Философское описание мира - никоим образом не описание мира «лишь вне» философии, но - описание, отягощенное необходимостью решения и вряд ли приятной задачи описания мира как «охватывающего собой и такой свой фрагмент, как сама по себе философия». Однако здесь возможен и некий элегантный выход из непростого положения, невозможный в случае, когда философии в описании самоё себя дано пренебречь исследованием и неких существенных моментов. Одним из таких моментов дано предстать и такой особенности философского материализма, как дефицит интеллектуальной смелости в предложении нужной аргументации для построения «линии защиты» его важнейших принципов. В частности, вряд ли возможно разумное объяснение и той присущей материализму робости, что и довелось ему обнаружить в защите своей же концепции материальной природы психики, где поиск материализмом нужной аргументации прямо «обрывается» вслед за оставлением Ф. Энгельсом философских подмостков. Хотя Ленин в последующем как бы и набрался смелости указать на явление циркуляции сигналов в мозге «на манер телеграфных кодов», но, увы, такому пониманию не довелось дождаться и дальнейшего развития. Также между материалистами не нашлось и кого-либо, кто озаботился введением «в оборот» философского познания и другого важного подтверждения материальной природы ментальных явлений, что, увы, не пополнило копилку аргументации Ф. Энгельса, хотя и добавилось в опыт познания аж за полвека до начала его творческого пути. Конечно, здесь дано идти речи о таком присущем психике функционале, что в силу специфики развития познания обрел известность под именем «уравнение наблюдателя», и который, если прибегнуть к выражению посредством предметных понятий, и позволит отождествление как «индивидуально специфичное время задержки реакции». Конечно, такое понимание нейрофизиологической специфики - явный шаг в направлении обращения этой специфики и нечто «технической схемой», чему тогда, как и любым иным техническим схемам, дано вносить и ту или иную задержку в распространение или передачу активности или импульса. Знание подобной специфики и вознаградило человечество уже на стадии, когда развитие точной механики дало возможность фиксации астрономических событий с точностью до долей секунды, но притом, что исполнителем акта регистрации и довелось оставаться ученому-наблюдателю. Такая комбинация «техники и человеческого фактора» и позволила обнаружить, что данным наблюдений, фиксируемым разными наблюдателями, присуща и регулярная разница в значении, как правило, менее секунды. Далее, теперь уже в период истории, совпадающий с годами жизни Ф. Энгельса, это явление пробудило к себе и особый интерес психологии, потому предпринявшей попытки решения задачи экспериментального и теоретического определения «величины задержки» реакции. И хотя задержка реакции и составляет собой недвусмысленную «очевидную особенность» психики, но, по-видимому, такая теория отсутствует и поныне, что и предполагает объяснение в реальности факта, что многофакторность природы моторной реализации реакции - прямая помеха возможной селекции искомой здесь «явной причины», не знающей влияния и иных привходящих. Однако и само собой такую «техническую компоненту» нейрофизиологической реакции, чем и дано предстать моменту ее «задержки» просто невозможно не расценивать как существенный аргумент в пользу правомерности подхода философского материализма. Но, странное дело, пока не объявился и кто-либо, взявший на себя ответственность за пополнение комплекса аргументов философского материализма и таким существенным доводом.

Другими словами, биологическая основа психики, помимо всего прочего - она и нечто «техническая база» физиологического «исполнительного аппарата» психики, где в том или ином из звеньев возможно проявление то и само собой «технической» специфики. Причем, если допускать возможность отчасти грубого истолкования, подобной специфике и не в каждом из возможных случаев дано представлять собой производную лишь вполне определенного физиологического органа, когда нередко ей дано оказываться порождением и «системы в целом». Хотя вряд ли исключен и вариант с зависимостью быстроты реакции от возможностей лишь одного органа. Тогда признание правомерности подобных посылок и позволит оценку, что психике дано знать и составляющую сугубо «технической» организации, но и - чему именно дано составить собой функционал такого рода «техники» - данной проблеме дано подлежать и отдельному рассмотрению. В том числе, правомерно признание не лишней и попытки пусть и хотя бы контурного анализа такой специфики, как возможность разделения для форм психической активности то и таких начал или функторов, чем уже дано обратиться и тем же составляющим «программной» и «аппаратной» реализации.

Изложенным здесь идеям и дано мотивировать нас на попытку обретения представления пусть не о как таковом присущем психике разделении на программную и аппаратную часть, но о предмете своего рода их взаимного пересечения, столь характерного для этих «системно значимых» начал психики. Предметом рассмотрения здесь и дано предстать обстоятельству, что данные восприятия определенно исключают отождествление в значении как бы «заполняющих карту», несущую такие данные, но - они есть и любым образом данные, обретаемые посредством различного рода процессов регенеративно-синтетической реконструкции. На наш взгляд, наилучшим способом объяснения предмета такого рода задачи и правомерно признание представления аналогии с таким известным конструктивом в области компьютерных технологий, как архитектура сетевых протоколов. Эти протоколы и предполагают разделение на так называемые «стеки», каждый лежащий на отводимом ему уровне иерархии - лежащий внизу, на уровне электронных элементов физический уровень, находящийся выше пакетный стек - «транспортный уровень», стоящий на более высоком уровне модульный стек - «блоковый уровень», и стоящий выше других, фиксирующий функционально завершенное состояние - «уровень приложения». Скорее всего, та же архитектура «вложенности стеков» - равно и специфика организации психики; и здесь, как и в устройстве компьютерных сетей, возможность формирования «стимульного паттерна» равно следует определять и продуктом нечто «уровня приложения». Аналогичным образом, если дать себе волю «спуститься вниз» от «уровня паттерна», то - как таковой определяющей подобный уровень «установке на реализацию состояния ‘функтора’ в паттерне» и дано обрести специфику источника «формирования запроса» то и на подбор нечто комплекса элементов наполнения. А далее само собой возможности выработки подобного рода «направленности» и дано обратиться источником той самой «способности селективности», что находит выражение и в обретении нашей психикой такого существенного функционала, как столь полезные нам способности прислушиваться, приглядеться или принюхаться. Тем более что здесь следует указать на реальность и такой важной возможности, как приведение аппарата перцепции в состояние нечто «острой» или «адресной» селективности. Но на таком фоне и состояние «рассеянного внимания» - то равно и вполне определенное и равно и неким образом «технически особенное» состояние то и того же самого аппарата. Причем здесь и как бы условно «обычному» состоянию этого аппарата дано представлять собой и нечто функционал одного из порядков его «мобилизации», но, в таком случае, не поддерживающий столь сильную степень «остроты» присущей направленности. В результате функция перцепции в развитой психике и позволит отождествление как, в том числе, и построенная на том, чему в любом случае дано соответствовать и нечто акту исполнения техническим аппаратом психики той или иной установки на «сбор» или построение паттерна. Данной оценке равно дано найти и то подтверждение, что вряд ли возможно и некое иное объяснение такой устойчивой специфики присущей нам психики, как те же зонирование или направленность функции перцепции, не всегда доносящей до нас полную картину и потому и вынуждающей на совершение поступка повторного просмотра, прослушивания и т.п. Если поток стимуляции, следующий от интересующего нас объекта столь многообразен, что его восприятие и невозможно при условном «поверхностном осмотре» (прослушивании и т.п.), то - как таковому подобному факту и дано предстать не иначе, как нечто «принципиально важным» аргументом в пользу представления о «концентрической» форме организации перцепции. Или - как таковую «концентрическую» организацию перцепции и следует определять как нечто наиболее важный довод в пользу приведения самой организация перцепции к той самой «лесенке стеков», посредством чего и происходит выделение позиции наблюдения то и как структуры «когнитивного пятна». Тогда как таковую природу подобного рода «формы организации» функции перцепции мы и исследуем в предлагаемом ниже анализе.

Огл. Основная посылка - синтетическая природа стимульного паттерна

Положим, наш арсенал применяемых средств анализа - лишь средства философской спекуляции, исходные данные - лишь данные обыденного опыта, и на таком фоне мы все же идем на риск и заявления столь «сильного» тезиса, как идея «синтетической» природы стимульного паттерна. Далее, если вслед за выдвижением тезиса продолжить анализ теперь и представлением «детальной картины» той самой «синтетической» природы паттерна, причем и в разрезе заявленного выше понимания паттерна и нечто определенным или «технически ограниченным» функционалом, то такому тезису и дано обратиться идеей прямой корреляции объема данных паттерна и времени его синтеза. Таким образом, нашему утверждению и дано обратиться утверждением о том, что способность нашей психики к формированию стимульного паттерна - не иначе, как способность синтеза, и подтверждением этого и правомерно признание очевидного факта корреляции между собственно и заключенным в паттерне объемом данных и продолжительностью времени его синтеза. Тогда присущему нам пониманию подобных явлений и дано предстать прямым основанием для постановки вопроса: дано ли и обыденному опыту знать те свидетельства, что достаточны и для обращения прямым подтверждением как такового факта подобной «корреляции»?

Любопытно, что поиск подобного рода свидетельств еще и характерно прост, стоит лишь обратить внимание на знакомую практически каждому ситуацию наблюдения придорожной полосы из окна поезда, где дальние планы доступны для отчетливого различения, а ближние непременно сливаются. Или, другими словами, дальние планы за счет большей продолжительности перемещения по ним взгляда в силу большей величины угла зрения и позволяют должную детализацию, когда ближние - их ожидает судьба и оставаться размытыми. По существу, качествам такого же рода аргументации дано отличать и возможности различения человеческим глазом мелькания кадров фильма, если значение частоты кадров сколько-нибудь ниже нормы. Тогда, если и взять за основу значение уже не различаемой зрением частоты кадров, то и решающим аргументом в пользу признания синтетической природы паттерна и правомерен выбор такого условия, как «время прорисовки кадра». Представления о предмете тем или иным образом сходных эффектов равно доступны и из тех фактов, что характеризуют и функциональные возможности слухового аппарата и органов обоняния. В частности, если мы первый раз слышим музыкальный фрагмент, то нам удается выделение лишь наиболее мощных аккордов на фоне неспособности различения подзвучки. Напротив, второе или третье прослушивание уже позволяет и так «четко схватывать» структуру аккордов, то на следующий раз нам открывается и возможность различения подзвучки. Скорее всего, помочь с различением подзвучки дано и проигрыванию музыки в медленном темпе. Во многом похожие проблемы можно наблюдать и в случае попытки выделения одного из запахов из сложного букета ароматов. Но в отношении функционала обоняния все же не помешает принять во внимание и присущую ему специфику привыкания, как, по существу, и несколько иную «схему регенерации», нежели чем простая сугубо динамическая «регенерации картин» в случае зрения или же слуха. Итак, не более чем просто «большей концентрации внимания» в отношении фактов обыденного опыта и дано порождать представление о синтетичности стимульного паттерна, скорее всего, не исключающего приведения то и к представлению о длительности и нечто сугубо «технического» отрезка времени совершения синтеза.

Это совершенно не напрасно обретенное понимание и позволит нам переход к предмету философских представлений, так или иначе, но затрагивающих проблематику «синтеза паттерна». Существующим формам философского рассуждения пока что не дано знать идеи то и какого-либо «технически достаточного» качества паттерна. Философскому рассуждению все еще привычно понимать акт обретения паттерна и непременно как нечто дискретный непротяженный скачок от состояния его отсутствия к состоянию его наличия. То есть философия здесь и следует нечто практике задания того же сугубо конечного «внешнего раздражения», исключающего отождествление как с продолжительностью предъявления, так, положим, и с «формой предъявления» или с возможностью перемены позиции наблюдения, откуда подобное «раздражение» и вознаграждает отождествление то и значением нечто просто «ожидающего обращения» фактом сознания. Или - в понимании философии то и всякого рода техника манипулирования ощущением, какую бы она цель не преследовала - это и нечто лежащее вне пределов предмета ведения.

Но, положим, философская идея вынесения способности ощущения «за пределы качественной меры» - это лишь идея и такого рода возможности, что и предполагает истолкование с позиций лишь принципиальной реализуемости, где и сами собой технические нюансы «насыщенности ощущения» утрачивают и сколько-нибудь существенное значение? Другими словами, быть может, философия и исходит из допущения, что функционал ощущения и позволяет признание как «состоятельный то и вне какого-либо рода достижения им и нечто уровня насыщенности»? Нет, напротив, неким различающим реакциям лишь тогда и дано пониматься как «ощущение», когда они любым образом позволяют признание и как нечто «привязанное к источнику раздражения», когда это не просто «раздражимость», но и обретение насыщенности, соответствующей нечто ‘функционалу репрезентации’ источника раздражения. Или - ощущение лишь тогда и достаточно в «технической» состоятельности, когда «в правах ощущения» и позволяет достаточное представление источника раздражения. В частности, таково и всякое сложное различение, исследование подробностей, когда необходима проверка внешнего вида на достаточность или поиск штрихов, потертостей или царапин. Точно так же если до нас не «доходит», а «доносится» звук, в котором мы стараемся уловить аккорды, тоны или общую мелодику - нам это и удается сделать лишь благодаря всякого рода манипуляциям «вслушивания» в звук. Если же позволить себе и некое обобщение целого комплекса такого рода практик, то раздражитель в его качестве «должным образом» квалифицируемого раздражителя и позволяет фиксацию в ощущении лишь на условиях достижения последним и нечто технически достаточного состояния насыщенности. А если это так, то и как таковое ощущение в значении собственно «ощущения» и есть производное его технической пригодности, по сути, насыщенности, хотя, следует признать, здесь же и «чистоты», что обязательна для исполнения функции репрезентации некоторого раздражителя в собственно и продолжающем его достаточном позиционировании.

Конечно, в развитие подобного понимания не помешает исследование и тех технических приемов, что и позволяют придание ощущению уровня репрезентативной насыщенности. В частности, подобного рода приемом «реализации» зрительного ощущения и правомерно признание саккад - скачков фокуса зрения по панораме, выбранной для осмотра. Но если и судить с позиций не более чем философски общей трактовки, то проблема саккад - то и не более чем проблема совершения должной массы такого рода движений для достижения того состояния насыщенности, что и обращает некий комплекс фрагментов, собираемых в процессе перцепции то и как таковым ощущением.

Если посыл некоей философской теории и дано составить условию обращения природы ощущения производной уровня его насыщенности, то, скорее всего, согласию с такой теорией еще дано означать и полное уничтожение всякого рода философских концепций «приведения мира к ощущению». Равным же образом не избежать здесь утраты смысла и тем теориям, что и признают за ощущением специфику большей степени совершенства, нежели и дано располагать объекту, собственно и подлежащему презентации в перцепции. Ощущению, прямо ограниченному потенциалом или «ресурсом» насыщенности и не дано ничто более, кроме как ознакомления обладателя ощущения с нечто функционально достаточной для его актуальной потребности репрезентацией денотата. А если исходить из этого, то для ощущения не исключена возможность обращения и тем же «чрезмерно насыщенным», то есть - сообщающим подробности, всяким образом и характерно лишние для некоей «актуальной потребности». Более того, в принципиальном смысле ощущению тем и дано отделиться от подлежащего представлению предмета, что оно будет показывать его и в другой подробности, иногда даже и большей, чем реальная детализация, что и происходит с искажением оттенка при изменении направления взгляда. Или - ощущение и следует видеть нечто «послом» представляемого предмета, когда в силу неких присущих ему качеств и как таковая зависимость между исходной детализацией и подробностью, фиксируемой в перцепции, и не позволит прямого отождествления содержания ощущения и специфики представляемого предмета.

Огл. Инструментарий перцептивной мобилизации: сортировка планов

Если признаться начистоту, то наилучшие иллюстрации работы аппарата сортировки планов - никоим образом не «натуральные» зрительные иллюзии, но - знаменитые гравюры Эшера, нарочито обыгрывающие эффекты «векторного» выделения наблюдаемых образов. Но одновременно проблема аппарата сортировки планов она же и столь чуждый философии предмет, что в огромном корпусе философского знания не найти и намека, что этот предмет хотя бы и с какой-либо точки зрения представляет важность для философии. Тем не менее, факт выход за пределы события перцепции и образование события «метаперцепии» заметен и по тем обстоятельствам, где и философия, пусть не в отношении перцепции, но - в «восходящем» к перцепции истолковании, констатирует и нечто проблему как бы «насильственной» сортировки планов, налагаемой на условно «импульсивный» акт восприятия. Конечно, речь здесь о том, что два астрономических тела, Земля и Солнце друг относительно друга пребывают в движении, и для не склонного к рефлексии наблюдателя на Земле имеют место и явления, чем и правомерно признание событий восхода и захода Солнца. То есть в картине, позволяющей представление некоей среды как заданной с некоей глубиной перспективы, Земле и дано принять вид более масштабной формы, а Солнцу - то и формы меньшего масштаба и одновременно предмета, располагающего и траекторией движения. Тем не менее, прогрессу познания, поднимающего его до уровня подкрепляемого рефлексией восприятия, где, условно, носителем такой «рефлексии» и дано послужить арсеналу пусть и сугубо технического инструментария, дано образовать и нечто иную перспективу, где теперь и Земле дано обратиться телом, куда меньшим по размеру по сравнению с Солнцем. И одновременно искажению масштаба в простом свидетельстве зрения и дано предполагать объяснение теперь и условиями расположения Солнца на значительном удалении от «невооруженного земного наблюдателя».

То есть если нашему зрению и удавалась бы передача той глубины перспективы, что и всякого рода физическим приборам, то нами вряд ли бы и владела иллюзия ошибочного определения размеров небесного тела. Но, как ни печально, недостаточность зрения и приводит нас в ситуации некритического наблюдения небесных объектов к странным заключениям о геометрических размерах небесных тел. Однако теперь уже в земной природе, где нам на помощь и приходит возможность изменения «точки привязки» позиции наблюдения, можно заметить и совершенно иную картину. В частности, если мы не доверяем нашей возможности ощущения некоего объекта как находящегося вдали, то нам дано прибегнуть и к возможностям приближения к объекту. Тогда нам и доводится заметить, что издали неким деталям предмета присуще свойство сливаться, а в случае приближения - они «обеспечивают» возможности и четкого выделения. Более того, если нам доводиться подняться на верхние этажи современных небоскребов, то все проходящие внизу нам представляются как сходные в размерах с насекомыми, что и вынуждает нас к недоверию собственным глазам, поскольку нам сложно расстаться и с убеждением, что это не так. Так же и использование увеличительных стекол в быту и позволяет суждение о мелких объектах лишь в подобном разрезе, когда наблюдение невооруженным глазом мы и определяем как недостоверное.

Или - возможно указание и целого ряда обстоятельств, когда наше видение некоей картины и предполагает отождествление и непременно как картины, воспринимаемой на условиях плана зрения. И, опять же, что же за причина и не позволяет философскому материализму уделить внимание и дополнению его когнитивной модели равно и спецификой «плана зрения» - это не предполагает и сколько-нибудь разумного объяснения, разве что объяснения фактом доминирования в философском течении по имени «материализм» и как таковых юристов по образованию! Зрение (а равным образом и слух) и сообщает нам представление об облике тех или иных предметов непременно на условиях выбора характерного «плана зрения». Но интересующий нас вопрос равно следует видеть не в наличии «плана зрения», но и в том, предполагает ли сущность «план зрения» отождествление как нечто безусловная специфика лишь наблюдаемой картины, а не, вдобавок, и некоей формы активности психики?

В этом случае нашему поиску ответа на поставленный вопрос дано помешать и тому обстоятельству, что здесь как бы «не за что зацепиться». С одной стороны, для философии зрение и вообще способность ощущения не только «не техничны», но и вещи «сугубо внутреннего порядка», а планы зрения - те предполагают признание и как непременно «внешнее». С другой стороны, и для физиологии постановка ее исследовательской задачи - это постановка задачи рассмотрения механизма как «собственно механизма», и тогда для проблемы плана зрения здесь и не находится возможности включения в корпус такого рода проблематики то и как одной из возможных задач. Но здесь нам дана еще и возможность введения в действие и такого существенного резерва, чему и дано носить имя «естественный язык», что, конечно же, не в состоянии пройти мимо возможности различения двух существенных в нашем смысле видов функционала - двух глаголов, обозначающих характер действия: «взглянуть» и «посмотреть». Дело в том, что сама жизнь «подкидывает» человеку столь разные ситуации, и иногда он вполне удовольствуется и возможностью «взглянуть», а иногда тот же объект обнаруживает необходимость и более внимательного отношения, что и предполагает отождествление посредством характеристики «посмотреть». Характерная ситуация - прибытие к автобусной остановке машины, уходящей с половины маршрута в парк. Если пассажир и понимает достаточным просто «взглянуть» лишь на номер автобуса, а не внимательное «рассмотрение» всех фрагментов передней стороны машины, где установлено объявление «автобус следует в парк», то он упускает и некую существенную информацию, а мы - из этой ситуации получаем и нужную нам иллюстрацию. Еще один подобный, практически нередко более «острый» пример - наша поспешность при сборе вещей в поездку. Если при сборе вещей мы и позволяем себе ограничиться лишь «беглым взглядом», то, прибывая на место и подробно рассматривая взятые с собой предметы, мы находим в них и те недостатки, что непременно вынудили бы оставить их дома.

Иными словами, естественный язык - не иначе, как такой «советник» его носителя, что отмечает и то различие в функционале, как разотождествление таких столь близких по духу понятий, как «взглянуть» и «посмотреть», что на первый взгляд допускают признание как утверждающие то же самое. Нам же в подобном различии и любопытно то обстоятельство, что благодаря этой возможности различения уместно и предложение гипотезы характерного поступка «смены планов», имеющего место в случае, когда «взглянуть» и предполагает обращение в «посмотреть». Скорее всего, здесь и возможно то допущение, что из выделения комплекса признаков, составляющих собой комплекс как бы «безусловных особенностей» некоего предмета, мы и обращаемся к образованию другого комплекса признаков, составляющих собой и некий «расширенный объем» особенностей предмета, представляющего собой объект восприятия. Или - плану зрения, причем уже непременно в самой психике и не дано предполагать возможности его построения то и без подчинения установке или мобилизации аппарата перцепции на что-либо - или на выделение лишь «достаточного» объема особенностей предмета, или - на выделение и нечто «полного спектра» характеристик. В этом случае и как таковой смене установки будет дано определять собой введение в действие системы или порядка, что уже следует определить то и как «механизм» сортировки планов, здесь психика и вырабатывает представление, что для некоей установки некая детализация или явно недостаточна, или, напротив, и характерно избыточна. Конечно, это и определяет появление проблемы характера процедуры сортировки планов, специфики ее построения, следует ли она от условной точки фокусного закрепления к детализирующей периферии или в обратном порядке, но с философской точки зрения эта проблема явно техническая, и ее разрешение - задача не иначе как предметного познания.

В части же философского истолкования реальность такой возможности, как «сортировка планов» - нечто иное, свидетельство того, что характеристика «насыщенности» стимульного паттерна, о чем пока мы вынуждены судить теоретически, и для как таковой психической активности предполагает отождествление то и как нечто объект управления. Или - психика как бы не просто «автоматически» реализует паттерн, но реализует его и в качестве подлежащего управлению то и на предмет придания той или иной «технической» специфики в значении вполне ожидаемой формы реализации. А равно и порядок ведения такого рода управления - то и не иначе, как совершение действий вовлечения находящихся в распоряжении психики ресурсов опыта, доказательством чему и возможно признание тех же бытовых свидетельств различия опыта перцепции в отношении способности чувственного различения качеств, собственно и присущих тем или иным предметам. Проще говоря, это всем известное явление различия, что и обнаруживают относительно друг друга «придирчивый» и «не особо разборчивый» покупатель.

Конечно, тогда и нечто «программа исследования» способности психики поддерживать смену планов - это и источник появления ряда проблем познания, - от построения шкалы характеристики «насыщенности» паттерна и вплоть до различения при смене планов собственно данных планов в их значении событий, собственно и разделяемых друг от друга такого рода действием смены планов. Но, опять же, данная группа проблем - она все же группа проблем предметного познания, когда в философском смысле здесь возможно выделение и следующей оценки - на уровне психики происходит синтез паттерна, и это неизбежно происходит за конечное время, или - синтез паттерна в обстоятельном рассмотрении и не позволяет отождествления как нечто «точечное» событие. Более того, синтезу паттерна еще дано и неким образом представлять собой и нечто проекцию объема опыта, и потому и предполагать реализацию не только как следствие выбора установки, но и предполагать доступность для управления равно же и в части нечто «смены установки». И, кроме того, объем опыта, собственно и определяющий в психике ее функцию «синтеза паттерна», он же и источник задания присущей паттерну детализации. А тогда если собственно «синтез полотна» паттерна в известном отношении «технически самостоятелен», то и как таковое уподобление источника раздражения паттерну всегда будет представлять собой не более чем условное уподобление. Отсюда и бесконечную склоку в философии на подобную тему на протяжении едва ли не четырех столетий, собственно, начиная с Беркли, и следует признать не более чем «бурей в стакане воды». Кроме того, подобный вывод не помешает дополнить и той простой мыслью, что философии не свойственно признание важности и той столь существенной формы задания типа свидетельства в наивном опыте как широко известная характеристика «глянуть краем глаза».

Если все это и так, то что «конструктивного» и довелось обнаружить тому философскому поиску, что уже прямо избирает своим предметом и ту же техническую специфику «воссоздания полотна» паттерна? Философии, следует отдать ей должное, все же доводится как-то затрагивать предмет «функциональной пригодности» паттерна. В частности, все же ей присуще понимание и своего рода условия «общей ситуации» то и в значении нечто основания для задания плана зрения. Например, скорее всего, отсюда и дано исходить той оценке, что «если человек в темной комнате при неясном различении предметов не натыкается на мебель и не идет в зеркало как в дверь, то он видит правильно». Определенный позитивный заряд здесь также следует видеть и в критике концепции своего рода «жесткой актуализации» чувственного опыта, в которой действующее сейчас ощущение и наделяется безусловным приоритетом перед любыми сохраненными в памяти данными предыдущих событий восприятия. Хотя некий частный случай здесь дано будет составить и ситуации «перцептивной растерянности». Или, другими словами, и как таковое заявляемое такой критикой отрицание абсолютного характера выстраиваемого в настоящий момент паттерна и есть не иначе как косвенное подтверждение реальности «плана зрения». С другой стороны, здесь не исключена перспектива и полной утраты смысла одной из философских концепций то и в случае признания стимульного паттерна и не просто результатом технической реализации, но, вдобавок, и технически конкретным и никак не универсальным продуктом психики.

Огл. Лирическое отступление: карикатура - не значимая для собаки вещь

Исследованиям функции зрения, предпринятым в последние десятилетия удалось обнаружить, но, скорее, лишь повторить вывод, полученный еще в конце 1960-х, что построение зрительного паттерна - продукт совмещения или сборки фрагментов. При этом возможность человеческого зрения, если и сравнивать ее с функцией зрения животных, следует определять как способность воссоздания полного образа по явно «более бедной» коллекции фрагментов; так, человеку дано находить в карикатуре качества портретного сходства, когда функционалу визуальных способностей собаки вряд ли по силам такое отождествление. То есть, как оказалось, человеку присуща и куда более эффективная редукция паттерна к минимально необходимому объему деталей, или, быть может, он не лишен и куда более изощренной способности подключения в недостаточно насыщенно структуру паттерна и большего числа деталей из числа удерживаемых в памяти.

Тем не менее, если строить планы исследования способности человека к ресинтезу паттерна, то следует принять во внимание, что построению этого анализа не помешает и соблюдение требований «чистоты анализа». Дело здесь в том, что не только лишь человеку, но и собаке не дано встречать препятствий в построении восприятия некоего зрительного паттерна не в значении «паттерна обозрения», но уже в значении паттерна кодовой инициации. Тогда чтобы понимать, какая специфика и отличает паттерн кодовой инициации, мы и рекомендуем обратиться к содержанию нашего эссе «Код и символ». А из указанных посылок тогда и возможен тот вывод, что дано иметь место не одним лишь чистым формам паттернов «обозрения» или паттернов «кодовой инициации», но и смешанным формам, где функцию одних фрагментов будет составлять их задание в роли «фрагментов обозрения», а других - то и в роли «паттерновых подложек» кодовой символизации. Тем более что для человека характерна и разнонаправленная форма подобного рода конверсии, в частности, известная по наносимым на чертеж «изображениям зубчатых колес». Тогда, чтобы исследовать эту ситуацию средствами не более чем бытового опыта, и следует вообразить картину нахождения в ящике со столовыми приборами ножей и вилок с одинаковыми ручками. Здесь если источником нашего поведения и послужит мотив «извлечения ножа», не дополняемый корректирующей установкой на возможность ошибки опознания только по ручке, то привычная подобной ситуации практика формирования смешанного паттерна, когда из фрагмента обозрения ручки путем конверсии в кодовую форму и будет домысливаться наличие полотна ножа, и позволит обращение источником ошибки. Но, конечно, более иллюстративным примером следует понимать выбор предмета с незамеченным видимым дефектом, когда пределы «паттерна обозрения» ограничены осмотром лишь части предмета, а должное качество других, не подвергнутых осмотру частей, предполагает и выведение из «круга обращения» паттерна обозрения тем же кодовым заданием специфики «полноценности» состояния предмета. Но, тем не менее, мы не пренебрежем здесь представлением и третьего нашего примера, когда выбор места для пикника мы совершаем исходя из дальнего плана зрения, но, приближаясь, замечаем и укрываемый листвой мусор. То есть - здесь присущая нам способность различения элементов пейзажа и позволяет обращение средством кодового задания характеристики «живописности» места.

То достаточное количество свидетельств, что нам и довелось представить, мы и оценим как вполне пригодное для предложения условной «теории» неспособности собаки к восприятию карикатуры. Собака, скорее всего, потому и не обнаруживает способности к восприятию карикатуры, что ее возможности кодово-символьной транскрипции, хотя и присутствуют, но обнаруживают специфику и более бедных в сравнении с человеческими. То есть у собаки ее функтор возможностей перцепции все же куда более замкнут на синтезе «паттерна обозрения», нежели на синтезе паттерна «кодовой инициации». Скоре всего, и собаку не следовало бы лишать способности формирования паттерна «кодовой инициации», но и как таковым условием формирования у нее подобного рода реакции и правомерно признание специфики любым образом «сильной» или множественной координации в тех же привходящих составляющих, образующих собой паттерновую подложку нечто «служебного» паттерна обозрения. В частности, положению такого рода «достаточного служебного» паттерна и дано отличать для собаки ту непременным образом «обширную» коллекцию признаков «обидчика», на кого ей доводится держать зло. Так, огромному числу собак присуще странное свойство видеть «обидчика» во множестве явно посторонних мотоциклистов или велосипедистов.

Напротив, в сравнении с перцепцией животных человеческой перцепции и дано пережить те «революционные изменения», что для нее и качество паттерновой подложки кодовой инициации это равно и качество слабого паттерна. То есть для человека и маленькое пятнышко на фоне пестрой коллекции фрагментов - то и некий источник кодовой инициации. Здесь, например, по только лишь виду символа в записи формулы нам и дано определять характер уравнения как «степенного», а привычка современного президента США к прическе с зачесом уже достаточна, чтобы шаржировать этого деятеля посредством изображения зачеса, но без прорисовки лица.

В таком случае, чего именно предпринятому нами анализу и дано достичь в философском плане? Если принять предложенные нами оценки, то и перцептивный паттерн никоим образом не следует определять как строго фиксированный - он вполне приемлет и возможность построения что в урезанной, что и в дополненной форме. Далее если и возможно то допущение, что для определенной конфигурации события наблюдения возможно воспроизводство в паттерне обозрения то и непременно полного набора элементов или фрагментов раздражителя, то здесь не помешает удостовериться, а не оказался ли процесс конструирования паттерна еще и причиной появления лакун или, напротив, внесения избыточных данных. То есть даже если не касаться предмета информационной транскрипции, и оценивать специфику лишь паттернов обозрения, то они и позволят признание как не избегающие контроля в части, позволяют ли они отождествление как нечто «чистые и незамутненные» паттерны обозрения. Равным же образом философии не подобает упускать из виду влияния на технику формирования паттернов то и конкуренции «линии прямого обозрения» и - «линии кодово-символьной транскрипции», причем последней в случае формирования паттерна обозрения еще и «действующей в обратном направлении». Или - мобилизационные процессы, действующие в психике в момент реализации установки на синтез паттерна невозможно понимать как одномерные, хотя и допустимо характеризовать как одномерные уже на началах тщательной верификации собственно и приданной им одномерности. И еще в развитие предложенных оценок не помешает и постановка вопроса, а чем же, собственно, и занималась философия на протяжении четырех столетий, не оставляя попыток странного рода «доказательства одномерности» ощущения?

Огл. Качество паттерна «представлять собой продукт синтеза»

Обыденному опыту дано владеть манерой порождения и того убеждения, что образы сновидений - те же образы, как и образы прямого наблюдения. Равно и силе воображения удается порождение форм как бы паттерна, адресующего к фиктивным источникам стимуляции - не только к образам мифологических монстров, но - равно и к образам не реализованных конструкций или необычных визуальных форм - или образам форм, не располагающих и нечто реальным источником стимуляции. В частности, само собой сочинению музыки и дано исходить из возможности формирования в сознании композитора той имитации, что лишь впоследствии находит воплощение то и как нечто «музыкальное исполнение», что и инициирует у слушателя процесс формирования паттерна обозрения. Следовательно, вне реальности паттерна обозрения следует допускать существование и той же отдельной «реальности конструирования ‘свободного паттерна’», которой дано следовать и своим собственным «законам совместимости элементов или фрагментов», определяющим и нечто достаточность этих фрагментов для как такового синтеза паттерна. Тогда перечисленные здесь посылки и определят нашей задачей анализ предмета, чем же дано оказаться стоящему вне реальности функциональных паттернов «свободному» паттерну, и какой же «достаточности» для образования мозаичной комбинации дано определять и такие элементы или фрагменты, что образуют собой не более чем группу компонент по имени «средства синтеза» паттерна.

В таком случае и неким «первым шагом», с чего и следует начать выполнение данного анализа и правомерно избрание «выражения благодарности» за «подсказку» таким современным формам артефактов с «культурным функционалом», чем и возможно признание игровых наборов, в коммерческой номенклатуре известных как «паззлы». Тогда если и судить теоретически, то специфика паззлов - любым образом специфика несовпадения линий рассечения со спецификой равно и нечто визуальной фрагментации. А тогда в развитие предложенной оценки не помешает указание и на то обстоятельство, что для синтеза образов, приходящих во сне или приходящих как идеи структуры квазираздражителей и характерно проведение линий рассечения то и непременно по границам предметно характерных фрагментов. Проще сказать: сны не содержат паззлов. Отсюда и как таковые паззлы позволят отождествление то и как нечто «аномальная форма» реализации визуальных пространств, если и принимать за основу привычные для психики стереотипы. Хотя, при этом, невозможно исключение и того варианта, что для психики усердных игроков в паззлы равно возможен и синтез образов с характерно нетипичным формированием линий рассечения. Другими словами, фактически и определяемая здесь привязка фрагментации наших образных построений к как таковому условию предметной достаточности или предметной целостности фрагментов и потребует теоретического осмысления.

Тогда нашу попытку построения «теории фрагментации» образных форм не помешает начать определением понятия миграционной состоятельности или, другими словами, миграционной адаптации фрагментов, не исключая и пояснения, что ему дано означать. И здесь нет другой лучшей возможности, кроме как подбор образной иллюстрации, а наилучшая возможность представления иллюстрации - весьма популярное в совсем недавние времена увлечение приданием серийному автомобилю вида автомонстра. В этом случае как таковая структура такой иллюстрации, неизбежность различения в такого рода образе и нечто визуально существенных элементов и позволит выделение двух принципиально значимых групп компонент - набора частей кузова и колес. И тогда, если нами и владеет мысль наделения такой системы очевидными признаками монструозности, то мы делаем все, что угодно, но лишь в отношении каждого из этих двух обособленных «пространств». Другими словами, мы притом, что располагаем и практической свободой обращения днища крышей, а крыши - днищем, установки крышки багажника на место двери и дверного стекла на место ветрового, здесь же лишены и возможности переноса существенных частей колес на кузов, а кузова - на колеса. Такого рода неизбежный образ действий и позволяет объяснение различием в задаваемой подобным элементам «миграционной формуле» - здесь невозможна какая-либо общая формула, но возможны лишь две отдельные формулы - одна для кузова, и другая - для колес. То есть наши возможности синтеза в виде сложения фрагментов в некий единый образ - уже никоим образом не произвольные акты, но - следующие и той установке, что и допускает определение как подчинение совмещаемых фрагментов действию «миграционной формулы».

А далее осознание реальности такого рода «формулы» и позволит то расширение нашей концептуальной базы, когда вслед за представлением о совместимости фрагментов лишь по условиям «миграционной формулы» окажется возможной и реализация более широкого принципа, охватывающего собой и специфику такой «формулы» или и нечто принцип визуальной экологии. Положим, «визуальную экологию» и следует определять как установку, собственно и позволяющую воображение любых химер или драконов, но воображение лишь в определенном порядке, фактически - лишь совмещение из условий порядка укоренения. Такого рода специфика «укоренения» нисколько не мешает наделению туловища слона крыльями стрекозы, и, может быть, и присоединению к ним головы лягушки. Но если мы и вознамеримся на попытку образования в воображении «более хитрого» монстра пусть из «исходно простого» животного, положим, овцы, представляя ее существом, у кого кишечник выведен наружу и обмотан вокруг туловища по типу спиральной пружины, тогда построению подобного образа и воспрепятствует такое ограничение как «действие предустановки» визуальной экологии. Функционалу визуальной экологии и будет дано определять лишь допустимость сочетаний или любым образом «внешних элементов», или, иначе - лишь «внутренних» и равно притом, что здесь невозможно образование и перекрестной формы. По крайней мере, такому реально бесконтрольному оператору синтеза наших образов как сновидению уже любопытным образом дано будет следовать такой установке. А если среди читателей наших размышлений и заявится абстракционист, что поспешит с образованием художественного направления «искусства визуальной контрэкологии», и в рамках подобного проекта они затеет попытку и изображения черепах, натянутых на панцирь, то - эта деятельность и позволит признание ведущейся и из условий пострефлексивного искусственного происхождения. Равно в силу этого и как таковая визуальная экология позволит признание как безусловная в части, что ее нормирующему воздействию дано распространяться на любые возможности синтеза образа «естественного происхождения», но - не затрагивать и телеологически организованных рефлексивных «проектов». Или - визуальная экология никакое она не средство регулирования трендов, прямо восходящих теперь уже к функционалу осознания подобной формы «естественности» и потому и квалифицирующих себя как «преодолевающие» эту естественность.

В таком случае, если нормирование, приходящее со стороны визуальной экологии - практически обязательное основание синтеза произвольных или «свободных» образов, то у нас отсутствуют основания, чтобы исключать ее действие и в случае синтеза паттернов обозрения. То есть, как мы понимаем, синтез паттерна обозрения в психике неавтономен и в отношении, что предполагает обращение и случаем воспроизводства инерции, характерной для визуальной экологии. На бытовом примере это хорошо понятно в отношении «верха и изнанки» верхней одежды - возможно, некую изнаночную ткань и отличают такие достоинства, что для носки пальто ее все же куда лучше пускать на пошив верха, но и сама ее визуальная специфика не будет позволять такого варианта использования. Точно так же если и нарочно декорировать верх пальто элементами изнанки, то любой наблюдатель, воспринимающий такой розыгрыш всерьез, и будет предупреждать владельца, что он вышел в пальто одетом наизнанку.

Тогда уже под углом зрения настоящей задачи анализа в целом и компонент влияния «установки визуальной экологии» следует понимать существенным в отношении, что всякое построение паттерна обозрения не просто мобилизует функционал аппарата перцепции, но и не обходится без мобилизации или самоконтроля и по условию «соблюдения визуальной экологии». В развитие же подобного положения, если и оценивать понимание подобной специфики философской теорией восприятия, то она и позволит признание все же как-то «покушающейся» на обретение подобного осознания, что и обнаруживают рассуждения о том качестве утверждений чистого опыта, когда «всякий элемент состава утверждения непременно восходит к наличию элемента состава среды». Другое дело, что в важном для нас смысле существенно и обстоятельство, что в виде нормирования со стороны визуальной экологии на нас и будет оказано влияние еще одной установки «технической реализации» синтеза паттерна, что и указывает на специфику его укоренения непременно в формате деятельности «перцептивного синтеза».

Огл. Автоматизм и директивное начало: установка и априори

Если позволить себе суммировать все выше сказанное, то остается лишь выразить удивление, каким же образом философию и озаряет странного рода идея противопоставления «опыта и априори». Самый что ни на есть «паттерн обозрения» уже определенным образом исходит из пусть и не более чем подсознательной, но - недвусмысленно установки, что так или иначе, но и предполагает отождествление как нечто техническое априори синтеза паттерна. Однако к предмету того, чем именно в подобной связи и правомерно признание как бы «традиционной для философии» категории «ощущения» мы обратимся лишь в заключении, а сейчас рассмотрим ту особенную ситуацию, когда синтезу паттерна обозрения и предшествует задание не подсознательной или автоматической, но уже осознанной установки.

В подобной связи и не помешает указание такого рода особенности любого благовоспитанного человека, что и позволяет ему «увести взгляд», в его понимании, от не подлежащих наблюдению фрагментов. Практически ту же специфику следует видеть и в манере обращения взгляда теперь уже человека с чувствительной психикой, что и прилагает усилия к исключению из образуемого паттерна и вызывающих отвращение фрагментов. Причем здесь напрашивается и, увы, не доказуемое допущение, что способность смотреть «поверх» или «мимо» подобных фрагментов паттерна будет относиться и не только к способности исключения из образуемой панорамы лишь непременно края поля обозрения, но обязательно будет предполагать и исключение любого такого фрагмента в любой же из частей данного поля. Иными словами, если и использовать понятия, присущие нашему времени, то и как таковой синтез образа в его качестве объекта реализации осмысленно заданной установки будет предполагать и одновременную трансформацию посредством своего рода введения в действие «редактора изображения».

То есть синтез образа обозрения помимо своего рода мобилизации для совершения подобного акта и тех или иных «фоновых» подсознательных или инерционно сформированных установок будет подразумевать и возможность мобилизации средств его оперативной трансформации, но только вызываемых посредством своего рода «осознанного» запроса. Конечно, действие подобных вспомогательных функторов будет обращаться и увеличением продолжительности времени синтеза, хотя и здесь, видимо, следует ожидать тех же эффектов, что знакомы нам и по компьютерным технологиям, когда вызов такого функтора из долговременной памяти будет происходить несколько дольше, чем просто инициация в оперативной памяти. Во всяком случае, чтобы разобраться в подобных нюансах, и следует признать необходимой более изощренную постановку уже знакомых психологии экспериментов на предмет обнаружения эффекта «просачивания». Но уже в любом случае следует понимать, что те же автоматизмы и проявления своего рода «инерции синтеза» и составляют собой формы как бы «обязательной надстройки» для условно «простого потока» извлечения данных перцепции.

Конечно, здесь равно не помешает и обращение внимания на предмет, а следует ли определять селекцию фрагментарных позиций паттернов обозрения функцией любого, а не одних лишь благовоспитанных или характерно чувствительных особ? Скорее всего, здесь определенно следует допустить, что и как таковое наличие способности проявления антипатии, а то - и симпатии, и есть не иначе, как производная способности выработки такого рода функционала. Но подобную проблематику все же следует соотносить и с проблематикой исследований предметного познания.

Философскому же представлению все же куда свойственнее ограничить себя и принятием во внимание не более чем специфики, что в тех или иных обстоятельствах выстраиваемые человеческой психикой паттерны и представляют собой «отредактированные» паттерны, хотя, получая признание в психике их построителя то условно и как «чистые» паттерны. И одновременно синтезу таких паттернов дано предшествовать и осознанию себя данным лицом как «построителя паттерна». В таком случае и суждение философии о предмете якобы «фальшивого смешения содержания действительного опыта с рассуждением о нем» и следует понимать не безоговорочно верным - в некоторых обстоятельствах действительный опыт никоим образом и не допускает отделения «от рассуждения о нем». Хотя нам и дана возможность настройки нашего восприятия, чтобы оно определенно представляло мир «таким, каким он нам кажется полным красок и звуков», нам равно же дана возможность и той настройки, чтобы восприятие позволяло бы и отключение ряда красок и звуков из получаемой картины. В любом случае любому серьезному анализу не следует исключать и допущения возможности и такого функционала, что и позволит обращение нечто нарочитым угнетением некоей способности восприятия, чтобы оно и подлежало включению лишь в случае обращения на него установки активизации. И хотя подобный функционал, быть может, и не предполагает распространения на нечто «базисные формы» перцепции, но непременно позволит приложение и ко всякого рода перцептивно «локальным» или частным функциям фиксации того или иного плана «не генеральных» раздражителей. Потому, как можно понять, и как таковым раздражителям дано предполагать и разделение на виды, упорядоченные согласно придаваемой им «силе».

Огл. Заключение

Руководящей идеей того рассуждения, что и составляет собой содержание настоящего заключения и есть идея комбинации следующих «двух идей». Одна такая идея - идея построения особой «метрологии» функции перцепции, определяющей собой возможность измерения и таких характеристик, как чистота - нечистота, продолжительность и стадиальность синтеза отклика, другая идея - как таковое представление об очевидной не близости реалиям высокоразвитой психики и как таковой философской категории «ощущение». И тогда если идея построения «метрологии перцепции» и предполагает признание достаточной для возможного провозглашения «в объеме не более чем тезиса», то специфический смысл, как можно понять, довольно далекой от реалий действительного психического механизма философской категории «ощущение» заслуживает и характерно пристального внимания. Если философская категория «ощущение» и есть в любом случае «далеко не то», что составляет собой реальное психическое ощущение, то, в таком случае, чем же ее и следует понимать?

Конечно, здесь и не помешает выделение того обстоятельства, что далеко не везде в философии «ощущение» и предполагает истолкование как нечто точечное и локализованное. Если для Джона Локка ощущению и дано представлять собой и нечто «развернутое в психическом пространстве», явно коррелирующее с объемом возможностей отдельного носителя психики, то для Эдмунда Гуссерля ощущению дано приобрести и нечто вид функционала, развернутого в пространстве «технической реализации». Иными словами, для Гуссерля как таковому ощущению и дано предполагать порядок становления в последовательности как бы «обретения зрелости» - вырастать из «предформ» и, в конце концов, переходить и в «постформу». Но имеет место и другая традиция - Беркли, Юма, Канта, Гегеля, эмпириокритицизма и т.п., для которой «ощущение» непременно и обращается нечто локализованным и точечным и в этом отношении не выходящим ни в какие сферы или пространства реализации или укоренения. Открывший этот странный тренд Беркли уже явно лукавит в том, что если он способен видеть стол, то он уже его «видит» то есть - он явно исключает предположение и такой возможности, что стол еще и следует «увидеть». В таком случае, в чем же именно и дано заключаться как таковому предмету подобного рода суждений? Так или иначе, но мы позволим себе отказаться от анализа, что же здесь и следует предполагать в худшем случае, и ограничимся попыткой рассмотрения условной гипотезы, что же здесь и следует ожидать «в лучшем случае». В таком «лучшем» случае здесь и следует ожидать приведения такого «точечного» ощущения к условной конституции полного эквивалента раздражения. То есть тогда и следует предполагать наличие такого «ощущения», что вне своей технической специфики и позволяет отождествление в значении оператора раздражения, характерно идентичного субъекту репрезентации. Что тогда и обеспечивает возможность комбинирования элементов мира как комбинирования лишь ощутимости; иными словами, вполне возможно, что за этим и следует видеть ту форму идеализации, что и обращает комбинации ощущений своего рода «чертежами мира». А это и есть своего рода концепция «до-абстрактной эмпирической базы», что и обнаружит способность создания функционала и той альтернативной возможности описания мира, что и позволит предполагать противопоставление физической идеализации и математическому структурированию. Подобную возможность и следует определять как своего рода источник протомодели «пространства телесной конверсии», где комплексам формаций на уровне присущей им телесности дано ожидать отождествления и как неким образом взаимно комплементарных. Тогда если и предпринять попытку обобщения, то своего рода «подсознательной установкой» подобной философии в части провозглашаемого ею тезиса «точечной природы и технической отчужденности» ощущения и правомерно признание идеи своего рода «слабой модели» мира, что каким-либо образом и достаточна для противопоставления формализованному моделированию равно и как «позиция» наивного осознания. Хотя подобная идея очевидным образом и обнаруживает лишь относительную полезность, но она обеспечивает возможность и для нечто «художественного мышления» уже сходу отвергать и те же упреки в недостаточности его претензии на право сугубой самостоятельности в как таковом выборе «вектора познания».

05.2017 - 06.2020 г.