставленное из Женевы типографское оборудование, не было электричества. Работать приходилось при свете керосиновых ламп. И вскоре переехал «Пролетарий» в кирпичный домик, стоящий позади окруженного высокими деревья ми респектабельного здания.

10 февраля 1909 года в Париже начала выходить еще одна большевистская газета - «Социал-демократ». Ленин фактически становится ее главным редактором. Печатают новую газету там же, где и «Пролетарий». И ее имеет в виду глава заграничной агентуры в Париже, когда сообщает в Петербург директору департамента полиции: «Большевики заняты теперь постановкой популярного органа и агитационных листков, массового их транспорта и распространения в России» ^[14].

Еще в 1907 году в Лондоне, на V партийном съезде, решено было создать этот центральный орган РСДРП. Газета призвана была сохранить и укрепить Российскую социал-демократическую рабочую партию, усилить идейное руководство ее местными организациями. Она обязана была придерживаться победившей на V съезде большевистской политической линии.

Большевики считали: создание такой газеты является од ним из главных условий существования партии. А меньшевики стремились не допустить появления центрального органа большевистского направления. Поэтому только к 1908 году удалось подготовить в Петербурге первый номер. Его материалы переслали в Вильно, в типографию. Но об этом узнала охранка. За типографией установили слежку. В один из февральских дней полиция взяла там набор первого номера «Социал-демократа» с наполовину отпечатанным текстом.

Вторую попытку сделали уже в самой российской столице. Однако и тут, когда весь тираж был готов, на конспиративных складах появилась полиция. Из двадцати тысяч экземпляров только меньшая часть попала к рабочим.

Даже тем, кто противился изданию «Социал-демократа» за границей, стало ясно: наладить регулярный выпуск газеты в самой России не удастся. Тогда решили издавать ее в Париже.

Первый отпечатанный на французской земле номер «Социал-демократа» провозглашает: «Партия, которая сумеет укрепиться для выдержанной работы в связи с массами, партия передового класса, которая сумеет организовать его авангард, которая направит свои силы так, чтобы воздействовать в социал-демократическом духе на каждое проявление жизни пролетариата, эта партия победит во что бы то ни стало» ^[15].

Так завершается напечатанная в газете статья Ленина «На дорогу». В ней идет речь о правильном соотношении нелегальной и легальной работы партии в современных российских условиях, о ее идейном сплочении, организационном укреплении ее нелегальных организаций, о необходимости всесторонней социал-демократической агитации в массах.

Статья Ленина перекликается с письмами из России, опубликованными в этом же номере «Социал-демократа». С письмами, свидетельствующими о разгуле контрреволюции, о массовых репрессиях - обысках, арестах… И подтверждающими в то же время, что даже удары реакции, даже политические и экономические репрессии не могут привести рабочих к «успокоению», не в силах пресечь борьбу пролетариата.

О том же свидетельствует и литовский социал-демократ Марцели (П. Эйдукявичус). Он встречается с Лениным. И сообщает Владимиру Ильичу о локауте, объявленном владельцами кожевенных заводов Вильно. О том, что при помощи массовых увольнений те намерены лишить пролетариат права на 8-часовой рабочий день, завоеванного во время революции 1905-1907 годов, намерены снизить на треть за работную плату. Сообщает он и о том, что локаутная комиссия призвала рабочих бастовать до полной победы. Кожевники обращаются за помощью к русским и зарубежным рабочим. Их помощь даст возможность выстоять. Может ли Владимир Ильич подтвердить полномочия Марцели через Международное социалистическое бюро?

Ленин сразу же пишет К. Гюисмансу - секретарю Международного социалистического бюро II Интернационала. Он просит оказать бастующим помощь. И деньги, в которых так нуждаются литовские кожевники, поступают к ним из Германии, Франции, других стран…

Не так давно Ленину доставили «Рабочее знамя» - газету московских большевиков. В одном из номеров ее обнаружил он письмо рабочего-отзовиста. Но зато в другом отметил с удовлетворением превосходную статью - убедительный ответ на это письмо. Ленин перепечатал статью в «Пролетарии». И сопроводил ее своим предисловием. В нем Ленин сформулировал центральную мысль ответа московского товарища: «Или революционный марксизм, т. е. в России - большевизм, или отзовизм, т. е. отказ от большевизма…» Он был полностью согласен с этим заключением автора письма. Как и с тем, что отзовизм равен «меньшевизму наизнанку» ^[16]. Вот почему, подчеркнул в «Пролетарии» Ленин, те, кто прикрывает отзовистов или даже сохраняет к ним идейный нейтралитет, по существу, льют воду на их мельницу, вредят большевизму.

Но теперь уже не только на страницах «Пролетария» - и в центральном партийном органе, «Социал-демократе», Ленин ведет борьбу с отступлениями от революционных принципов партии. В двух номерах «Социал-демократа» он публикует обширную статью о целях борьбы пролетариата в русской революции. Она направлена против воззрений Мартова и Троцкого.

«Наша партия,- пишет Ленин,- твердо стоит на той точке зрения, что роль пролетариата есть роль вождя в буржуазно-демократической революции, что для доведения ее до конца необходимы совместные действия пролетариата и крестьянства, что без завоевания политической власти революционными классами не может быть победы. Отказ от этих истин осуждает социал-демократов неизбежно на шатания, на «движение без цели», на проповедь беспринципных соглашений от случая к случаю…» ^[17]

Ленин знает: серьезный ущерб наносят партии отзовисты. Ему сообщили из 2-го Городского района Петербурга, что эта оппортунистическая группа отказывается работать в профсоюзах. Сообщили Ленину и о том, что петербургские отзовисты призывают идти в рабочие клубы лишь для того, чтобы подрывать их деятельность изнутри. Ему пишут, что отзовисты тормозят работу и думской фракции…

«Достопамятная кампания «отзовизма»,- пишет С. Гусев,- принесла организации огромный вред. Все время ведения этой «кампании» шел какой-то нелепый сумбур. Вся партийная организационная работа была заброшена… Везде только и делали, что дискутировали, притом в узких кружках специально подобранных людей. После Общерос. кон-фер. пошли доклады и опять дискуссии… дискуссии без конца. К марту месяцу понемногу, наконец, все успокоилось. Руководство работой после провалов взяла на себя Врем. Исп. Ком. Не многое ей досталось в наследие от отзовистских кампаний! Организация была страшно подорвана» ^[18].

Гусев согласен с Лениным, заявившим во втором номере «Социал-демократа», что новые условия момента требуют новых форм борьбы, что сочетание нелегальной и легальной организаций выдвигает перед партией особые задачи.

Множество писем получает Ленин на улицу Бонье. И сам пишет отсюда по многим адресам. Каждый вечер идет он на Восточный вокзал, чтобы опустить конверты в почтовый ящик поезда. А нередко отправляет и громоздкую корреспонденцию - тщательно зашифрованные Надеждой Константиновной письма, предназначенные товарищам из российского подполья, прокламации, газеты. Тогда эти пакеты, конверты, бандероли грузит Ленин на ручную тележку и катит ее по парижским улицам.

Много сил, здоровья отнимает у него усиливающаяся с каждым днем борьба внутри большевистской фракции. Оппозиционеры своими действиями дезорганизуют партийную работу. Они пытаются изменить политическую линию «Пролетария», защищают проповедников махизма и богостроительства. «Разгоравшаяся внутрифракционная борьба,- сообщит Крупская,- здорово трепала нервы. Помню, пришел раз Ильич после каких-то разговоров с отзовистами домой, лица на нем нет…» ^[19]

- Те, которые ушли от нас, то есть ушли от революции, не все ушли с арены политической борьбы…- говорит Ленин, беседуя с большевиком Б. Бреславом, бежавшим из сибирской ссылки и появившимся в Париже.- Многие из них пролезают во все легальные рабочие организации, в кружки самообразования, в легальную печать и проводят там свое влияние. Разве не видите, что эти элементы хотят воспользоваться придавленностью и усталостью рабочего класса, чтобы выбить из его рук его основное оружие - революционный марксизм и заменить его любой теорией или философией? Поскольку они выступают часто под флагом революционной социал-демократии и эксплуатируют завоеванные революционной социал-демократией авторитет и доверие в рабочем классе, эти элементы являются опасными агентами буржуазии в наших собственных рядах и внутри рабочего класса. Этой буржуазной агентуре надо дать решительный отпор именно на почве философии…

Вот почему Ленин так торопит издание «Материализма и эмпириокритицизма». «Всего важнее мне скорый выход книги» ^[20],- пишет он сестре Анне. «Изнервничался я в ожидании этой тягучей книги» ^[21],- сообщает ей же Ленин две недели спустя. «Пиши, когда ждешь выхода книги» ^[22],- запрашивает он еще через два дня. А ее все нет. И Ленин огорчен: «…книга… задерживается издателем до чертиков,., до бесконечности» ^[23]. Он торопит: «…мне дьявольски важно, чтобы книга вышла скорее. У меня связаны с ее выходом не только литературные, но и серьезные политические обязательства» ^[24].

«Политические обязательства» - это бой, который Ленин на предстоящем здесь, в Париже, совещании намерен дать Богданову и его сторонникам.

«Дорогой Володя!-тотчас же откликается на последнее письмо брата Анна Ильинична.- Вчера получила твое письмо от 8.IV и пошла переговорить с издателем. Типография, оказывается, начнет работать с сегодняшнего дня, и сегодня утром он обещал поехать переговорить и поторопить…» ^[25]

И наступает долгожданный день. «Сегодня получил письмо от 18.IV,- сообщает Ленин в Давос И. Дубровинскому,- что книга моя готова. Наконец-то!.. К 25-26 старого стиля обещают доставить ее сюда» ^[26].

Как рад Владимир Ильич тому, что вышла наконец книга… Вышла за целый месяц до совещания, созываемого Большевистским центром. «Издано прекрасно» ^[27],- пишет он матери. И спустя несколько дней - сестре Анне: «…Я доволен изданием» ^[28].

Книга производит огромное впечатление на ее первых читателей в России. Один из виднейших теоретиков русского марксизма, Ленин, сообщает в «Одесском обозрении» Воровский, выступил против махизма с подробной работой «Материализм и эмпириокритицизм», в которой подвергает самой бичующей критике учение, являющееся реакционным… Воровский заявляет, что критика «представляет особую ценность для России, где целая серия гг. Богдановых, Базаровых, Юшкевичей, Берманов и Комп., ушедших от исторического материализма, вносит хаос в умы читателей».^[29]

А незадолго до того, как в Париж приходит том «Материализма и эмпириокритицизма», Ленин узнает, что на Капри под вывеской партийной школы богостроителями и их пособниками создается свой идейно-организационный центр. Сообщают об этом товарищи из Москвы. И Ленин немедленно извещает их: «…ввиду очевидной исключительно тесной связи будущей школы с элементами, проповедующими «богостроительство» или поддерживающими эту проповедь, редакция «Пролетария» признает долгом своим заявить, что ни за большевистский, ни за марксистский вообще характер школы она не ручается» ^[30].

Гнев Ленина против Богданова, против его единомышленников и без того безмерен. А тут еще эта школа, создаваемая в обход Большевистского центра! Игнорируя его, инициаторы школы, оказывается, организуют собственную партийную кассу, создают свою агентуру. Делают все для подрыва единства партии большевиков.

В этой-то обстановке и принимается решение созвать совещание расширенной редакции «Пролетария». По существу, созывается и пленарное заседание Большевистского центра, на которое из России прибудут представители крупнейших партийных организаций. Здесь, в Париже, предстоит разработать политику большевистской партии. Предстоит открыто и решительно отмежеваться от отзовистов, от богостроителей. Договориться о том, как бороться с ликвидаторством.

«Мы тем больше обязаны выяснять свои расхождения,- призывает со страниц «Пролетария» Ленин,- что фактически наше течение все больше начинает равняться всей нашей партии. К идейной ясности зовем мы тт. большевиков и к отметанию всех подпольных сплетен, откуда бы они ни исходили. Подменять идейную борьбу по серьезнейшим, кардинальнейшим вопросам мелкими дрязгами, в духе меньшевиков после второго съезда, есть тьма охотников. В большевистской среде им не должно быть места» ^[31].

Ленин требует «идейной ясности, определенных взглядов, принципиальной линии» ^[32]. Он утверждает, что, только достигнув такой полной идейной определенности, большевики сумеют и в организационном отношении выступать едино, сплоченно.

Ленин придает в связи с этим большое значение предстоящему совещанию расширенной редакции «Пролетария». Он подготовляет проекты резолюций, в том числе «Об отзовизме и ультиматизме», «Задачи большевиков в партии», «О партийной школе, устраиваемой за границей в NN ».

Школа в NN - это диверсия раскольников на Капри. Ленин заявляет, что под видом этой школы создается новый центр откалывающейся от большевиков фракции, что ее инициаторы преследуют свои собственные, групповые идейно-политические цели.

Июньским утром 1909 года во французской столице собираются члены Большевистского центра, редакции «Пролетария», представители петербургской, московской, уральской организаций партии. На этом совещании Ленин выступает по всем вынесенным на обсуждение вопросам. Он зачитывает подготовленные им проекты резолюций. Его поддерживают в том, что большевизм не имеет ничего общего с отзовизмом и ультиматизмом; что отзовистско-ультиматистская агитация - угроза единству партии; «что большевистская фракция должна вести самую решительную борьбу с этими уклонениями от пути революционного марксизма» ^[33]. Поддерживают участники совещания Ленина и в осуждении богостроителей из группы Богданова, ибо богостроительство, гласит принимаемая ими резолюция,- это «течение, порывающее с основами марксизма, приносящее по самому существу своей проповеди, а отнюдь не одной терминологии, вред революционной социал-демократической работе по просвещению рабочих масс» … ^[34]

Ленин выносит на обсуждение совещания и факт организации на Капри так называемой партийной школы.

Участники совещания поддерживают ленинскую резолюцию. Она констатирует: «…в связи с тем, что инициаторами и организаторами школы в NN являются исключительно представители отзовизма, ультиматизма и богостроительства,- идейно-политическая физиономия этого нового центра определяется с полной ясностью» ^[35].

Как же складывается судьба созданной на итальянском острове русской «партийной школы»? Оправдывается ли характеристика, данная ей Лениным?

Рабочие-революционеры, которых зовут из России на Капри, не догадываются о подлинных целях организаторов школы. Предстоящая поездка кажется им почетной, заманчивой. Однако в некоторых местных организациях относятся к каприйской школе по-прежнему отрицательно. Об этом известно даже охранке. «Доношу департаменту полиции,- пишет в сентябре глава столичного охранного отделения,- что Петербургским комитетом Российской социал-демократической рабочей партии вынесена резолюция: послать людей своих в Каприйскую школу лишь в том случае, если в числе лекторов ее будет и Ленин» ^[36].

Владимир Ильич, получивший с Капри приглашение, сообщает: «Мое отношение к школе на острове Капри выражено в резолюции расширенной редакции «Пролетария»… На Капри читать лекции я, конечно, не поеду, но в Париже прочту их охотно» ^[37].

Рабочие, прибывшие из России на Капри, вскоре убеждаются: тут что-то неладно. Они часто ведут между собой споры об оценке русской революции. Распропагандированные руководителями школы, одни утверждают, что революция продолжается, что всюду, где только это можно, следует немедленно начинать вооруженное восстание, организовывать боевые дружины, издавать листовки с призывами к восстанию. Другие же считают эту позицию ошибочной, ибо нынешняя обстановка в России в корне отличается от той, которая была в революционные 1905-1907 годы. «Мы полностью разделяли позицию Ленина: надо перестраиваться и иными путями вести партийную работу, готовя рабочий класс, крестьянство, армию к новой революции, используя легальные и нелегальные возможности, не отрываясь от масс» ^[38],- расскажет Иван Панкратов, активный участник революции 1905 года, бежавший из сибирской ссылки, чтобы попасть на Капри.

Панкратову становится известно, что на Капри из лекторов и учеников создается группа «Вперед», что она обособляется от Большевистского центра. Он пишет об этом Ленину. Несколько дней спустя в тот же адрес уходит еще одно письмо, подписанное уже пятью слушателями каприйской школы. «В этом письме,- заявляет Панкратов,- мы подробно описали все методы дезорганизаторской работы «впередовцев», сообщали о нашей борьбе с ними, о расколе в школе, о нашем желании порвать с ней и уехать в Париж» ^[39].

Письма с Капри Ленин публикует в «Пролетарии». Он сообщает: «Из рабочих, приехавших в мнимопартийную школу, около половины начинают бунт против «дурных пастырей»» ^[40]. И пишет из Парижа ученикам каприйской школы: «Мы ни минуты не сомневались, что наиболее сознательные рабочие с.-д. разберутся рано или поздно в положении вещей и выберутся на верную дорогу… Вы понимаете, конечно, что раскол школы теперь неизбежен…» Он призывает тех, кто написал ему с Капри, «действовать твердо, решительно, обдуманно, как на сражении» ^[41]. Он запрашивает их:

- Как думаете вы обставить свой выход из школы? Как простой отъезд или как выход из-за борьбы по платформам?

Находясь в Париже, Ленин предугадывает, что произойдет с его корреспондентами на Капри. «Узнав о нашей переписке,- сообщает Панкратов,- богдановцы резко напали на нас и требовали отказа от писем. Мы энергично протестовали. Тогда совет школы исключил нас из числа учеников» ^[42].

Шесть из тринадцати покидают Капри. Они помнят: их звал к себе Ленин. «Париж,- писал он,- самый большой эмигрантский центр, где читаются постоянно публичные рефераты всех фракций, происходят дискуссии, ведутся разнообразные кружки, имеются 2-3 недурных русских библиотеки, имеются десятки долго действовавших в партии с.-д. организаторов и т. д. В Париже выходят 3 с.-д. русские газеты… Тот, кто едет учиться социал-демократизму в Париж, едет учиться действительно социал-демократизму» ^[43]. И шестеро с Капри появляются в Париже. Вот они в редакции «Пролетария». Владимир Ильич подробно их расспрашивает, где и какую работу вели в России, каково состояние большевистских организаций.

Проходит несколько минут, и все уже чувствуют себя так, как будто знакомы давно. Панкратов говорит о событиях на Московско-Казанской железной дороге в 1905 году, об Октябрьской всеобщей забастовке, о Декабрьском вооруженном восстании, о том, как в июле 1906 года большевикам удалось остановить работу железнодорожных мастерских, добиться от администрации возвращения на работу всех уволенных после забастовки. Рассказывает Панкратов и о том, как к двухтысячной толпе рабочих вышел начальник мастерских и как от страха его так прошибло потом, что чесучовый костюм стал на нем мокрым.

- Так, говорите, потом прошибло? - смеется Владимир Ильич.

Он просит рассказать о настроениях политических заключенных, о спорах, которые идут в партийной и рабочей среде. Слушает внимательно, что-то записывает.

Среди прибывших с Капри - рабочий Вилонов. Он говорит о своей работе на Украине. И Крупская, которая участвует в беседе, спрашивает его:

- Из Екатеринослава нам часто писал раньше корреспонденции какой-то рабочий, подписывавшийся Мишей Заводским. Корреспонденции были очень хороши, касались самых животрепещущих вопросов партийной и заводской жизни. Не знаете ли вы Мишу Заводского?

- Да это я и есть,- отвечает Вилонов.

Это сразу настраивает Ленина дружески к Вилонову. Они долго беседуют в этот день. Узнает Владимир Ильич от Вилонова, известного и по партийному псевдониму Михаил, о тяжелых переживаниях, внутренних противоречиях Горького. И под впечатлением беседы пишет ему на Капри: «Из слов Михаила я вижу, дорогой А. М., что Вам теперь очень тяжело… После разговора с Михаилом мне хочется крепко пожать Вашу руку. Своим талантом художника Вы принесли рабочему движению России - да и не одной России - такую громадную пользу, Вы принесете еще столько пользы, что ни в каком случае непозволительно для Вас давать себя во власть тяжелым настроениям, вызванным эпизодами заграничной борьбы» ^[44].

Ленин звал каприйцев в Париж «учиться действительно социал-демократизму» ^[45]. И он читает им лекции, беседует с ними о расстановке классовых сил в России, говорит о необходимости усиления работы среди крестьян и солдат. «Нас глубоко захватывала ленинская железная логика, его революционный оптимизм,- вспомнит Панкратов.- Интересы революции были для него превыше всего. Когда речь заходила об оппортунистах, о фракционерах из группы «Вперед», Владимир Ильич был особенно резок и беспощаден. Он клеймил их как ревизионистов и авантюристов» ^[46].

Панкратов и его товарищи узнают, что в зале научных обществ Ленин выступает с рефератом «Идеология контрреволюционного либерализма». Речь пойдет об изданном и России и поступившем в Париж сборнике «Вехи». Его авторы - кадетские публицисты и философы - отреклись от освободительного движения. Они обливают грязью революцию, открыто показывают свое лакейство перед царском властью, восхваляют ее за подавление революции. Авторы «Вех» объявляют материализм «догматизмом», «метафизикой», «самой элементарной и низшей формой философствования». Они стремятся утвердить религиозное миросозерцание.

Ленин дает авторам «Вех» Н. Бердяеву, С. Булгакову, П. Струве и другим публичный бой. И не только в присутствии соратников-большевиков. В переполненном зале на улице Дантона сидят кадеты, эсеры, меньшевики. Владимир Ильич, убеждается Панкратов, разоблачает либералов, показывает трусость и реакционность кадетов, их прислужничество перед царским правительством. Говорит он спокойно, жесты его сдержанны, но аргументы убийственно разоблачают врагов.

А спустя некоторое время петербургская легальная социал-демократическая газета «Новый день» публикует статью Ленина «О «Вехах»». На сей раз уже на ее страницах вступает он в ожесточенный спор с авторами «энциклопедии либерального ренегатства» ^[47].

«Вехи»:

- Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу.

Ленин:

- Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о «долге» высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с «конституцией» 3 июня (3 июня 1907 года были опубликованы царский манифест о роспуске II Думы и новый избирательный закон.) может зайти речь об «ответственности» народа перед правящими классами. Чтобы «додуматься» до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала ^[48].

«Вехи»:

- Эгоизм, самоутверждение - великая сила, именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на земле.

Ленин:

- Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа,- она объявила божьим делом «эгоизм», обогащение, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повторяется и в России ^[49].

«Вехи»:

- Русские граждане должны… благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной.

Ленин:

- Эта тирада хороша тем, что откровенна,- полезна тем, что вскрывает правду относительно действительной сущности политики всей к.-д. партии за всю полосу 1905-1909 годов. Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух «Вех». А «Вехи» хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе… Русская демократия не может сделать ни шага вперед, пока она не доймет сути этой политики, не поймет ее классовых корней ^[50].

«Вехи» пригвождены к позорному столбу. А Ленин готовится к новым сражениям с буржуазными либералами, к новым битвам с меньшевиками-ликвидаторами.

Огл. Париж, Мари-Роз…

В Тургеневской библиотеке, что в Латинском квартале, вблизи Люксембургского сада, сегодня особенно многолюдно. Русские революционеры-эмигранты отмечают 70-летие Августа Бебеля, вождя германской социал-демократии.

- Где же Ленин? - спрашивает кто-то. Ленин оборачивается. В двух шагах от него стоит коренастый мужчина.

- Познакомьтесь, Владимир Ильич,- представляют его,- товарищ только что из России.

Незнакомец оказывается Тимофеем Кривовым, слесарем из Уфы, большевиком, бежавшим в России из тюрьмы и появившимся в Париже с паспортом Василия Васильевича Яковлева.

«Ильич,- рассказывает Кривов,- обрушивает на меня поток вопросов, а затем замолкает и, чуть склонив в мою сторону голову, приготовляется слушать. А как он слушает! Он почти не перебивает. Но его живое, подвижное лицо мгновенно отражает и одобрение, и гнев, и беспокойство, и радость. Все чувства слушающего вас Ильича у него на лице, все, кроме равнодушия, потому что равнодушия нет» ^[51].

Ленин узнает, что его собеседник работал в Уфе - там, где отбывала ссылку Крупская.

- Я бывал в этом городе,- говорит он.- И знал там одного рабочего, по-моему слесаря по профессии.

- Якутова? - спрашивает Кривов.

- Да, да! Что с ним? Где он?

Тут же, в зале библиотеки, Кривов рассказывает о трагической гибели рабочего вожака, с которым еще перед первой эмиграцией виделся Ленин… Рассказывает о последних днях повешенного во дворе уфимской тюрьмы Якутова.

Опечаленный рассказом, нахмуренный сидит Ленин.

- Да…- произносит он.- Мы вступили в страшнейшую схватку с царизмом, и он будет вырывать у нас лучших из лучших. Жертвы с нашей стороны неизбежны. Но нужно, чтобы они были сведены к минимуму. Конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Мы должны беречь людей. Мы должны сохранять их для предстоящих сражений, которые уже близки…

Немало таких встреч у Ленина на рефератах, собраниях. Но больше всего на глухой улочке Мари-Роз, где живут теперь Ульяновы. Она в том же районе, что и старая квартира. Отсюда тоже рукой подать до парка Монсури, где Ленин любит побродить среди старых деревьев, посидеть на скамейке с книгой или тетрадью в руках, встретиться в воскресные дни с товарищами.

К квартире Ульяновых ведет узкая деревянная витая лестница с круглыми перилами - типично парижская лестница. «У Ильичей,- вспомнит бывающая тут В. Менжинская,- была маленькая квартира с коридором посередине, по обеим сторонам которого били расположены комнаты. В центре квартиры находилась кухня, где Надежда Константиновна и ее мать сами готовили, мыли и убирали посуду… Одна комната считалась общей. Ильичи в этой квартире не только сами жили и работали. Здесь устраивались собрания, иногда останавливались приезжие. В общей комнате почти не было мебели, были только кипы газет. Комната Надежды Константиновны была тоже почти совершенно без мебели - кровать, стол и стул, немного книг на этажерке» ^[52].

Уже многим известен нынешний адрес Ульяновых. Знают его даже каторжане Александровского централа близ Иркутска. И от одного из них - бывшего члена социал-демократической фракции II Государственной думы В. Анисимова приходит майским утром письмо. «Обращаюсь к Вам за помощью и содействием, обращаюсь к Вам, ибо верю, что отнесетесь участливо и внимательно…- пишет он Ленину.- Не хочется отставать от жизни, обидно выходить в тираж. Хотелось бы годы тюрьмы превратить в годы учения; проделать ту теоретическую работу, которую не успели выполнить раньше. Хотелось бы выйти с лучшей подготовкой, с твердым мировоззрением… Нужно руководство, нужны книги. За ними-то я и обращаюсь к Вам… Мы почти совершенно не знаем, какие вопросы стоят в настоящее время (и в недалеком будущем) на очереди, какие водоразделы разделяют ныне группы… Если бы Вы время от времени писали нам об этом - для нас было бы большим благом» ^[53].

Узнает Ленин из этого письма, что и в Александровском централе следят, оказывается, за его борьбой с теми, кто искажает основы марксизма, что и туда попала книга «Материализм и эмпириокритицизм», что «она.- как утверждает Анисимов,- произвела большое впечатление» ^[54], прекратила «философские шатания» многих…

Новый адрес Ульяновых известен и тем, кто приезжает в Париж из российского подполья. И на Мари-Роз, так же как и всюду, где поселяются Ульяновы, кухня становится и гостиной. Здесь принимают они товарищей. Ленин сам готовит для них чай. И это, убеждается часто бывающая тут Л. Сталь, вошло у него в обычай.

Он всегда очень внимателен. Всегда интересуется, как живут товарищи. Причем этот интерес, отмечает Сталь, Владимир Ильич проявляет не формально. В его улыбке, вопросах, заботах всегда ощущается какая-то особая задушевность.

Приезжает Р. Землячка. И сразу же, конечно, на Мари-Роз. «Ильич был счастлив, слушая мои рассказы о Баку, о балаханских рабочих (Балаханы - один из нефтяных районов близ Баку.), начинавших нащупывать почву для ликвидации ликвидаторов» ^[55],- вспомнит она.

За вечерним чаем Ленин беседует с С. Гопнер. Под партийным псевдонимом Наташа она работала на Украине, чудом спаслась от ареста. А сейчас рассказывает о пережитом в подполье. «Редкими, осторожными вопросами, незаметна для меня самой,- узнаем из воспоминаний Гопнер,- Ленин не давал мне комкать рассказ, направлял его. Все больше увлекаясь, я сообщила о событиях 1909 и 1910 годов в Одессе, Николаеве и Екатеринославе: о попытке издавать в Одессе печатный орган партии, о налете полиции на типографию, о такой же попытке в Екатеринославе, о работе подпольных кружков, о проникновении в кружки тайных агентов охранки, об арестах, о предстоявшем судебном процессе Одесского комитета большевиков» ^[56].

Дождливым апрельским утром нелегально, с паспортом на чужое имя, вырвавшись из ссылки, появляется в Парижу Т. Людвинская. И тоже приходит на Мари-Роз, к Ленину. «Он был совершенно такой же, каким я его видела впервые в 1907 году на петербургской партийной конференции,- пишет Людвинская.- Все тот же живой, но спокойный и уверенный, все тот же непримиримый к врагам и чуткий к товарищам» ^[57].

Как и всем, кто появляется на Мари-Роз, Ленин рад молодой подпольщице.

«Я опасалась, что слишком мелко и маловажно то, что я в состоянии буду ему рассказать, и не хватит у меня уменья и слов для того, чтобы обрисовать все мне известное, как надо,- вспомнит Людвинская.- К своей радости, я увидела, что глубоко ошибалась. Дело было не в том, как рассказать,- Ленин направлял собеседника всегда сам, сам подводил его к основному, показывал во всем главное. Он обладал непревзойденным даром «разговорить» каждого. Моя робость и смущение быстро рассеялись. Какая простота, какой горячий интерес к каждой детали! Нет «лишних» подробностей- все они имеют значение,- говорил он и требовал детального описания каждой мелочи» ^[58].

Людвинская рассказывает, как живет и работает петербургская организация. Провокаторы провалили отдельные звенья партийного подполья, трусы и маловеры бежали в тяжелые годы из партии. Рассказывает она и о забастовках в столице.

Ленин слушает сидя. Потом встает и начинает по своей привычке быстро шагать по комнате.

- Это хорошо, это хорошо,- повторяет он несколько раз.- Русский народ просыпается к новой борьбе. Идет навстречу новой революции. Начинается полоса нового подъема. Никакие преследования, никакие расправы не могут остановить движения, раз поднялись массы, раз начали шевелиться миллионы. Наша партия переживает трудные дни, но она непобедима, как непобедим пролетариат.

Приезжает сюда Горький. Он говорит с Лениным об организации нового издательства. Редактировать книги за границей Горький предлагает Владимиру Ильичу, Воровскому и еще кому-то. В России издательство должен представлять В. Десницкий-Строев. Горький считает: нужно написать книги по истории зарубежных литератур и по русской литературе, истории культуры, которые дали бы богатый фактический материал рабочим для самообразования и пропаганды.

- Но возможно ли это сейчас? - сомневается Ленин.

Он напоминает о цензуре, о трудностях организации нужных людей. Ведь большинство товарищей занято практической партийной работой, писать им некогда. «Но главный и наиболее убедительный для меня довод его, - расскажет Горький,- был приблизительно таков: для толстой книги - не время… Нам нужна газета, брошюра, хорошо бы восстановить библиотечку «Знания», но в России это невозможно по условиям цензуры, а здесь по условиям транспорта: нам нужно бросить в массы десятки, сотни тысяч листовок, такую кучу нелегально не перевезешь. Подождем с издательством до лучших времен» ^[59].

А затем они говорят о Думе, о кадетах, о приближающейся мировой войне.

- Война будет,- утверждает Ленин.- Неизбежно. Капиталистический мир достиг состояния гнилостного брожения, уже и сейчас люди начинают отравляться ядами шовинизма, национализма… Пролетариат? Едва ли пролетариат найдет в себе силу предотвратить кровавую склоку. Как это можно сделать? Общеевропейской забастовкой рабочих? Для этого они недостаточно организованы, сознательны. Такая забастовка была бы началом гражданской войны, мы, реальные политики, не можем рассчитывать на это.

По поручению Самарского комитета приезжает к Ленину Г. Соколов - активный участник первой русской революции. Приходят на Мари-Роз, едва появляются в Париже, И. Полонский и Г. Котов, бежавшие из енисейской ссылки. После нелегальной работы в Донбассе прибывает А. Гречнев-Чернов. И Ленин подробно расспрашивает его о вооруженном восстании в Горловке.

На Мари-Роз придет к Ленину и Жан Нувель - секретарь социалистической организации Ниццы и корреспондент «Юманите». Он увлечен русским революционным движением, хочет помочь большевикам в их пропагандистской работе в России. И, раздобыв доверенность некоего акционерного общества на мнимую покупку лесов в Кутаисской губернии, получит от российских властей визу. Владимир Ильич передаст Нувелю секретный пакет. Жан зашьет его в манжет брюк, чтобы провезти пакет через границу, доставить в Россию соратникам Ленина.

По многу часов проводит Владимир Ильич каждый день в Национальной библиотеке. Чтобы стать ее читателем, потребовалась рекомендация «добропорядочного лица, известного администрации». И это рекомендательное письмо дал депутат от департамента Ньевр социалист Л. Г. Роблен.

Ленин работает и в главном читальном зале, и в кабинете периодических изданий, где к его услугам почти вся мировая пресса, в том числе и петербургская, московская. Он быстро пробегает взглядом газетные полосы, делает выписки.

Однажды Ленин узнает из газет: российский самодержец отправляется в поездку по Европе. Этот царский визит в Швецию, Италию, Англию, Францию - не обычный акт официальной дипломатии. Поездка предпринята, чтобы продемонстрировать единство международной реакции.

Ленин пишет в Брюссель, в Исполнительный комитет Международного социалистического бюро: «Шведские социалисты уже сочли необходимым по этому поводу выступить, и от их имени наш товарищ Брантинг (Карл Брантинг - лидер социал-демократической партии Швеции, один из руководителей II Интернационала.) заявил в шведском парламенте - в форме запроса правительству - энергичный протест, проникнутый духом международной социалистической солидарности». Ленин уверен, что товарищи в других странах разделят мнение Брантинга, что и они выступят с протестом. «Необходимо только,- настаивает он,- призвать их к срочным действиям» ^[60].

И Международное социалистическое бюро публикует воззвание, призывающее всех рабочих Европы протестовать против визита российского царя. Воззвание находит широчайший отклик в рабочих массах.

Николай Кровавый - так величает в своих статьях российского царя Ленин - прибывает в Швецию. Его чествует королевский двор. А лидер шведских социал-демократов, сообщает в «Пролетарии» Ленин, «протестует против опозорения его страны визитом палача» ^[61].

Король, придворные, министры, полицейские встречают российского монарха в Италии. А социалистический депутат Одино Моргари по призыву Ленина заявляет о ненависти, о презрении, с которыми относится итальянский рабочий класс к Николаю Погромщику, к Николаю Вешателю.

Российскому монарху готовят торжественную встречу в Париже. Но и тут откликаются на призыв Ленина. Против приезда Николая II выступает Жан Жорес.

«Торжественное празднество вождей международной реакции…- с удовлетворением отмечает в «Пролетарии» Ленин,- сорвано единодушным и мужественным протестом социалистического пролетариата всех европейских стран» ^[62].

На фоне этого гневного протеста против вояжа российского самодержца, заявляет Владимир Ильич, особенно наглядно вырисовывается презренное лакейство перед царизмом российских либералов. Он клеймит их со страниц «Пролетария». Клеймит депутатов черносотенной Думы, начиная от умеренно-правых и кончая кадетами, восхваляющими «обожаемого монарха». Обрушивается на превозносящие царя полицейско-продажные газетенки: на «Голос Москвы» - орган партии «Союз 17 октября», выходящий после пресловутого царского манифеста; на петербургскую черносотенную «Россию», субсидируемую из секретного фонда правительства.

Эти, как и некоторые иные, российские газеты доставляются в Париж. Но порой ни в Национальной библиотеке, ни в других парижских библиотеках - Арсенале, Сент-Женевьев, Сорбоннской библиотеке, Социального музея на улице Лас Казес - не отыскивается то, что необходимо сейчас Владимиру Ильичу. И тогда, как обычно, он пишет родным. Подсказывает, где, через кого можно раздобыть отсутствующие в Париже книги и газеты.

Как-то Ленин узнает, что в России созывается съезд естествоиспытателей. Будут на нем и статистики. «Крайне важно воспользоваться этим,- обращается он к сестре Марии,- чтобы раздобыть мне земско-статистические издания» ^[63]. Владимир Ильич перечисляет то, что его сейчас больше всего интересует: о крестьянском и владельческом хозяйстве, особенно текущая статистика и подворные переписи; о кустарях и промышленности; об одном из принятых Столыпиным указов, касающихся крестьянского землевладения. «Если это может быть полезно.- предлагает Ленин,- я могу написать короткое заявленьице-просьбу к статистикам… для того, чтобы знакомые статистики могли ее раздавать (или показывать) статистикам других городов, прибавляя от себя просьбу (или добиваясь согласия) насчет высылки изданий» ^[64].

Он посылает сестре это «короткое заявленьице». Его размножают в Москве на машинке. И когда у Марии Ильиничны производят обыск, изымают у нее и листы копировальной бумаги с оттиском ленинской просьбы:

«В. Ильин, работая над продолжением своего сочинения по аграрному вопросу вообще и сельскохозяйственному капитализму в России в частности, убедительно просит статистиков при земских, городских и правительственных учреждениях о высылке ему статистических сведений и т. п.» ^[65].

В дом на Мари-Роз вскоре начинает поступать так необходимая Ленину литература. «Московскую городскую статистику получил и очень благодарю,- сообщает он 2 января 1910 года.- Прошу прислать мне 3 брошюрки Московской городской статистики о выборах в 1, 2 и 3 Думу. Получил еще письмо о статистике из Рязани…»

Как рад Владимир Ильич тому, что в России откликнулись на его просьбу. «…Это великолепно,- пишет он сестре,- что помощь мне, видимо, будет от многих» ^[66].

Но, живя мыслью о России, Владимир Ильич стремился быть ближе и к тем, среди которых сейчас живет. Нередко из дома на Мари-Роз отправляется он туда, где собираются французские рабочие. Это по его совету русские большевики в Париже изучают французский язык, историю революционного движения Франции и других западноевропейских стран, посещают рабочие собрания, участвуют в профессиональном движении, поддерживают все политические мероприятия рабочих организаций столицы.

«Я помню,- пишет Д. Мануильский,- когда в Испании, в форте Монтлюсон, казнили видного анархиста профессора Феррера, и французский пролетариат ответил на это стотысячной демонстрацией, Владимир Ильич шел вместе с рабочими, скандируя лозунги. Глаза его юношески сверкали, и, когда полиция сделала попытку загородить дорогу демонстрантам, Владимир Ильич взялся за руки с другими рабочими, чтобы помешать полиции рассеять демонстрантов, предотвратить избиение. А ведь Владимир Ильич знал подлинную цену испанским анархистам типа Феррера! В своих выступлениях он беспощадно критиковал анархизм, но в то же время знал, что его место там, где идет рабочая масса» ^[67].

Ежегодно в ознаменование Парижской коммуны рабочие устраивают массовое шествие к Стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез. С ними приходит сюда и Ленин, здесь слушает он Эдуарда Вайяна - старого коммунара, одного из лидеров социалистической партии.

В мартовский день 1910 года правительство мобилизовывает несколько тысяч полицейских. Они выстраиваются у Стены коммунаров, угрожая рабочим избиением. Префект полиции с большой палкой в руках перебивает пытающегося говорить Вайяна:

- Ты все еще не кончил своей прошлогодней речи? - И, обращаясь к полицейским, приказывает: - Выведите их всех.

Полицейские кидаются на демонстрантов. Начинается массовое избиение.

«Нужно было видеть лицо Владимира Ильича в эти минуты: глаза его сверкали негодованием, он сжимал кулаки и, чувствовалось, делал невероятные усилия, чтобы сдержать себя» ^[68],- рассказывает свидетель этой сцены Мануильский. Ленин среди тех, на кого кидаются полицейские. Вместе с внуками коммунаров он вынужден покинуть Пер-Лашез…

Но с французскими социалистами он не завязывает широких связей. Однажды после окончания его доклада на собрании в эмигрантской библиотеке он говорит С. Гопнер: - У меня нет с ними общего языка.

Слишком далеки французские социалисты от его революционных взглядов. Им присущ дух соглашательства. У них отсутствуют твердые принципы. Они лишь кажутся непримиримыми. А на самом деле, и это знает Ленин, приспосабливаются к различным аудиториям: одно говорят на собраниях рабочих, другое - торговцам и чиновникам.

Еще весной 1908 года в статье «Марксизм и ревизионизм» для издававшегося в Петербурге сборника «Карл Маркс» Ленин заклеймил мильеранизм. Это оппортунистическое течение в социал-демократии, названное по имени французского социалиста Мильерана, вошедшего в состав реакционного буржуазного правительства Франции, он назвал самым крупным опытом «применения ревизионистской политической тактики в широком, действительно национальном масштабе» ^[69].

Ленин раскрывает ошибки Жана Жореса, с которым встречался на Штутгартском конгрессе II Интернационала. Не раз выступает он против анархизма и анархо-синдикализма, господствующих в профсоюзном движении Франции. Он утверждает: анархистская фраза вредит французскому рабочему движению.

У Ленина нет никакого желания поддерживать отношения с теми, с кем он расходится во взглядах. Но всегда находит время, чтобы побыть среди простых французов.

«…Как-то пошли в маленький театр неподалеку от нас и остались очень довольны,- сообщает Надежда Константиновна матери Владимира Ильича.- Публика была чисто рабочая, с грудными младенцами, без шляп, разговорчивая, живая. Интересна была непосредственность, с какой публика реагировала на игру. Аплодировали не хорошей или дурной игре, а хорошим или дурным поступкам. И пьеса была соответствующая, наивная, с разными хорошими словами, приноровленная под вкус публики. Получалось впечатление чего-то очень живого, непосредственного» ^[70].

О редких развлечениях пишет родным и Владимир Ильич: «До сих пор здесь зима не в зиму, а в весну. Сегодня, напр., прямо весенний, солнечный, сухой и теплый день, который мы использовали с Надей для великолепной утренней прогулки в Булонский лес. Вообще на праздниках мы «загуляли»: были в музеях, в театре…» ^[71]

Ульяновых привлекло имя популярного певца Монтегюса. Сын и внук коммунаров, любимец парижских пригородов, он высмеивает в своих куплетах фабрикантов, домовладельцев, генералов, проклинает войну:

Истребляют друг друга, даже не видевшись ни разу, Убивают друг друга, не зная за что..

Отыскав по газетам, где поет Монтегюс, Ульяновы отправляются то в театр в Монруже, то в зал на авеню д'Орлеан или в «Бобино» на улице Гетэ, то в окраинные мюзик-холлы. Ленин любит песни этого шансонье в рабочей блузе с красным фуляром вокруг шеи, с прядью черных волос, свисающей из-под козырька каскетки. Невольно поддается он зажигающим словам куплетов, славящим солдат 17-го пехотного полка, восставшего в Агде и отправившегося в Безье брататься с толпой, когда «бунт оборванцев» охватил весь юг страны:

Честь и хвала солдатам
Семнадцатого полка!
Честь и хвала ребятам!
Их связь с народом крепка.
Честь и хвала солдатам!
Их подвиг ярко горит.
«Спасибо»,- своим солдатам
Республика говорит. (Перевод Павла Антокольского.)

Ленин и Крупская попадают однажды и на концерт эстонского скрипача Эдуарда Сырмуса.

Это музыкант-революционер. Еще в 1904 году он был арестован «по подозрению в принадлежности к группе лиц, занимавшихся преступной пропагандой среди нижних чинов флота в г. Кронштадте» ^[72]. А выйдя из тюрьмы, редактировал в Петербурге эстонскую социал-демократическую газету «Эдази» («Вперед»), считавшую Ленина главным своим сотрудником. Гонения вынудили Сырмуса покинуть российскую столицу. Он уехал в Финляндию, оттуда в Швецию, затем в Норвегию и, наконец, во Францию.

Ленин помнит: как-то Сырмус подошел к нему на собрании большевистской группы, представился и глухим от вол нения голосом спросил:

- Что мне делать, Владимир Ильич? Я большевик, но очень люблю скрипку… Имею ли я право играть? Ленин ответил тогда:

- Да, имеете, если будете скрипачом-большевиком! Музыка, товарищ, громадная сила, ее надо использовать для наших целей, для классовой борьбы. Вы, как большевистский агитатор, сами должны знать, как использовать скрипку в качестве инструмента агитации.

В тот вечер Сырмус поделился с Лениным своей мечтой: играть перед рабочей аудиторией и здесь же, на концертах, разъяснять рабочим их цели в революционной борьбе. Пройдет более двадцати лет, и музыкант напишет Горькому: «…Я говорил т. Ленину о своей идее скрипкой содействовать эмансипации пролетариата. Тов. Ленин очень заинтересовался этой идеей…» ^[73]

И вот Сырмус выступает в Париже перед русскими политическими эмигрантами. Он посвящает концерт памяти героев Парижской коммуны. В полутемном зале, сидя в задних рядах, Владимир Ильич слушает его вдохновенную игру. Он покидает концерт убежденным, что скрипачу надо во что бы то ни стало помочь. Это Ленин, сообщит Сырмус Горькому, «помог мне некоторое время учиться в Париже» ^[74]. По инициативе Ленина партия выделяет деньги на совершенствование мастерства эстонского музыканта.

На партийную стипендию учится Сырмус у профессоров Анри Марто и Люсьена Капэ. «Работая с железной неутомимостью,- сообщит о нем в 1912 году в «Парижском вестнике» Луначарский,- Сырмус приобретает редкую технику и наконец чувствует в себе силы вновь начать свое дело с богатым репертуаром, находящимся в полной власти виртуоза. Первые концерты в Люцерне и Цюрихе вызвали восторги публики и критики» ^[75]. И с той поры имя Сырмуса, которого оценил, которому помог учиться Ленин, не сходит со страниц газет почти всех стран Европы.

Но вернемся на Мари-Роз, где живут Ульяновы. Покидая Женеву и перебираясь на берега Сены, Ленин надеялся, что в большом городе за ним будут меньше следить. А на самом деле он и здесь в поле зрения агентов царской охранки.

Еще осенью 1909 года от заграничной агентуры узнали в Петербурге о готовящемся Международном социалистическом конгрессе. И еще тогда уведомили из российской столицы всех начальников губернских жандармских управлений и охранных отделений, что «на помянутом съезде будет присутствовать в качестве делегата от Российской социал-демократической рабочей партии известный деятель последней Ленин…» ^[76]. А вскоре глава заграничной агентуры сообщил из Парижа в Петербург: «…на очередном собрании 2-й Парижской группы содействия РСДРП Ленин прочел доклад о последнем заседании Международного социалистического бюро… в коем он принимал участие в качестве представителя русской социал-демократии, коснувшись главным образом принципиальной стороны тех восьми вопросов, которые намечены бюро к обсуждению на предстоящем летом 1910 г. в Копенгагене Интернациональном социалистическом конгрессе» ^[77].

Международный конгресс II Интернационала открывался в воскресенье 28 августа. Но еще за три недели до этого Ленин пишет в Копенгаген М. Кобецкому, большевику, занимающемуся транспортировкой в Россию печатающейся за границей литературы: «Я бы хотел воспользоваться конгрессом в Копенгагене, чтобы поработать в Копенгагенской библиотеке» ^[78]. Он просит узнать, открыты ли в сентябре копенгагенские библиотеки, ибо ему необходимо познакомиться в них с материалами о сельском хозяйстве Дании. И сколько стоит, понедельно и помесячно, меблированная комната в Копенгагене? Может ли Кобецкий, не отрываясь от своих занятий, помочь ему ее найти?

Огл. Сражение в Копенгагене

Ленин приезжает из Парижа утром 26 августа. Он выходит из купе третьего класса. На нем недорогой темно-синий в узкую белую полоску летний костюм, панама с широкими полями.

Кобецкий снял ему крошечную комнатку в квартире рабочего на улице Вестерброгаде. Снял по дешевке, как просил Ленин, за 14 крон в месяц.

Комната с одним окном, на втором этаже. Обстановка более чем скромная. Владимира Ильича, впрочем, интересует только стол, за которым он мог бы работать.

- Очень хорошо,- говорит он, осмотревшись.

Конгресс, на который прибыл Ленин, открылся во «Дворце концертов», украшенном социалистическими лозунгами, плакатами. В обширном зале - 900 делегатов из 23 стран, в том числе из России, свыше сотни представителей печати.

Звучит музыка: оркестр копенгагенской оперы играет приветственную кантату, слова которой написаны поэтом Мейером. Выступает датский рабочий хор из полутысячи певцов. А затем поднимается председатель Международного социалистического бюро Э. Вандервельде и громко провозглашает:

- Объявляю восьмой Международный социалистический конгресс открытым!..

В этот день Ленин видит на улицах датской столицы огромную демонстрацию. Видит рабочих, выстроившихся на Западном бульваре, недалеко от вокзала, красные знамена. На больших плакатах читает лозунги: «Да здравствует международный пролетариат!», «Да здравствует международное братство трудящихся в борьбе против капитализма!» А затем под звуки пятнадцати больших оркестров гигантская демонстрация приходит в движение. Вот как описывает ее очевидец: «Лес красных знамен. Красные гвоздики в петлицах у мужчин, красные бутоньерки у женщин на груди.

Тысячи молодых девушек в красных шапочках… Больше часа дробный топот рабочих батальонов оглашает улицы Копенгагена, и наконец весь кортеж вступает в большой пригородный парк Зондермаркен. Здесь демонстрантов уже ожидает громадная толпа. Все смешивается и сливается в исполинское море голов. Народу не меньше ста тысяч…» ^[79]

Деловая работа конгресса начинается на следующий день. Но сосредоточивается она не на пленарных заседаниях, а в комиссиях. Здесь развертывается борьба мнений. Здесь определяется характер принимаемых решений.

«Я заметил,- пишет И. Майский, присутствовавший на конгрессе от русской прессы,- что все более активные люди среди делегатов, все те, кто хотел оказать действительное влияние на решения конгресса, а не только блеснуть красноречием перед международной аудиторией,- все такие люди шли в комиссии, выбирая для себя ту комиссию или те комиссии, которые они считали особенно важными» ^[80].

Вместе с Луначарским, выступающим под именем Воинова, Ленин представляет Россию в кооперативной комиссии. Ведь вопрос о кооперации - один из существеннейших в борьбе за укрепление сил международного пролетариата. Оппортунисты между тем выдвинули тезис «нейтральности» кооперативов. Тезис ошибочный, вредный.

Нелегко Ленину отстаивать здесь собственную позицию, ибо трудное положение на конгрессе у русских социал-демократов. Трудное главным образом потому, что в России только что подавили революцию, что тысячи революционеров там казнены, сосланы на каторгу, брошены в тюрьмы, что партия ушла в подполье, а обессилевшие профсоюзы находятся на полулегальном положении.

А тут еще удар, нанесенный в спину. В центральном органе германской социал-демократии - газете «Форвертс» 28 августа, в день открытия конгресса, появляется статья о положении дел в РСДРП. Она носит подзаголовок: «От нашего русского корреспондента». И хотя статья анонимна, Ленин сразу же определяет: автор - Троцкий.

Ленин и Плеханов, еще до конгресса объединившие свои усилия в борьбе против ликвидаторов, а также представитель Социал-демократии Королевства Польского и Литвы А. Барский пишут гневное письмо. Оно адресовано правлению социал-демократической партии Германии: «В разгар работы Международного конгресса, на котором все охвачены стремлением сохранять социалистическое единство, со всею осторожностью обсуждать внутренние споры партий в отдельных странах, по возможности избегать вмешательства в эти споры, пропагандировать силу, величие и моральный престиж социал-демократии во всех странах, в это самое время в Центральном органе Германской партии вдруг появляется без какого-либо повода, без всякой видимой надобности статья с невероятными нападками на русскую социал-демократию» ^[81].

Ленин, Плеханов и Барский с возмущением указывают на то, что автор беззастенчиво критикует все социал-демократическое движение России, что он стремится представить перед заграницей в самых мрачных красках упадок, бессилие и разложение социал-демократии в России. В анонимной статье раскритикованы все без исключения фракции и направления в РСДРП, содержатся грубые нападки на Центральный Комитет и центральный орган партии.

Анонимный автор, подчеркивают Ленин, Плеханов и Барский, стремился своей статьей повредить интересам социал-демократического движения России. И, опубликовав эту статью, центральный орган германской социал-демократии нарушил свой интернациональный долг.

Однако Ленин не отступает перед трудностями, отстаивая революционные взгляды на кооперативное движение. Оно должно быть подчинено задачам борьбы за социализм.

Владимир Ильич вносит в комиссию собственный проект резолюции. В нем утверждается, что «пролетарские кооперативы получают все более важное значение в массовой экономической и политической борьбе, оказывая помощь при стачках, локаутах, преследованиях и т. п.». Ленин указывает на их роль и тогда, когда «они организуют массы рабочего класса, обучают его самостоятельному ведению дел и организации консума, подготовляя его в этой области к роли организатора экономической жизни в будущем социалистическом обществе» ^[82]. Ленинская резолюция призывает рабочих всех стран всячески содействовать развитию пролетарской потребительской кооперации, вести в кооперативных организациях пропаганду идей классовой борьбы и социализма, стремиться к более полному сближению всех форм рабочего движения.

Ленин знает, что при сложившемся в комиссии соотношении сил его резолюция не имеет шансов быть принятой. Но он не намерен сдаваться без боя. Он стремится привлечь на свою сторону колеблющихся, вырвать уступки у оппортунистов. И пристально следит поэтому за ходом прений, находит у противника слабое место и, открыв его, стремительно бьет по нему. Бьет не только сам, но и с помощью друзей, единомышленников, к которым то и дело летят через зал его маленькие записки.

Ленин поддерживает с ними самый тесный контакт. Убеждает выступить то Розу Люксембург, то голландца Флоренциуса Вибо, то немецкого социал-демократа Эммануила Вурма.

- Он губит партию! - негодует Дан после одного из дебатов.

- Как же это так, что все бессильны против одного? - возражают лидеру меньшевиков.

- Да потому,- со злобой и раздражением отвечает тот,- что нет больше такого человека, который все двадцать четыре часа в сутки был бы занят революцией, у которого не было бы других мыслей, кроме мысли о революции, и который даже во сне видит только революцию. Подите-ка справьтесь с таким!

Ожесточенная борьба вокруг вопроса о кооперации - одного из основных на Копенгагенском конгрессе - завершается в конечном счете принятием резолюции, которой доволен Ленин. «…Мы должны сказать,- не скрывая ни от себя, ни от рабочих недостатков резолюции,- говорит он,- что Интернационал дал правильное в основных чертах определение задач пролетарских кооперативов» ^[83].

Повсюду идет гонка вооружений. С каждым днем растет угроза мировой войны. И конгресс рассматривает меры борьбы с милитаризмом. Он принимает антивоенную резолюцию. В ней - те же поправки, которые вошли уже в аналогичную резолюцию Штутгартского конгресса. Вновь подтверждается: рабочий класс и его представители в парламентах не должны допускать войны, но, если она все же вспыхнет, использовать все возможности для ее прекращения, и прежде всего вызванный войной экономический и политический кризис для свержения капиталистического строя.

Кажется, Ленин не покидает дворца, где работает Международный социалистический конгресс. И все же выкраивает время, чтобы побывать в Королевской публичной библиотеке. Днем, в перерыве между заседаниями, он заходит туда. Перед ним стопки книг о Дании.

Давно уже интересуется Ленин этой страной. Еще в 1908 году в сборнике «Текущая жизнь» опубликовал он двенадцатую, последнюю главу своей изданной ранее работы «Аграрный вопрос и «критики Маркса»». Эту главу Ленин посвятил земледельческим отношениям и порядкам в Дании, представляющим, как признал он, «особенно много интереса для экономиста» ^[84]. Проанализированные им статистические данные позволили прийти тогда к заключению, что и эта «идеальная» с точки зрения противников марксизма страна сконцентрировала в себе характернейшие черты капиталистического аграрного строя.

Ленин тщательно исследовал экономические и социальные отношения в датском сельском хозяйстве. Он уже убедился: общие законы развития капитализма, классовые противоречия затронули маленькую Данию. И все же намерен воспользоваться пребыванием в Копенгагене, чтобы продолжить изучение страны.

В Королевской публичной библиотеке Владимир Ильич прежде всего обращается к трудам по датской аграрной статистике. Ему приносят книги, охватывающие несколько десятилетий. Множество выписок делает он из статистических таблиц. И позднее использует собранный сейчас материал для характеристики сельского хозяйства Дании.

Но немного времени удается выкроить на занятия в библиотеке. Конгресс занимает почти весь день. И не только его пленарные заседания, работа в кооперативной комиссии. Ленин совещается с левыми социал-демократами во II Интернационале Ж. Гедом, Ю. Мархлевским, А. Брауном, Д. Благоевым и другими. Он встречается с участниками конгресса от РСДРП.

Однажды все же, как ни заняты делами эти напряженные дни, отправляется Владимир Ильич за город. На двух пароходиках - участники конгресса. Их везут в очаровательное курортное местечко на берегу пролива Эресунн.

Только к вечеру пароходы возвращаются в Копенгаген. На рейде - белая яхта русского царя «Полярная Звезда». И делегаты конгресса - почти тысяча человек!-запевают «Интернационал».

В этот вечер, как и во все другие вечера, допоздна горит свет в комнате Ленина. Допоздна сидит он, склонившись над столом.

- Кто этот русский? - спрашивает мужа Эллен Петерсен- хозяйка квартиры, в одной из комнат которой живет Ленин.

Муж пожимает плечами:

- Кто его знает?

- Он много испытал в своей жизни,- говорит жена.- Я чистила его обувь, и она стоптана…

Ленин покидает Копенгаген. Но не в Париж, а в Стокгольм держит путь. Там он должен встретиться с матерью.

Давно уже не видел он ее. Первого апреля поздравил Владимир Ильич Марию Александровну с 75-летием. А десять дней спустя написал о возможности встречи за пределами России: «Насчет нашего свидания в августе было бы это архичудесно, если бы не утомила тебя дорога» ^[85]. Он тщательно продумал весь ее путь: «От Москвы до Питера необходимо взять спальный, от Питера до Або тоже. От Або до Стокгольма пароход «Буре» - обставлен отлично, открытым морем идет 2-3 часа, в хорошую погоду езда как по реке. Есть обратные билеты из Питера». Как мечтает он об этой встрече: «Если бы только не утомительность железной дороги, то в Стокгольме чудесно можно бы провести недельку!» ^[86]

Мать давно уже готовилась к этой трудной в ее годы, но радостной поездке. До Финляндии ее проводила дочь Анна, дальше с ней будет Мария. Надо лишь дождаться письма от сына. И вот оно приходит:

«Дорогая мамочка! Посылаю тебе и Анюте горячий привет из Копенгагена. Конгресс закончился вчера. С Маняшей списался вполне: 4 сентября по стар, стилю, т. е. 17. IX по новому жду вас в Стокгольме на пристани. Две комнаты на неделю 17-24. IX мне наймет в Стокгольме товарищ» ^[87].

О том, как добирается Мария Александровна с дочерью Марией в Стокгольм, рассказывает ее письмо. Адресовано оно в Териоки, другой дочери - Анне:

«На пароходе было очень хорошо: отправились мы по морю, пообедав в Або, где погуляли в хорошеньком садике- против самого вокзала - и по некоторым улицам. На пароходе имели хорошую каюту на 2 места, погода стояла прекрасная все время, и мы были постоянно на палубе. Качки совсем не было… Пароход опоздал и подошел к Стокгольму в начале 10-го. Мы стояли с Маней у самого барьера и вскоре увидели Володю. Я не узнала бы его, если б Маруся не указала. Она прямо взвизгнула от радости, когда увидала его…»

Владимир Ильич встречает мать и сестру на пристани. «Я нашла его очень похудевшим и изменившимся,- отмечает Мария Александровна,- но он уверяет, что чувствует себя очень хорошо» ^[88].

Они едут на снятую неподалеку квартиру. Ее адрес известен из письма, присланного Лениным Кобецкому,- дом № 17 по Каптенсгатан у фрекен Берг. «Сняли 2 комнаты: одна, побольше, для меня и Мани,- сообщает дочери Анне Мария Александровна,- другая - для него, очень хорошенькие и чистые, не высоко подниматься. Снял он их на 12 дней» ^[89].

Ленин и здесь много работает. С утра он обычно в библиотеке штудирует литературу о кооперации. Делает выписки из работ по статистике сельского хозяйства Германии. Производит подсчет данных к своей статье «Капиталистический строй современного земледелия». А после обеда посвящает все время матери, прогулкам по городу. «Гуляем эти дни очень много,- пишет Мария Александровна дочери Анне,- осматриваем город и окрестности: прелестные здесь скверы и парки, масса цветов, красивые фонтаны. Вчера сидели долго в одном парке, слушали музыку» ^[90].

Мать присматривается к сыну, которого не видела уже давно. Да, он, конечно, похудел, но выглядит бодрым.

В Стокгольме Ленин выступает с рефератами о Копенгагенском конгрессе. «Вчера,- сообщает мать Анне,- В. читал реферат, Маня пошла с ним, а я залегла раньше спать… Следующую субботу В. собирается опять читать реферат…» ^[91]

На сей раз Мария Александровна идет с сыном на собрание большевистской группы. Никогда еще не доводилось ей видеть и слышать его выступающим перед большой аудиторией. «Мне кажется,- наблюдая за матерью, приходит к заключению дочь,- что, слушая его, она вспоминала другую речь, которую ей пришлось слышать… Об этом говорило ее изменившееся лицо» ^[92].

Мать переносится мысленно в мартовский день 1887 года. В Петербурге, в судейском зале, без публики заседает особое присутствие сената. Судят ее сына Александра, вместе с другими участниками террористической группы готовившего убийство Александра III.

В мрачном полутемном зале произносит Александр Ульянов свое последнее слово:

- Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно… Наша интеллигенция настолько слаба физически и не организована, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни. Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное духовной силой и сознанием своей правоты… Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело…

Почти четверть века прошло с тех пор, как слушала Мария Александровна в судейском зале своего старшего сына. Кажется, срок небольшой. А как много изменилось за это время. Другого сына слушает она сейчас. И говорит тот не о горсточке героев, готовых умереть за святое дело, не о терроре, а о партии, зовущей к свержению самодержавия, говорит об упорной борьбе миллионов, революционной борьбе пролетариата…

Быстро пролетают две недели, проведенные Лениным в Стокгольме с матерью и сестрой. «Когда мы уезжали,- вспоминает сестра Мария,- Владимир Ильич проводил нас до пристани - на пароход он не мог войти, так как этот пароход принадлежал русской компании, и Владимира Ильича могли там арестовать,- и я до сих пор помню выражение его лица, когда он, стоя там, смотрел на мать. Сколько боли было тогда в его лице! Точно он предчувствовал, что это было его последнее свидание с матерью» ^[93]. Ее не станет почти шесть лет спустя - в июле 1916 года.

Огл. Накануне нового подъема

В Париже ждет Ленина З. Кржижановская. Она приехала из России. Подробно рассказывает о положении в местных партийных организациях. И Владимир Ильич внимательно слушает. Потом забрасывает вопросами. Передает через нее поручения Центральному Комитету РСДРП.

Сразу же засаживается он за неотложные письма. В одном из них сообщает: «Мартову и Троцкому я хочу ответить…» ^[94]

И тот и другой выступили в «Нойе Цайт» - журнале германской социал-демократии. Грубо исказили они сущность большевизма. Оболгали русскую революцию. Не может Ленин оставить их статьи без ответа!

Владимир Ильич ходит по комнате, как обычно, обдумывая прежде то, что выльется вскоре из-под пера. Мысленно ведет бой и с Мартовым, и с Троцким. Обнажает то, что прикрыли оба в штутгартском журнале «марксистскими» словечками, «несдержанным» фразерством.

Троцкий. «Иллюзия» думать, будто меньшевизм и большевизм «пустили глубокие корни в глубинах пролетариата» ^[95].

Ленин. «Это - образчик тех звонких, но пустых фраз, на которые мастер наш Троцкий. Не в «глубинах пролетариата», а в экономическом содержании русской революции лежат корни расхождения меньшевиков с большевиками. Игнорируя это содержание, Мартов и Троцкий лишили себя возможности понять исторический смысл внутрипартийной борьбы в России. Суть не в том, «глубоко» ли проникли теоретические формулировки разногласий в те или иные слои пролетариата, а в том, что экономические условия революции 1905 года поставили пролетариат в враждебные отношения к либеральной буржуазии - не только из-за вопроса об улучшении быта рабочих, но также из-за аграрного вопроса, из-за всех политических вопросов революции и т. д. Говорить о борьбе направлений в русской революции, раздавая ярлыки: «сектантство», «некультурность» и т. п., и не говорить ни слова об основных экономических интересах пролетариата, либеральной буржуазии и демократического крестьянства - значит опускаться до уровня вульгарных журналистов» ^[96].

Мартов. «Во всей Западной Европе крестьянские массы считают годными к союзу (с пролетариатом) лишь по мере того, как они знакомятся с тяжелыми последствиями капиталистического переворота в земледелии; в России же нарисовали себе картину объединения численно слабого пролетариата с 100 миллионами крестьян, которые еще не испытали или почти не испытали «воспитательного» действия капитализма и потому не были еще в школе капиталистической буржуазии» ^[97].

Ленин. «Это не обмолвка у Мартова. Это - центральный пункт всех воззрений меньшевизма… Мартов подменил школу капитализма школой капиталистической буржуазии (в скобках будь сказано: другой буржуазии, кроме капиталистической, на свете не бывает). В чем состоит школа капитализма? В том, что он вырывает крестьян из деревенского идиотизма, встряхивает их и толкает на борьбу. В чем состоит школа «капиталистической буржуазии»?.. В том, что русская либеральная буржуазия в 1905-1907 годах систематически и неуклонно предавала крестьян, перекидывалась по сути дела на сторону помещиков и царизма против борющихся крестьян, ставила прямые помехи развитию крестьянской борьбы… Мартов защищает ((воспитание» крестьян (революционно боровшихся с дворянством) либералами (которые предавали крестьян дворянам)» ^[98].

То, что сейчас пишет Ленин, призвано раскрыть исторический смысл внутрипартийной борьбы в России, обнажить всю пошлость и гнусность, все «нелепости и извращения» ^[99] в печатных выступлениях противников большевизма. «Ведь это прямо скандал,- заявляет Ленин Юлиану Мархлевскому, работающему в германской социал-демократии,- что Мартов и Троцкий безнаказанно лгут и пишут пасквили под видом «научных» статеек!!» ^[100]

Ленин не намерен оставлять их безнаказанными. «Троцкий,- с гневом пишет Владимир Ильич,- извращает большевизм, ибо Троцкий никогда не мог усвоить себе сколько-нибудь определенных взглядов на роль пролетариата в русской буржуазной революции» ^[101]. Троцкий говорит немецким читателям о ««распаде» обеих фракций, о «распаде партии», о «разложении партии»» ^[102]. Но это неправда и свидетельствует она, во-первых, о «полнейшем теоретическом непонимании Троцкого» ^[103], о том, что эта неправда призвана им для создания своей фракции. «Рекламируя свою фракцию,- негодует Ленин,- Троцкий не стесняется рассказывать немцам, что «партия» распадается, обе фракции распадаются, а он, Троцкий, один все спасает» ^[104].

Ленин ставит в известность читателей своей статьи: в Копенгагене он, а также Плеханов и Барский заявили решительный протест против того, как изображает Троцкий в немецкой печати дела российской социал-демократии.

Там, в Копенгагене, на конгрессе Ленин вновь сблизился с Плехановым. Их объединило общее стремление сохранить нелегальную марксистскую партию. Участники конгресса - большевики во главе с Лениным и меньшевики-партийцы, в том числе Плеханов, договорились о совместном издании популярного нелегального органа - «Рабочей газеты».

Уже здесь, в Париже, Ленин пишет «Объявление об издании «Рабочей газеты»». Он подчеркивает в нем: русский рабочий класс доказал, что он единственный до конца революционный класс, что он единственный руководитель в борьбе за свободу. И к рабочему обращается в первую очередь новая нелегальная газета. «Ему нужно знать все о политических задачах партии, о ее строительстве, о внутрипартийной борьбе,- заявляет Ленин.- Ему не страшна неприкрашенная правда о партии, укреплением, восстановлением и перестройкой которой он занят. Ему не помогают, а приносят вред те общереволюционные фразы, те слащаво-примиренческие возгласы, которые он находит в сборниках «Вперед» или в газете Троцкого «Правда» (Эта фракционная газета троцкистов издавалась сначала во Львове, затем в Вене в 1908-1912 годах.), не находя ни там, ни здесь ясного, точного, прямого изложения партийной линии и партийного положения» ^[105].

«Рабочая газета» печатается в Париже. Ее первый номер откроет статья Ленина «Уроки революции». Она утверждает, что никакая сила на земле не способна будет удержать наступления свободы в России, когда на борьбу поднимется масса городского пролетариата и, отодвинув колеблющихся и предателей - либералов, поведет за собой и сельских рабочих, и разоренное крестьянство.

Первый номер «Рабочей газеты» с этими полными оптимизма строками выходит 12 ноября 1910 года. «Посылаю его Вам вместе с листком и подписным листом,- сообщает Владимир Ильич Максиму Горькому.- Сочувствующие такому предприятию (и «сближению» большевиков с Плехановым) члены каприйско-неаполитанской колонии приглашаются оказывать всяческое содействие. ««Рабочая Газета» нужна…» ^[106]

Невелик ее тираж - всего лишь две тысячи экземпляров. Да и на это деньги наскребли с трудом. А спрос на газету большой. Разными путями значительную часть тиража доставляют в Россию - в Баку, Житомир, Казань, Одессу, Ро-стов-на-Дону, Саратов, Петербург, Сольвычегодск, Сызрань, Туринск, Канск, множество других мест. И в Париж, на Мари-Роз, на квартиру Ленина доставляют из России первые отзывы о «Рабочей газете».

Из Коломенского уезда Московской губернии. «№ 1 «Рабочей газеты» получили, шлем спасибо. Читали газету всем миром, все партийцы… Газета, которая встает на защиту партии и на защиту революционных лозунгов, в высшей степени необходима и полезна. Уделяйте внимание и крестьянам, которые здесь не бросают землю, отходя в мастеровые» ^[107].

Из Казани. «Первый № «Рабочей газеты» читался нарасхват. Его приветствовали, как начало нового предприятия, как раз именно отвечающего назревшим потребностям настоящего времени» ^[108].

Из Двинска. «Радость была большая, так как около года не видели нелегальной литературы. Жаль, что всего несколько экземпляров. Давно уже не видели мы Ленина и Плеханова в одном газетном предприятии…» ^[109]

В эти дни мировая печать склоняет на все лады имя Льва Толстого: «Исчезновение Толстого!», «Бегство графа Толстого!», «Внезапный отъезд Толстого из Ясной Поляны!», «Лев Толстой остается ненайденным!». Исчезновение Толстого представляет самую важную из европейских новостей, ибо в течение тридцати последних лет он является величайшей духовной силой эпохи.

Каждое утро в Национальной библиотеке на страницах французских и прочих зарубежных газет Владимир Ильич прежде всего отыскивает сообщения, полные то надежд, то тревоги. С нетерпением ждет почты из России, доставляющей «Русские ведомости», «Речь», «Голос Москвы». И прочитывает ноябрьским утром облетевшие мир слова: «Толстого не стало».

Его смерть всколыхнула по всей России студенческие и рабочие массы. В Петербурге, сообщают зарубежные и российские газеты, почти во всех высших учебных заведениях началось брожение. Студенты университета, технологического и политехнического институтов, Высших женских курсов прошли по столичным улицам с пением «Вечной памяти». Останавливались у церквей, синода, правительственных учреждений. А затем в учебных заведениях начались сходки. Студенты решили провести общегородскую демонстрацию под лозунгом «Долой смертную казнь!».

В Париж доставляют номер «Русских ведомостей» с описанием того ноябрьского дня, когда тысячи студентов и курсисток запрудили главные улицы столицы. Владимир Ильич делает из газеты выписки об этой грандиозной манифестации: о том, что на Невском собралось не менее десяти тысяч человек, что на Петербургской стороне «у Народного дома к шествию присоединилось много рабочих», что «полицейский отряд никак не мог остановить шествие, и толпа прошла с пением и флагами на Большой проспект Васильевского острова» ^[110].

К Ленину поступают из Петербурга сообщения о том, что в этот ноябрьский день «Васильевский остров, Петербургская сторона и Выборгская сторона имели взбудораженный вид, напоминавший старые 1904-1905 годы» ^[111], что против демонстрантов были двинуты полиция и войска чуть ли не всех родов оружия, что штыками и нагайками рассеяли студентов и рабочих. Ленин читает в парижских газетах об аресте в Петербурге тринадцати членов бюро профсоюзов за попытку организовать рабочую демонстрацию.

- Не начало ли поворота? - спрашивает Ленин и так называет статью для «Социал-демократа».

Два года назад, в сентябре 1908 года, на страницах «Пролетария» появилась ленинская статья «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Теперь Ленин публикует новые статьи о великом художнике. Высоко оценивает Владимир Ильич его творчество. «Его мировое значение, как художника, его мировая известность, как мыслителя и проповедника, и то и другое отражает, по-своему, мировое значение русской революции» ^[112], - заявляет Ленин в «Социал-демократе».

Владимир Ильич пишет:

«Умер Толстой, и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованы в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему. Это наследство берет и над этим наследством работает российский пролетариат» ^[113].

В эти дни приходит из Петербурга очередная книжка «Нашей зари» - легального журнала меньшевиков-ликвидаторов. В ней Ленин находит статью Базарова, содержащую поразительные образцы беспринципности в оценке Толстого. «Наша интеллигенция,- утверждает тот,- разбитая и раскисшая, обратившаяся в какую-то бесформенную умственную и нравственную слякоть, достигшая последней грани духовного разложения, единодушно признала Толстого - всего Толстого - своей совестью» ^[114].

- Это - неправда,- категорически возражает Ленин.- Это - фраза.

И пишет статью «Герои «оговорочки»». Направлена она против «самого непростительного замалчивания коренных непоследовательностей и слабостей миросозерцания Толстого…» ^[115]. Против тех, кто извращает его философские взгляды.

В Петербурге в это время идет подготовка к выпуску новой газеты - «Звезда».

Еще в Копенгагене, в дни работы Международного социалистического конгресса, беседовал о ней Ленин с прибывшими из России товарищами. На созванном там совещании договорились издавать в России нелегальный партийный орган. Он будет освещать деятельность думской социал-демократической фракции, бороться с ликвидаторами, отзовистами, примиренцами.

Пристально следит сейчас Ленин из Парижа за тем, как в муках рождается «Звезда». И не только следит. Принимает энергичные меры, чтобы обеспечить газету материалами. Пишет сам, заказывает для нее статьи другим авторам.

8 ноября 1910 года. Ленин сообщает В. Бонч-Бруевичу в Петербург: «Беспокоюсь крайне за судьбу детища» ^[116]. Он просит держать его в курсе всего, что связано с новым изданием. «Раза два в неделю - это минимум хоть маленьких вестей от Вас, чтобы поддерживать связь и чувствовать близость к делу…- пишет Владимир Ильич Бонч-Бруевичу.- Очень прошу поэтому: пишите, пишите почаще и поподробнее» ^[117].

10 ноября. Снова Ленин шлет в Петербург письмо, снова обращается к Бонч-Бруевичу: «…Получил вести очень беспокойные, говорящие как будто о некоторых неладах у вас» ^[118]. Эти «нелады» вызваны намерением некоторых российских товарищей сделать «Звезду» органом социал-демократической фракции III Государственной думы, привлечь на этом основании к сотрудничеству в ней депутатов-меньшевиков. «Очень и очень желал бы,- просит Ленин,- чтобы дело уладилось без трений. Пора, чертовски пора, браться скорее за газету…» ^[119]

14 ноября. Владимир Ильич пишет о том же Горькому на Капри: «Совсем было наладили в Питере еженедельную газету вместе с думской фракцией (тамошние меньшевики клонят, к счастью, не к ликвидаторам, а к Плеханову), да дело затормозилось опять черт знает из-за чего» ^[120].

4 декабря. Ленин, по его собственному выражению, отправляет в этот день в Петербург для «Звезды» «ряд вещичек» ^[121], в том числе «о причинах и значении сближения большевиков и меньшевиков», свою статью «Разногласия в европейском рабочем движении», материалы об октябристах.

7 декабря. Владимир Ильич сообщает одному из организаторов «Звезды» - Н. Полетаеву: «С великим трудом добились у одного здешнего издателя тысячи рублей еще и посылаем Вам завтра» ^[122].

29 декабря 1910 года в Петербурге выходит наконец первый номер «Звезды». В ней - статья Ленина «Разногласия в европейском рабочем движении». Подписана она давним его псевдонимом - В. Ильин. За той же подписью в следующем номере появляется другая его статья - «О некоторых особенностях исторического развития марксизма». А затем, уже в 1911 году, «Звезда» опубликует написанные в Париже ленинские статьи «Л. Н. Толстой и его эпоха», «Кадеты о «двух лагерях» и о «разумном компромиссе»», «Заметки. Меньшиков, Громобой, Изгоев», «Кадеты и октябристы».

В то время, когда в Петербурге создается «Звезда», в Москве готовится первый номер другого легального большевистского органа - философского и общественно-экономического журнала «Мысль». Ленин написал для него статьи «Герои «оговорочки»», «О статистике стачек в России». И в первые январские дни журнал поступает к нему из России. «…Вся наша и радует меня безмерно»,- сообщает Ленин о выходе «Мысли» Горькому. Именно поэтому тревожит ее судьба: «Только хлопнут ее быстро» ^[123]. И журнал, как предсказывает Ленин, действительно «хлопнут быстро»: в апреле 1911 года он будет запрещен.

Но вернемся к последним дням 1910 года. Ленин выпускает в Париже очередной номер «Рабочей газеты». Он сообщает с ее страниц то, что оставалось до сих пор неизвестным: о расстреле в январе 1906 года карателями Ивана Бабушкина.

Ленин воскрешает этапы жизненного пути рабочего, ставшего выдающимся революционером. Он вспоминает питерскую заставу, где встречался с ним: там, на Семянниковском и Александровском заводах, создавал Бабушкин кружки, устраивал библиотеки, сам все время страстно учился. Владимир Ильич вспоминает, как помогал ему Бабушкин в составлении первого агитационного социал-демократического листка - обращения к семянниковским рабочим. Вспоминает участие Бабушкина в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса». Отдает должное Бабушкину и в создании «Искры», идея которой «обсуждалась вместе с ним его старыми товарищами по петербургской работе» ^[124]. И в том, как организовывал он для «Искры» корреспонденции из Шуи, Иваново-Вознесенска, Орехово-Зуева, других мест России.

«Есть люди, которые сочинили и распространяют басню о том,- пишет Владимир Ильич,- что Российская социал-демократическая рабочая партия есть партия «интеллигентская», что рабочие от нее оторваны… Биография Ивана Васильевича Бабушкина, десятилетняя социал-демократическая работа этого рабочего-искровца служит наглядным опровержением либеральной лжи» ^[125].

В этом же номере «Рабочей газеты» Ленин утверждает, что «после трех лет самого бесшабашного разгула контрреволюции народные массы, больше всего угнетенные, придавленные, забитые, запуганные всякого вида преследованиями, снова начинают поднимать голову, снова просыпаются и начинают приниматься за борьбу» ^[126].

Огл. Школа в Лонжюмо

Наступает 1911 год.

В Петербурге огнями всех своих окон горит в новогоднюю ночь Зимний дворец. Уже шесть лет, напуганный революционной бурей, не устраивал тут приемов самодержец российский. Ныне, вопреки всему, он стремится убедить и себя и своих подданных: долгожданное «успокоение» наконец наступило.

Но проходит несколько дней. В российскую столицу доставляют «Рабочую газету». И, конечно, не об «успокоении», а о новом революционном подъеме говорится в ней. Из далекой эмиграции со страниц «Рабочей газеты» Ленин обращается к российскому пролетариату: «За работу же, товарищи! Беритесь везде и повсюду за постройку организаций, за создание и укрепление рабочих с.-д. партийных ячеек, за развитие экономической и политической агитации. В первой русской революции пролетариат научил народные массы бороться за свободу, во второй революции он должен привести их к победе!» ^[127]

Ленин считает, что в нынешних условиях острее, чем когда-либо, стоит перед партией вопрос о подготовке из передовых пролетариев образованных руководителей социал-демократического движения. Вместе с работниками старшего поколения они должны отстоять партию в борьбе против реакции, против ликвидаторов, отзовистов, троцкистов. А для этого следует создать партийную школу. «Спешить со всеми видами помощи общепартийной школе,- еще в феврале 1910 года призвало Заграничное бюро Центрального Комитета партии,- обязанность всякого сознавшего всю важность такой школы для улучшения пропаганды и агитации на местах, для помощи тем рабочим, которые несут уже теперь почти всю тяжесть работы на своих плечах» ^[128].

Идею создания партийной школы горячо поддерживают местные организации. Об этом сообщают в Париж из разных городов России. В партийных организациях Москвы, Николаева, Иваново-Вознесенска, Сормова, Баку, Тифлиса уже отбирают слушателей будущей школы. Сормовцы решают послать кровельщика И. Чугурина. Рабочего-металлиста А. Догадова направляет во Францию Баку. Тифлисская организация командирует делегата V съезда РСДРП Г. Уротадзе. Москвичи послали в школу кожевника И. Присягина. Из Николаева приедет рабочий-металлист Андреев, из Екатеринославской губернии рабочий Я. Зевин. Отобраны ученики и в Петербурге. Это - токарь путиловского завода И. Белостоцкий, возглавляющий одновременно и культурно-просветительное общество на Выборгской стороне - легальную базу для нелегальной работы большевиков; рабочий-металлист член исполнительного комитета Выборгского райкома М. Клоков; работница завода «Треугольник» член исполнительной комиссии Нарвского райкома А. Иванова.

Пока в России формируют состав слушателей. Ленин подыскивает место для занятий. Оказавшись во время одной из велосипедных прогулок в Лонжюмо - небольшом селении в пятнадцати километрах от французской столицы, он убеждается: собрать слушателей здесь удобнее, чем где бы то ни было. Во-первых, близко к Парижу; во-вторых, в Лонжюмо нет полицейского, что при конспирации весьма важно. Слушателей можно выдать за сельских учителей, приехавших из России на стажировку.

При въезде в Лонжюмо, на главной улице, устроители школы арендуют старенький домик. Там будет общая для всех столовая. В глубине мощеного дворика дома № 17 по Гран-рю отыскивают каменный сарай со стеклянной верандой- бывшую столярную мастерскую; ее помещение отводят для учебных занятий. А за версту отсюда, у рабочего-кожевника, снимают две маленькие темные комнатушки с поблекшими обоями, почти без мебели; сюда переедут на все лето Ульяновы.

Нелегкими путями добираются из России в Париж ученики партийной школы.

«Вчера в 12 часов 15 мин. прибыл в Париж,- сообщает один из них в Баку.- У меня был адрес Л-а (Ленина.). Предполагал вещи оставить на вокзале, но это мне не удалось, никак не мог растолковать носильщику свое желание. В моем путеводителе к[а]к раз не оказалось надлежащего предложения.

После долгих объяснений немым методом заставил отнести в автомобиль. Показал адрес, он через несколько минут подвез к квартире Л-а…» ^[129]

- Пришел какой-то человек,- сообщает консьержка,- ни слова не говорит по-французски, должно быть, к вам.

Крупская спускается. Внешность этого широкоплечего черноволосого незнакомца с большими черными глазами, над которыми нависают густые брови, не оставляет сомнений: это - южанин. Он представляется:

- Я Серго Орджоникидзе.

Ему всего лишь 25 лет. Но треть своей жизни отдал уже молодой грузин революционной борьбе.

Ленин знает Серго по письмам. И особенно рад его приезду в Париж.

«Я оставался у него часа 3-4,- пишет в Баку Орджоникидзе.- Беседовал обо всем, о Персии, о Баку, о Кавказе и др.» ^[130].

А вскоре добираются сюда питерцы - Белостоцкий, Клоков, Иванова. «Публика все приехала развитая, передовая,- вспоминает Крупская.- В первый вечер, когда они появились на горизонте, Ильич повел их ужинать куда-то в кафе, и я помню, как горячо проговорил он с ними весь вечер, расспрашивая о Питере, об их работе, нащупывал в их рассказах признаки подъема рабочего движения» ^[131].

Приезжает Догадов. «Обычно Владимир Ильич,- узнаем из записок бакинца,- не любил принимать приезжающую из России публику, которая из любопытства «паломничала» к эмигрантам, играющим видную роль в революционном движении. Однако Владимир Ильич не любил встречаться лишь с праздноболтающей эмиграцией, всякого же прибывающего из России рабочего подвергал буквально «допросу с пристрастием», интересуясь всякими, даже незначительными, событиями и фактами о настроениях и положении рабочих, жизни организации и т. д. И в данном случае Владимир Ильич, не дожидаясь, когда я отправлюсь к нему, как к руководителю школы, сам вызвал меня к себе на квартиру» ^[132].

Июньским утром паровой трамвайчик доставляет слушателей школы в Лонжюмо. Впервые собираются они в каменном сарае дома № 17 по Гран-рю. Начинаются занятия…

Не предполагает, конечно, Ленин, что сюда проник агент российской охранки. Это Икрянистов из Иваново-Вознесенска. Он поселился во дворе школы, в чуланчике. Вместе со всеми слушает лекции. Вместе со всеми участвует в спорах. А втайне находит возможность передать агентурное донесение. И о тщательно законспирированной школе сообщит вскоре департамент полиции во все губернские жандармские управления, во все охранные отделения: «…получены сведения о том, что 20 июня 1911 года за границей… в местечке Лонжюмо открыла свои действия общепартийная школа Российской социал-демократической рабочей партии… Школа носит характер чисто ленинско-фракционный и главным образом по той причине, что при выборе учеников в России посланный Лениным в качестве агента для набора некий не установленный «Семен» руководствовался желанием, чтобы в школу попадали преимущественно рабочие - последователи ленинского большевистского направления» ^[133].

Сто сорок семь лекций предстоит прослушать ученикам этой школы. Н. Семашко познакомит их с рабочим законодательством, разъяснит отношение к парламентской деятельности различных течений в западном рабочем движении, расскажет о деятельности социал-демократической фракции III Государственной думы. О политических партиях в Польше узнают ученики от одного из видных деятелей Социал-демократии Королевства Польского и Литвы - В. Ледера. Ю. Стеклов прочтет лекции о государственном праве, А.. Луначарский - по истории литературы и искусства, И. Арманд - о социалистическом движении в Бельгии. Крупская передаст прибывшим из России рабочим свой опыт в области газетной техники и связи с партийными организациями

И почти третью часть всех лекций прочтет Ленин. Он посвятит их политической экономии, теории и практике социализма в России, проанализирует с рабочими-подпольщиками главнейшие решения партии, проведет занятия о материалистическом понимании истории.

Тщательно готовится он к занятиям. Но нелегко это делать в домике, где поселились Ульяновы. «Квартира без малейшего садика и даже двора,- пишет Крупская Марии Александровне в Бердянск,- если выходить, так надо переменно куда-нибудь идти, что совсем другое; в квартире жарко и шумно» ^[134]. Не потому ли Владимир Ильич, как сообщает в этом же письме Надежда Константиновна, пристраивается заниматься в поле?

Через много лет рабочий-кожевник, у которого снимает комнаты Ленин, расскажет:

- Он жил у нас со своей женой, русской учительницей Крупской, вот в этой самой комнате, где мы сейчас находимся, и они спали на этих самых кроватях, и когда товарищ Ленин подходил к этому окну, то видел то же самое, что мы видим теперь: черную грязную стену и над ней кусочек французского неба, которое не всегда, конечно, бывает таким паршивым, как сегодня. Я хорошо помню товарища Ленина. Я называю его товарищем, потому что я так же, как и он,- мы оба принадлежим к партии коммунистов. Видите, товарищи, как скромно жил Ленин? Он был вождь мирового пролетариата, основатель Советского государства, а жил, как я, простой французский рабочий-кожевник. А ел, я вам скажу, даже хуже, чем ели мы. Довольно часто товарищ Крупская жарила на керосинке на обед картошку на подсолнечном масле, и Ленин запивал этот обед русским чаем… ^[135]

Он приходит на занятия точно, без опоздания. Всегда энергичный, сосредоточенный, веселый. Когда он появляется, отмечает А. Иванова, у всех становится как-то празднично на душе.

Ленин приносит с собой обычно груду книг. Среди них и тома «Капитала», и работы Энгельса, Плеханова. Приносит он и свои конспекты. И когда его спрашивают, зачем они ему нужны, он отвечает:

- Конспект дисциплинирует мысль и речь, а без него можно, увлекшись каким-нибудь одним положением, упустить другие.

«Лекции Владимира Ильича,- вспомнит А. Иванова,- обычно превращались в живые беседы. О чем бы он ни говорил,- о кантовской «вещи в себе» или о диалектике Гегеля, о народниках или о философии Эпикура,- он стремился к тому, чтобы теснейшим образом связать теорию с жизнью, с практикой революционной борьбы. Мы чувствовали, что Ильич добивался того, чтобы теоретические знания помогали нам ориентироваться в политической обстановке, учил нас действовать осмотрительно в том или другом конкретном случае» ^[136].

- Вот, товарищи, вы будете делать революцию, вам предстоит возглавить народ в борьбе за власть,- говорит он однажды.- Предположим, произошла революция. Так вот, что вы будете делать, ну, например, с банками?

- Уничтожим, Владимир Ильич! - восклицает кто-то.

- А вот и нет! - категорически заявляет Ленин.

И разъясняет, как надо будет в этом случае поступить.

Говорит он так, убеждается Чугурин, что самые абстрактные понятия становятся слушателю ближе. Ленин не только глубоко знает свой трудный предмет, приходит к заключению Белостоцкий, а умеет изложить его понятно и материал легко усваивается рабочими в большинстве с низшим образованием.

Это скорее серьезная, живая беседа, в которую втягиваются все присутствующие, с удовлетворением отмечает Б. Бреслав. И действительно, слушатели задают Ленину вопросы, на которые он дает обстоятельные ответы. Но больше спрашивает сам. Слушает внимательно, поправляя незаметно, порой одним словом.

Когда выкраивается время для отдыха, Ленин уходит со своими питомцами в поле, ездит на Сену купаться.

- Условие, которое Владимир Ильич при этом ставит,- ни слова о политике,- рассказывает З. Лилина.- В первый раз, когда мы поехали, мне казалось странным, о чем же мы будем говорить, если нельзя говорить о политике. Оказалось, что с Владимиром Ильичей можно говорить о многом…

И несутся в эти часы над полем русские песни. Поет Ленин со слушателями школы «Дубинушку», «Стеньку Разина».

30 августа - последний день занятий. Посланцы Петербурга, Москвы, Баку, Нижнего Новгорода и других городов прощаются с Лениным. И он напутствует их перед отъездом: берегите друг друга, помните о партийном товариществе, а главное - смелее опирайтесь на рабочий класс, ибо в нем - сила и будущность партии, революции.

^[1] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 262.
^[2] Там же, с. 264.
^[3] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 167.
^[4] Там же, с. 185.
^[5] «Исторический архив», 1955, № 2, с. 8.
^[6] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 216.
^[7] См. Р. Ю. Каганова. Ленин во Франции. М., «Мысль», 1972, с. 175.
^[8] См. там же, с. 175-176.
^[9] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 277-278.
^[10] «Переписка семьи Ульяновых», с. 194-195.
^[11] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 284.
^[12] «Переписка семьи Ульяновых», с. 197-198.
^[13] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 287.
^[14] См. Р. Ю. Каганова. Ленин во Франции, с. 125.
^[15] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 365.
^[16] Там же, с. 367.
^[17] Там же, с. 390.
^[18] «Социал-демократ» № 6, 4(17) июня 1909 г.
^[19] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 168.
^[20] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 278.
^[21] Там же, с. 284.
^[22] Там же, с. 285.
^[23] Там же, с. 286.
^[24] Там же, с. 289.
^[25] «Переписка семьи Ульяновых», с. 199.
^[26] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 179.
^[27] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 291.
^[28] Там же
^[29] См. «Вопросы философии», 1957, № 3, с. 123.
^[30] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 173.
^[31] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 369.
^[32] Там же.
^[33] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 37.
^[34] «Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» (далее - «КПСС в резолюциях…»), изд. 8, т. 1, 1898-1917. М., 1970, с. 276-277.
^[35] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 42.
^[36] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 220.
^[37] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 184.
^[38] «О Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. 1900-1922 годы», с. 103.
^[39] Там же, с. 104.
^[40] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 19, с. 132.
^[41] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 214.
^[42] «О Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. 1900-1922 годы», с. 104.
^[43] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 200.
^[44] Там же, с. 220.
^[45] Там же, с. 200.
^[46] «О Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. 1900-1922 годы», с. 105-106.
^[47] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 168.
^[48] Там же, с. 173.
^[49] Там же, с. 174.
^[50] Там же, с. 175.
^[51] «Штрихи великого портрета». М., изд-во «Правда», 1957, с. 8.
^[52] «Неделя», 1964, № 4, с. 6.
^[53] См. Э.Ш. Хазиахметов. Ленин и ссыльные большевики Сибири, с. 51.
^[54] См. там же, с. 52.
^[55] «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», т. 2, с. 84.
^[56] Там же, с. 293-294.
^[57] «Новое время», 1960, № 12, с. 11.
^[58] Там же.
^[59] М. Горький. Литературные портреты, с. 19-20.
^[60] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 286.
^[61] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 54.
^[62] Там же.
^[63] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 300.
^[64] Там же.
^[65] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 225-226.
^[66] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 303.
^[67] «О Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. 1900-1922 годы» с. 108-109.
^[68] Там же, с. 109.
^[69] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 17, с. 23.
^[70] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 438.
^[71] Там же, с. 302.
^[72] Ленинградский государственный исторический архив, ф. 14, оп. 25, ед. хр. 33, л. 119.
^[73] «Советская музыка», 1963, № 11, с. 49.
^[74] Там же.
^[75] «Парижский вестник» № 47, 23 ноября 1912 г.
^[76] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 220.
^[77] Там же, с. 221.
^[78] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 261.
^[79] И. М. Майский. Воспоминания советского посла. Кн. I, с. 338.
^[80] Там же, с. 344.
^[81] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 296-297.
^[82] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 310.
^[83] Там же, с. 353.
^[84] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 5, с. 245.
^[85] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 311.
^[86] Там же, с. 311-312.
^[87] Там же, с. 316.
^[88] «Переписка семьи Ульяновых», с. 232.
^[89] Там же.
^[90] Там же, с. 234.
^[91] Там же.
^[92] Д. А. Ершов. М. И. Ульянова (Очерк жизни и деятельности) Изд. 2. Саратов, 1965, с. 50.
^[93] «Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине», т. 1, с. 211.
^[94] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 267.
^[95] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 359.
^[96] Там же.
^[97] Там же, с. 359-360.
^[98] Там же, с. 360.
^[99] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 47, с. 274.
^[100] Там же, с. 269.
^[101] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 19, с. 364.
^[102] Там же, с. 373.
^[103] Там же.
^[104] Там же, с. 374.
^[105] Там же, с. 411.
^[106] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48. с. 1.
^[107] «Рабочая газета» № 2, 18(31) декабря 1910 г.
^[108] Там же.
^[109] Там же.
^[110] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20. с. 1.
^[111] «Рабочая газета» № 2, 18(31) декабря 1910 г.
^[112] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 19.
^[113] Там же, с. 23.
^[114] Там же, с. 90.
^[115] Там же, с. 91.
^[116] В.И. Ленин, Полн. собр. соч.. т. 47, с. 278.
^[117] Там же, с. 279.
^[118] Там же.
^[119] Там же.
^[120] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48, стр. 2.
^[121] Там же, с. 7.
^[122] Там же, с. 8.
^[123] Там же, с. 13.
^[124] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 80.
^[125] Там же, с. 81.
^[126] Там же, с. 73.
^[127] В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, с. 75.
^[128] «Социал-демократ» № 11, 13(26) февраля 1910 г.
^[129] См. «История СССР», 1965, № 5, с. 118.
^[130] Там же.
^[131] Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, с. 189.
^[132] «О Ленине. Воспоминания». Кн. 2. М., 1925, с. 139-140.
^[133] «Красный архив», 1934, т. 1(62), с. 225-226.
^[134] См. В.И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 55, с. 440.
^[135] См. В. Катаев. Маленькая железная дверь в стене. М., 1965, с. 123.
^[136] «Дон», 1958, № 4, с. 23.