Самой специфике теории восприятия дано обращать ее для философии тем камнем преткновения, что останавливает плодотворное развитие дискуссии двух направлений развития мысли - идеологии (мифологии) и науки. Отсюда наше намерение и дано составить детальному анализу предмета философской теории восприятия, но не со стороны позиции, занимаемой кем-либо из «участников дискуссии», но построенной посредством занятия в известном отношении позиции «над схваткой». Тогда положение наиболее существенной задачи такого анализа и подобает отвести определению наиболее значимых посылок, в свою очередь, прямо определяющих позицию каждого из участников дискуссии, и на основании подобного понимания, предложить определения основных предметов, что, вероятно, позволяют признание предметами исследования философской теории восприятия. Потому нам и подобает начать с изложения мотивов участия в такой дискуссии каждой из вовлеченных сторон, пусть подобному описанию, быть может, и не дано обнаружить ожидаемой от него пунктуальной точности. Так науке, рассматривающей предметную сферу, условно позволяющую признание сферой опыта, подлежащей осознанию философской теорией восприятия, и дано мотивировать ее участие в дискуссии необходимостью нормализации постоянно преподносимых развитием познания эмпирических данных. Напротив, мифологии или идеологии, выносящим на широкий суд их собственные суждения о способности восприятия, дано исходить из потребности регулирования общественного сознания. Но, в таком случае, неким общим основанием позиции и мифологии, и науки правомерно признание поиска возможностей регулирования функции сознания, но лишь с той разницей, что наука концентрирует внимание на понимании механизмической сущности сознания, когда предмет интереса мифотворчества - поиск способов эксплуатации расположенности сознания к принятию некоей предустановки.

Далее - открыть наш анализ и подобает попыткой предложения оценки, какие именно составляющие способности живых существ к восприятию и следовало бы расценивать как предмет не утихающей дискуссии. Как оказалось, важнейшим предметом данной дискуссии и довелось обратиться проблеме возможности вторжения непосредственно в процедуру поступка восприятия, что, в частности, в мифологическом истолковании, позволяет понимание «закрытым» от воздействия стороннего прерывания. Тогда дабы получить ответ на вопрос, в какой мере процессу восприятия дано обнаружить и нечто признаки «защищенного» или «открытого» режима, необходимо предложить возможные оценки и такой существенной специфики, как механизм, структура, предназначение и востребование процедур разного рода поступков восприятия. Другое дело, что содержание такого рода оценок все же подобает отнести к разряду не более чем грубой оценки, когда определению точной характеристики истоков и мотивов восприятия прямо дано предполагать преодоление и некоего существенного препятствия. Кроме того, из предложенного здесь понимания предмета предпринимаемого анализа одновременно не дано исходить и пониманию способа исполнения такого исследования; пока что мы лишены еще представления о том, чему именно дано предстать и методологически корректным способом проведения такого исследования. В таком случае, какие же методы, способы или даже обоснования таких методов и подобает расценивать как достаточные для решения интересующей нас задачи?

Первое, что подобает отметить - пока что мы лишены возможности определения даже исходного пункта, от которого надлежит исходить исследованию предмета восприятия. Здесь мы тогда уже лишены иного выбора, кроме обращения к подсказке собственной интуиции, рекомендующей выбор в качестве исходного пункта предполагаемого анализа того устойчивого представления о характерной сознанию функции восприятия или даже функционала его аналитической способности, что и определяет подобного рода предметы не более чем своего рода «черными ящиками». Нам ничего не известно, каким именно образом дано действовать нашему восприятию, и мы лишены каких-либо догадок, как именно предполагаемые нами последующие действия принадлежащего сознанию механизма анализа обрабатывают и фиксируют доставленные восприятием данные.

Итак, наш анализ и подобает начать с такого шага, как нарочитое отождествление всякого совершаемого сознанием действия или процедуры как нечто трансцендентального. Все - начиная от использования таблицы умножения, включая и заимствование чужого опыта, будь он представлен в символической или образной форме, от знания специфических черт физической среды и вплоть до представлений о функционале образного или символического восприятия, - всему этому дано предполагать отождествление как происходящему в порядке, не допускающем какой-либо возможности познания.

Если это действительно так, то не дано ли подобной специфике предстать и нечто основанием для надлежащих выводов? Скорее всего, такое возможно, и ради этого и подобает обратиться к осознанию равно же непосредственно смысла понятия «трансцендентное». Не иначе, как такого рода осознанию и дано допускать предположение, что «трансцендентное» связано с невозможностью рассмотрения некоего объекта или отношения из положения «изнутри». Мы как бы предполагаем, что закрытость внутренней структуры и подобает расценивать как «недоступность в собственном роде». Тем не менее, здесь этому равно же не дано определять и каких-либо оснований, что закрыто протекающий процесс все же обнаруживает себя и посредством неких внешних проявлений. Если процесс не выходит в открытую плоскость, но берет из нее свои условия и оставляет там приносимые им результаты, то его допустимо характеризовать признаками присутствия в мире, включая и признаки девиантности по некоторому диапазону. Отсюда такого рода процессу дано допускать его отождествление равно и посредством объема обстоятельств, не влияющих на его протекание.

Но если специфику некоего процесса непременно дано составить отождествлению в значении нечто «трансцендентного» явления, то какую именно специфику подобает понимать как бы «укрывающейся» за этим процессом? На деле, «трансцендентным» возможно признание лишь такого рода процесса, что представляет собой не иначе, как хаотическую, не знающую никакой возможности упорядочения комбинацию некоторых других процессов. В любом другом случае, если процесс отличает закономерный порядок течения и выход во внешний мир хотя бы тех же стартовой и финальной позиции, то он непременно представляет собой нечто доступное познанию.

Но в данном отношении в части присущего им видения события восприятия противникам предложенного нами толкования дано прибегать к помощи аргумента, определяющего возможность фактически не редуцируемого многообразия случаев восприятия. Согласно выражаемой ими точке зрения, сколько существует индивидуумов, столько будет существовать и различных способностей восприятия, сколько случаев, столько и начальных условий, определяющих собственно развитие процесса восприятия. Однако такое отрицание все же следует расценивать как отрицание далеко не некоего определенного решения, но отрицание собственно открытости мира для типизации, что и позволяет пренебречь им на основании, что строгая аналогия, которую мы привыкли отождествлять именем научного познания, как ни странно, но зарекомендовала себя успешным средством описательной и конструкторской прогностики. Построение аналогии, явно пренебрегающей обременительной детализацией, и подобает расценивать как очевидное свидетельство достаточности подобных решений даже для достаточно точного понимания действительности.

Если это так, то и процессы восприятия, в своих посылках и результатах непременно выходящие во внешний мир и подобает расценивать как познаваемые на основании такой возможности, как фиксация их внешних проявлений. Характерный психологии экспериментальный метод собственно и позволяет определение границ, отделяющих одну проявляемую психическим аппаратом реакцию от другой, или также ему дано создавать возможности и для решения задачи определения внешних условий, в которых в принципе возможно проявление некоей реакции сознания.

Но чему именно в подобном случае и дано допускать понимание то равно же и как «картине активности» сознания, что психологии дано определять как наиболее существенный предмет интереса? Какие именно особенности и отличают построение психологического эксперимента, и что именно психология и склонна определять в качестве подлежащих восприятию форм воздействия, и манипуляцию каким содержанием психологии дано расценивать как создающую все возможности экспериментальной проверки функционирования аналитического механизма сознания? Если следовать здесь сугубо философской оценке, то неизменной спецификой всякого психологического эксперимента тогда дано предстать равно же следующему моменту - сознанию дано оперировать вовсе не физическими, но непременно информационными объектами. Предметом психологического эксперимента непременно и дано обращаться некоему акту обработки различным путями поступающей информации, - например, переработки фиксируемой в рецепторном звене первичной информации, или переработки вторичной информации, получаемой посредством сравнения различных удерживаемых в памяти данных. Тогда само собой отличающему такой психологический эксперимент условию его непременной сложности и дано предполагать то философское продолжение, чем правомерно признание предмета своего рода «элементарной возможности» мыслительной манипуляции, а также условности «наиболее простого» блока информации, непременно определяющей возможность выделения нечто же «кванта действия».

Другое дело, что понимание специфики «элементарной возможности» операции над данными вряд ли достижимо и без образования представления о предмете некоей гипотетической структуры наиболее простого обработчика информации. Таковым и правомерно признание условной схемы «элементарной информационной машины». Возможно, здесь следует допускать и идею параллели между подобным элементом и тем, что будет допускать признание наиболее элементарным узлом нейронной сети. Такой структуре в любом случае дано предполагать отождествление как нечто такого рода физической машине, что непременно действует по схеме усвоения (закрепления) и обратного процесса эмиссии определенной активности или ресурса (к примеру, электрического заряда). В отсутствие представления о подобном функционале вряд ли возможно построение и какой-либо более изощренной схемы операции над данными. Точно так же и любое последующее развитие представлений о порядке действия некоего психического механизма равно подобает расценивать как невозможное вне приведения отношений и структур любой сложной схемы к комбинации подобного рода элементарных составляющих.

Итак, вроде бы недоступной прямому наблюдению психической активности во множестве ее выходов во внешнюю среду - от ситуаций известных из повседневности до экспериментальных данных психологии, - и дано сообщать тот существенный объем фактического материала, мимо которого просто не следует проходить и философской теории восприятия. Начать же анализ таких данных и подобает с попытки определения правильного способа их возможной классификации. Но здесь важно отдавать отчет, что для построения такого анализа необходимо преодоление и такого традиционного для философии недостатка, как фактическая неспособность использования эмпирического материала. Философия явным образом привыкла пренебрегать углублением в частности, и вряд ли от нее следует ожидать предметных суждений о собственно формах или структурах мозговой активности, например, разделении на кратковременную и долговременную память. И еще в данной связи также достойно сожаления, что такому превосходно обоснованному определению мышления как его представлению операцией «заполнения пропуска» (filling gap) печальным образом также не довелось запечатлеться в развитии философской мысли.

Как таковому осознанию нами подобного предмета равно дано определить возможность следующего допущения - комплексу задач философской теории восприятия явно дано допускать распределение на два типа таких задач - задачи на построение классификационных форм психических актов и задачи на построение схем, описывающих комплексы связей, охватывающих объекты и операции сознания. В этом случае предметом задач первого типа и правомерно признание того же отнесения интеллектуальных практик к деятельности в границах определенных «предметных» направлений познания, второго типа - влияния одного вида функционала и содержательного наполнения психического опыта на другой функционал и другое содержательное наполнение того же самого психического опыта.

На наш взгляд, такого рода «стартовым возможностям» уже дано открывать широкую перспективу и для предпринятого нами анализа. Однако первое, о чем здесь следует напомнить, это указать на ту характерную черту философии, что непременно определяет в качестве «квинтэссенции» философского метода и нечто обязательный «отказ от любой систематики». Тогда если судить с точки зрения условного «научного подхода», то что бы ни подлежало познанию - явление, процесс, любая принадлежащая миру данность, всему этому дано предполагать лишь два варианта вероятной квалификации, - либо интеграцию в мир через вовлечение в некий синтез, либо - детализацию в части определения состава, собственно и образующего данное содержание. Напротив, философии по не вполне понятной причине дано пренебрегать прохождением данного этапа, допуская и непосредственно возможность перехода «от наличия к телеологии» - обращаясь к определению «чем способно служить» восприятие для мира в целом, то есть - инициируя избыточно поспешную интеграцию возможности восприятия в картину мира, без должного анализа проблемы собственно предмета восприятия.

Тогда, несмотря даже на присущее нам понимание непременной грубости излишне «спрямленной» философской схемы, мы все же решимся на попытку прохождения по данному маршруту, и согласимся на риск осознания предметной составляющей, как прямо доводится судить философскому пониманию, то непременно же с точки зрения ее целостной самоданности. Итак, для оператора, определяемого в философском представлении на положении наделенного способностью «трансцендирующей изоляции» от мира или - определяемого как «наделенного сознанием», собственно мир и предполагает возможность раскрытия посредством восприятия и анализа, что, тем не менее, не мешает проблеме обладания сознанием допускать и некую более широкую постановку. Для такой «более широкой» постановки и самой идее «обладания сознанием» непременно дано допускать выражение посредством следующей формулы: если дано иметь место объектам лишенным специфики трансцендирующей изоляции, то правомерна ли оценка таких объектов как лишенных способности раскрытия мира? Конечно же, здесь правомерен лишь отрицательный ответ - равно и неким «бездуховным» сущностям дано располагать некими способностями раскрытия мира, что дано обнаружить и тому же современному прогрессу «второй природы». Развитие современных технологий и подобает расценивать как причину создания не только истинно информационных, то есть регистрирующих информацию машин, но и структурно более простых параинформационных машин (наиболее наглядно представленных в изделиях уже устаревшей аналоговой электроники), работе которых дано означать лишь донесение информации до потребителя, кем дано предстать человеку. Разве в смысле присущего подобным машинам функционала мир исключает признание «информационно раскрытым», в частности, перед совершением выполняемых подобными системами операций переноса данных?

Причем такого рода регистратора, что никоим образом не обнаруживает способности трансценденции (положим, осциллограф) дано отличать и возможности как одновременно совершения своей работы, так и параллельного контроля его состояния в виде выполнения совершаемых операций по, например, принятой в технике системе наблюдения «контрольных точек». Осциллографу дано регистрировать события мира и одновременно другим осциллографам - контролировать операции первого осциллографа.

Однако, казалось бы, для субъекта, которому философия и отождествляет способности трансценденции, такому порядку дано предполагать и характерно иные очертания. Здесь если признать правомерность данной оценки, то не иначе, как некорректный и подобает расценивать ставший уже широко распространенным опыт контроля мозговой активности, проводимый благодаря современному методу томографии. Неужели философия и в настоящее склонна понимать вполне допустимым предложение решений, фактически табуирующих некие направления научных изысканий? Напротив, тогда и самой философии подобает озаботиться выбором для себя равно же и совершенно иной цели - создания благоприятного климата для научного познания, элементами которого, в том числе, доводится предстать и философским определениям различных парадигм исследовательской деятельности.

Подобным же образом существенным недостатком философского истолкования способности восприятия следует понимать и странную склонность к отторжению опыта анализа рефлекторной активности в физиологии, и, в частности, той же физиологической концепции «второй сигнальной системы», в наше время даже успевшей обратиться анахронизмом. Более того, поставленную еще К. Коффкой проблему неоднозначности определения рефлексов как «условных» и «безусловных» в комбинации со способностью ограниченного торможения сферы безусловных рефлексов со стороны условно-рефлекторной деятельности также следует понимать очевидным основанием и для понимания способности сознания то непременно же в значении функционала, фактически и наделенного «сетью» сложных обратных зависимостей.

Физикалистской (физиологической плюс психологической) точке зрения на проблему сознания, что подобает отметить, тогда уже подводя черту под начальным этапом нашего анализа, практически завершающимся на данном выводе, явно дано передавать в распоряжение философии некую большую коллекцию условности, раскрывающую реальность нечто широкого спектра функционала, равнозначного множеству указаний на проявление сознательной активности. Но одновременно и несомненный недостаток ясности в объяснении природы подобной специфики равно не подобает расценивать как аргумент, свидетельствующий в пользу идеи трансцендентности действия сознательного механизма. Более того, здесь скорее следует полагать, что доступности для расшифровки дано отличать даже и наиболее непонятную (или «закрытую») часть форм сознательной активности – механизм интенциональности. Например, хорошей идеей в подобном смысле и следует понимать принцип «личность начинается с «НЕ». Невозможность же воспроизведения жизни и повторения эволюции в лаборатории, сильнейший аргумент противников физиологизма - подобный аргумент, на наш взгляд, хотя и подобает расценивать как все еще актуальный, но - тогда далеко уже не абсолютный. Собственно потому нам и подобает перейти к той стадии нашего анализа, задачу которой дано составить определению общего содержания того комплекса проблем, что ожидают решения со стороны философской теории восприятия. Более того, своего рода «фундаментальным началом» присущего нам видения данного комплекса проблем и подобает признать идею совершенной недопустимости сведения философской теории восприятия к исследованию в любом случае лишь целостного феномена сознания.

Тот перечень проблем философской теории восприятия, что подлежит составить, все же подобает расценивать как не лишенный известной дискуссионности и потому вряд ли позволяющий и его признание окончательным. Равно же нашей попытке составления подобного перечня дано исходить и из следующего умолчания, - мы предположим, что человеческое сознание не уникально, и его, как некий экземпляр, непременно принадлежащий некоей типологии, следует определять и не исключительно самим собой, но расценивать как представителя равно и некоей типологической градации. Хотя отнесение человеческого сознания к той или иной типологической градации и подобает расценивать как допущение, но, тем не менее, здесь прямо подобает забыть о «зыбкости» подобной посылки и определять условие замкнутости человеческого сознания на некую типологию уже как нечто «принципиально состоявшуюся возможность».

В таком случае, положение первой проблемы философской теории восприятия, - причем вполне возможно, что подобный предмет сложно уместить в узкие рамки не более чем просто «проблемы», - подобает отождествить проблеме оценки способности результатов восприятия обеспечить полноценное представление воспринятого. Далее в качестве подчиненной проблемы этой общей проблемы следует выделить ту проблему, требуется ли для восприятия не то, чтобы полная, но и не то, чтобы просто совершенная передача внешней стимуляции? То есть существом определяемой нами первой проблемы и правомерно признание поиска ответа на вопрос, каких именно значений дано достигать допускаемой восприятием глубине редукции отличающего внешний стимул многообразия построения. В какой именно мере свой отпечаток на восприятие дано накладывать условию передачи сложности стимуляции, и насколько бессмысленной для него следует понимать своего рода «избыточную детализацию» при копировании обстоятельств, отличающих тот или иной фрагмент внешней среды?

Под именем второй проблемой философской теории восприятия мы позволим себе объединение круга вопросов, любым образом допускающих отождествление как проблематика нечто комплекса различных составляющих проблемы дистантности. Что именно подобает определять в известном отношении «контактом» рецептора или, другими словами, оператором прямого воздействия на рецептор со стороны внешней среды, и, одновременно, чему дано располагать спецификой предмета, к чему устремлена активность акта регистрации? Действительно ли наше ощущение зеленого цвета хвои это наше ощущение случая распространения зеленых световых лучей, или окрашенная световая волна это всего лишь источник информации о цвете некоторого объекта? Что именно здесь следует определять регистрируемым предметом и что - не более чем транспортом информации? Возможно ли разделение рецепторов по признаку характера контакта с внешней средой, и насколько, если такое различие существует, способны разниться типы контакта у различных рецепторов? В совокупности же данный комплекс вопросов и подобает расценивать как комплекс проблем, определяемых как проблемы дистантной реализации акта рецепции. А также некоей непременной составляющей данной проблемы философской теории восприятия дано будет предстать и проблеме фиксации признаков удаленных объектов, предпринимаемой вне всякой возможности механического контакта с наблюдаемым объектом, ярчайшим примером которых и правомерно признание тех же астрономических наблюдений.

Предметом третьей проблемы философской теории восприятия нам тогда дано определить постановку вопроса о нечто механизме сенситивности. Как именно дано действовать механизму сенситивности? Дано ли механизму сенситивности принимать облик банального физического взаимодействия, или, в силу присущей ему особой структурной схемы процесса, ему дано располагать некоей характерно особенной спецификой? Правомерно ли характеризовать подобный механизм на положении сугубо биологической формы, или специфика подобной схемы допускает воспроизводство и среди небиологических структур? Каким именно требованиям должно соответствовать описание сенсора в качестве описания того пограничного интерфейса, на рубеже которого внешняя стимуляция и претерпевает преобразование во внутреннюю циркуляцию обращения сигналов, распространяющихся внутри системы высшей нервной деятельности. (Наш ответ на данный вопрос см. здесь .)

Суть четвертой проблемы философской теории восприятия дано уже составить нечто проблематике реконструкции стимульных паттернов. Каким именно образом непосредственно в структуре оператора восприятия и дано совершаться трансляции действующей на него сторонней стимуляции, в частности, в какой именно форме ей доводится допускать включение в такие процессы, как процессы мыслительной спекуляции? Каким особенностям дано отличать такие условности, как «элемент» или форма раздражимости и что такое «элемент представления» и возможна ли постановка знака равенства между «раздражимостью» и «элементом» или фрагментом представления? Если перейти на современный технический язык, то альтернативной формулировкой подобной проблемы дано уже предстать следующему выражению: представляет ли собой операция восприятия организацию «сквозного канала» переноса информации или имеет место построение «мультиплексируемого канала»? Также здесь следует понимать существенным ответы и на целый ряд вопросов, касающихся специфики идентичности исходного стимула при отображении его системой восприятия.

Предметом пятой проблемы теории восприятия следует определить нечто техническую сторону реконструирующей активности. Для восприятия никоим образом не исключено построение и в порядке синтеза разнесенных по времени наблюдений; например, сумма впечатлений от созерцания произведения живописи способна складываться из синтеза наблюдений, выполненных в момент двух посещений галереи, разнесенных по времени промежутком годичной давности. Для восприятия также не исключена и форма построения, что означает совместный синтез данных наблюдения и памяти: врач при постановке диагноза наблюдает внешние симптомы, и соотносит их со своими знаниями о работе внутренних органов. Наконец, здесь подобает уделить внимание и нечто проблеме «извлечения из подсознания» - очевидец, восстанавливая картину случая, начинает обращать внимание на ряд свидетельств, не привлекавших внимания в момент протекания события, но именно сейчас приобретающих важность для понимания случившегося. Более того, поиск ответа на такие вопросы возможен лишь посредством комплексного анализа различных связей зависимости получаемых данных от действующих в сознании установок, и, возможно, отставания быстроты анализа от быстроты восприятия. (Отчасти решение этой проблемы предложено Э. Гуссерлем в его «Феноменологии внутреннего сознания времени».)

Предмет шестой проблемы теории восприятия дано составить предмету субъективных представлений оператора восприятия о присущих ему способностях восприятия и воздействия такого рода «обратной связи» на достоверность данных восприятия. В настоящее время данному разделу проблематики теории восприятия доводится представлять собой не иначе, как исходную позицию принятых сейчас практик философского анализа предмета восприятия. В порядке следования такого рода подходу философии и доводится прибегать к заданию произвольного оператора «субъект» и рассмотрению картины мира как следующей из картины выносимой им самооценки. Но на деле субъективности оценок восприятия все же не дано выходить за определенные рамки: чувство холода соотносится у различных людей с различными значениями температуры, но при этом возможно указание тех значений, которые никто из представителей человечества не характеризует на положении «теплой» погоды. Такого рода специфику и подобает расценивать как неоспоримый довод в пользу исследования предмета отклонений в оценках действительности, в принципе допустимых для некоторого типа биологического организма и социального субъекта, и, кроме того, исследования существа системы разумно выстраиваемых обратных влияний, посредством чего человек в некотором отношении «цензурирует» показания системы собственных рецепторов. Равно свое очевидное значение дано обнаружить и оценке специфической функции, которую подобного рода «цензура» потока свидетельств собственных сенсоров исполняет по отношению непосредственно поведения.

Предметом же завершающей, седьмой проблемы философского анализа способности восприятия прямо правомерно признание предмета налагаемой на сенсорную активность ситуативной ограниченности. В какой именно мере всякого рода действующим на человеческое сознание состояниям угнетения и эйфории дано что-либо менять в картине присущих ему сенсорных способностей? Или - чему дано происходить в случае, когда информация об объекте снимается сознанием через конкурирующие рецепторные каналы? Какое именно поступление внешней «очевидной» информации необходимо для изменения присущей данному человеку убежденности в правильности некоего представления? Насколько, положим, человеку дано само собой довольствоваться некими случайно ограниченными или усеченными данными о внешней среде, и каким именно образом он различает «полные» и «неполные» представления? То есть - характерной для такого рода проблемы постановки задачи и дано означать необходимость в выделении полного спектра ограничений, налагаемых на характер воспринятых данных конкретным порядком протекания процесса съема данных.

При подведении же итогов предпринятой нами попытки образования перечня проблем нам также подобает не упустить из виду такую существенную специфику, как обладание восприятием равно же характером деятельности. Такого рода деятельности и дано предполагать формирование как непосредственно поведением человека, так и действующей на него внешней средой, и быть направленной на получение не отстраненного «объективного», а поведенчески рационализированного результата. Восприятие, насколько нам дано судить, ни в коей мере не подобает расценивать как сумму изолированных «поступков», но ему непременно дано предполагать признание как одна из форм или областей биологического поведения, распространяющих свои установки рациональности на любой из поступков восприятия. Восприятию не просто дано демонстрировать сложность построения, но перелагать такую сложность на отдельные стороны или аспекты поступков восприятия, также требующие тщательного и точного моделирования равно же и их специфических процедур. Так же здесь не помешает лишний раз подчеркнуть и обращенный к философии призыв к проявлению большей открытости к восприятию новейшей научной информации, - благодаря тому развитие философии и могло бы вознаградить себя такой значимой перспективой, как построение полноценного представления о характерной человеку деятельности восприятия.

Однако выполненному выше анализу равно дано обнаружить и ограниченность в отношении, что он не содержал исследования предмета «адаптации» восприятия в случае «работы в тандеме» с таким функционалом как поддержание коммуникации или речевая активность. Функционал подобного рода операторной координации также не помешает расценивать как порождающий и некие его собственные варианты усложнения деятельности восприятия, превращающие продукты подобной деятельности, как и экономику Японии периода бума, в «экспортно ориентированные». Но проблему опосредованного влияния на восприятие того, что в психологии прошлого времени именовалось «второй сигнальной системой» и следует, на наш взгляд, рассматривать в рамках модели сознания в целом, но не в рамках всего лишь частной модели процедур, связывающих сознание и внешнюю стимуляцию.

В завершение же данного обсуждения не помешает отметить, что философии, решающей проблемы предмета восприятия, не обязательно обращаться к стилистике неприкрытого физикализма, но следует озаботиться определением существа неких онтологических типов, собственно сводящих в единое целое множество составляющих «способности» восприятия. Вне подобной унификации вряд ли подобает предполагать и какую-либо возможность определения собственно онтологического статуса феномена восприятия.

Наконец, прогрессу познания за тот срок, что прошел за время с момента написания первоначального варианта данного эссе, дано было внести свои коррективы в развернутую здесь картину. По сути, подобает исходить из того, что самой физической действительности не дано содержать ни звука, ни цвета, ни запаха, представляющих собой не иначе, как продукты идентификации в психике неких физических реалий. Или, проще - звук, цвет и запах - они же некие внутрипсихические маркеры определенных специфик физического мира, на деле содержащего лишь что-либо, чему дано лишь стимулировать психику к образованию такого рода маркеров.

12.2004 - 03.2022 г.

Литература

1. Бревер У. , "Бартлеттовская концепция схемы и ее воздействие на теорию познания".
2. Коффка К., "Основы психического развития", М. 1998
3. Солсо Р. , "Когнитивная психология", М., 2003
4. Шиффман Х.Р., "Ощущение и восприятие", М, 2002
5. Шопенгауэр А., "Мир как воля и представление".
6. Гуссерль Э. , «Феноменология внутреннего сознания времени», М,, 1994
7. Шухов А., «Ошибка истолкования философского материализма как источника механистической трактовки предмета "сознания"», 2008