Неощутимое искуство познания

Положим, некоторая информация поступает к нам посредством передачи благодаря каналу «прямой очевидности»: мы видим, впереди река, и единственная возможность продолжения пути – переход реки вброд. Несколько иной формат канала поступления данных отличает всякий случай заимствования данных из справочников, в частности, по естественнонаучной тематике: как правило, содержание подобных справочников представляет собой не одни лишь справочные данные, но и сведения о методах их возможной верификации посредством постановки натурного эксперимента. Поэтому и общим условием обоих показанных здесь случаев следует понимать относительно простой способ определения когнитивного статуса как одной, так и другой практики обретения подобных свидетельств. Собственно говоря, в лице подобным образом подбираемых свидетельств познание и обретает подкрепляемые прямой доверительностью данные, непременно допускающие возможность их нового или повторного извлечения. Однако подобная «прямая» доверительность вряд исчерпывает бесконечное наполняющее океан информации количество форм представления данных, и потому и достоверность известного благодаря наличию ряда исторических источников свидетельства «Рим – место рождения Юлия Цезаря» будет определять тогда несколько иной метод ее подтверждения. Но и интересующим нас предметом следует видеть вовсе не некоторые конкретные свидетельства, но особую проблему определения достаточности предмета некоторого «подкрепления», собственно и обращающего «мыслимое» возможным.

Тогда мы позволим себе проведение здесь некоторого исследования возможности данных тем или иным образом предполагать необходимость их «подкрепления» различного рода свидетельствами; начнет же настоящий анализ изложение нашего понимания некоторых идей философии Э. Гуссерля. Существом некоторых идей Э. Гуссерля следует понимать фактическое следование принципу, согласно которому любое отношение позволяет его отождествление лишь в случае придания его значению специфики своего рода «мета–характеристики», свидетельствующей о явной невозможности блокирования понимания существа подобного отношения некоторыми явно ожидаемыми затруднениями. А именно, одним из подобных затруднений можно понимать и затруднение в части неизвестности, куда именно, к какой именно группе представлений по завершении акта идентификации следует относить меняющее начальную формулировку некоторой проблемы рефлексивное резюме. Тем не менее, и помимо подобного в обязательном порядке тщательно выстраиваемого «подлинного» представления, допустимо и наличие упрощающего предметную принадлежность некоторого теперь «относительно подлинного» порядка мышления. Тем не менее, задачей и подобного условного решения также следует понимать рефлексивную оценку пусть и не непосредственно послужившего поводом для его построения исходного предмета, но, всего лишь, вызываемого им изначального «ощущения» (в частности, выделенной в таком начальном впечатлении специфики остроты переживания или глубины проблемы).

Но и наличие уже обращенных нами на феномен «мыслимое» условностей содержания не собственно выражаемой мыслью оценки, но порядка ее получения трудно признать исчерпывающим присущий всякому возможному мыслимому объем содержания. Согласно отличающему нас пониманию, непременной особенностью всякого мыслимого следует видеть и ту недвусмысленно отличающую его сложность, что очевидным образом никогда не предполагает упрощение подобного мыслимого, то есть никогда не позволяет его обращение утратившим последние недоступные познанию специфики. Именно подобное понимание и позволит нам положить в основу нашего последующего рассуждения принцип, что именно фиксация всей совокупности условий мыслимого, в том числе, и специфики отличающей подобное мыслимое неисчерпаемости, единственно и предполагает его обращение характеристикой, собственно и позволяющей осознание специфически характерной подобному мыслимому природы. На деле подобное понимание и следует рассматривать свидетельством того, что мыслимое в подобной его интерпретации и позволяет его представление тем «ограниченным неограничиваемым», что непременно и предполагает отбор условий, конкретно характеризующих некоторую определенную задачу либо проблему.

В практической же плоскости результатом настоящего рассуждения и следует понимать необходимость установления следующего обязательного порядка выделения предметного начала: всякая вырабатываемая нами рефлексия непременно требует ее помещения в некоторое именно ей и отводимое хранилище; именно так нам и открывается возможность определения неких отмечаемых фактов в качестве физических, биологических или каких-то иных. В том числе, подобного рода «специфическими фактами» следует понимать и факты, касающиеся субъективной реальности, как и фактами иной, но равно характерной предметной специфики – логические факты; и в подобном отношении не избежать и выделения специфической группы «исторических фактов».

Что именно в подобных обстоятельствах будет предполагать его избрание инструментом обобщающей факты классификации, причем обобщающей именно специфику «предметной идентичности» фактов? Очевидно, что основание подобной классификации никоим образом не позволяет его образование какой-либо «притягательностью» фактов для их познавательного востребования, когда образующей подобное основание именно и следует видеть специфику поступка «обретения» факта, характеристику уже порядка понимания некоторой условности, собственно и выделяемой посредством фиксации таких фактов.

Конкретно именно картина отличающей нас «способности извлечения» и определит тогда все наши последующие требования, выражаемые посредством правил оперирования данными: мы мыслим не тем, что исключает его отмену в нечто («генетическими особенностями» предмета), но тем, что мы обнаруживаем в подобном предмете. Здесь мы уже в самих себе и обнаруживаем непреклонную уверенность в наличии у предмета определенного обстоятельственного «корня» – специфика собственно и образующего нашу индивидуальность «Я» и позволяет здесь ее проецирование на действительность «так-то относящейся к Я вещи», что и обращается употреблением условия времени в качестве полноправной характеристики подобной оценки. Или - собственно возможность подобной проекции «Я» и вознаграждает нас производной возможностью отождествления через положение во времени всех стадий, составляющих последовательность нашего познания, от ознакомления и до формулировки утверждения. Именно открываемая нами перед собой возможность наблюдения нашей собственной «работы с проблемой» и позволяет нам отказ от ненужной свободы нарушения порядка совершения мышления посредством внесения в него искажений. То есть подобный метод классификации фактов и следует видеть уже не своего рода классификацией непосредственно «природы» таких фактов, но классификацией отличающей данные факты их «открытости перед обнаружением».

Отсюда и непосредственно предмет высказывания: «Рим – место рождения Юлия Цезаря» вынудит тогда к связыванию рассуждением, заключенным уже в некой предварительной оценке, – какую же «необходимую подробность» собственно и будет требовать выражение подлинности «высказывания исторического факта»? В подобном отношении и следует руководствоваться пониманием, отличает ли качество достаточности некие основания, собственно и определяющие возможность формулировки некоторого утверждения, позволяющего мыслить доносимый утверждением предмет нечто «конкретного случая»?

При объявлении определенных ограничений вполне допустимо мыслить даже и в весьма существенной степени косвенные ссылки, если, конечно, прибегать к практике должного развития суждения. Подобные высказывания и следует понимать построениями, нуждающимися во включении в них всех существенных составляющих нашей способности соприкосновения с подобными «не настоящими» по отношению проживаемого нами времени обстоятельствами.

Естественно, следует понимать, что высказывание, указывающее конкретный географический пункт появления на свет Юлия Цезаря и позволяет его передачу лишь повествующим о подобном событии преданием, и потому наша способность мыслить подобное высказывание и не позволяет его наделения никаким иным построением, помимо продолжения собственно и выражающего «мысль» высказывания вглубь исторических источников. Или – собственно способность «вещи» подобного случая обнаруживать качество мыслимости и будет определять условие качества «открытости» предмета подобного случая нашему мышлению благодаря существованию некоторых средств донесения. Мыслить сейчас событие рождения Цезаря возможно исключительно притом, что подобное мышление будет исходить не из условно «простых импульсов», но из способности работы со средой источников, и притом, что непосредственно подобное мыслимое способно следовать исключительно в подобном общем поле мыслимости, что в конкретном случае и означает «среду исторического предания».

Итак, если нам дана возможность вынесения суждения: нечто обращается «мыслимым», то это и означает принятие нами обязательства в части подтверждения качества положений подобного мыслимого отличающей нас уверенностью, – наше решение о назначение подобного имени тем и определяется, и этим и открывается рассуждение о предмете, – что оно не начинается с «чистого листа». Категория мыслимое в обязательном порядке и подлежит сопоставлению со структурой данных, собственно и инициирующей уточнение той или иной возможности, прямо не поясняемой в порядке «прямого» представления подобного рода данных.

Для жизненного поступка случай «совершения мышления» собственно и означает проявление сознанием интереса к выделению еще не установленного значения; и подобный конкретный смысл подобный случай и обретает именно потому, что источник инициативы по поиску ответа составляет здесь понимание отсутствия требуемого нашему планированию поступка вердикта. Отсюда и следует, что непременную особенность мышления собственно и составляет следующее его обязательное предназначение, – обеспечение возможности ревизии модели поступка. (Даже для каких угодно «физик» – и здесь, если посредством подобных приемов познания мы рассматриваем далекие от нас «галактики», то и подобная космологическая структура явно предполагает ее понимание, собственно и развивающее наши представления о предмете присутствия человека во Вселенной.) Но следует понимать – «познание, поддерживающее рациональность поступка познающего» это никоим образом не самосознание, поскольку наше познание направлено здесь не на «внутренний мир», но тождественно попытке подбора деликатного способа обращения с собственно и вмещающим нас окружением.

Аналогичный же набор посылок позволяет нам и под спецификой «содержания мышления» понимать спекулятивные операции по отделению возможного от неосуществимого, иначе говоря, признавать подобным «содержанием» определенные действия, собственно и совершаемые нами иногда вплоть до достижения ограничивающего абстрагирование предела.

Если принять тогда предложенное здесь толкование функционала мышления, то и следующим шагом настоящего рассуждения следует понимать объяснение принципа мысли несведущего (или – неосведомленного) лица. Как «умный человек», так и «невежда», пусть и некоторым необязательным образом, но принужден к привязке рассуждения к известным ему данным, только каким именно в смысле присущей подобным данным достаточности, – иначе говоря, проблему характера подобных данных и следует понимать критически значимым содержанием непосредственно проблемы мышления. Тогда и специфическую характеристику некоторого понимаемого «умным» интерпретатора и составит отличающая его склонность к соединению в едином множестве объема некоторого представления одновременно и предметных данных, и фактов, характеризующих уже собственно характер подобной осведомленности. Напротив, непременной особенностью «невежи» и следует видеть практику комбинирования данных непосредственно как бы из «прямо» предлагаемого для исполнения «запроса на осведомление». Именно поэтому и спецификой подавляющего большинства невежественных оценок и следует видеть либо только трансляцию предлагаемых другими оценок, либо – хаотическую комбинацию поступающих из всевозможных источников сообщений. Иначе, непременный признак умного человека - характерное умение селекции предметно специфичных данных.

Но, в таком случае, какую именно теоретическую проблему следует понимать развитием основной темы исследования предмета «результатов мышления»? Наиболее очевидным развитием темы данного исследования и следует понимать проблему особого «технологического» и «организационного» воспроизводства в сознании человека именно и отличающего его уже «индивидуального» метода мышления. Соответственно и данная основная проблема способна включать в себя и определенные проблемы второго порядка, в частности, проблему значения для мышления дисциплины мышления.

Но помимо того «индивидуальный метод» мышления будет включать в себя и такие отличительные особенности, как свойства «концентрации» – либо практику выделения именно каждого возможного различия в данных, потому и обращающую самое мышление гипертрофией подробности, либо, напротив, манеру характерной торопливости, ограничение выделением лишь «важных» моментов. Если некоторый процесс мышления именно и отличает стремление к достижению такой цели, как детализация определенного содержания, то в этом оно и обнаружит стремление непременно к воспроизводству данных, напротив, если мышление видит своей задачей изображение исключительно наиболее ощутимых примет, то здесь оно обнаружит именно стремление обретения ориентации в осмысляемом им предмете.

Два обозначенных здесь важнейших процедурных формата мышления – воспроизведение данных или ориентация в материалах познания – непременно следует понимать практиками наиболее основательного мышления «высокого» уровня. Однако мыслить положение вещей исключительно посредством формирования представления о предметах осмысленного интереса достаточно сложно и любому из представителей высокого интеллекта, – и потому вечное существование обеспечено и разновидности решений, предназначенных для осмысления тривиальных и преходящих предметов. Именно подобное назначение и отличает указательную функцию мышления, помогающую процессу ассоциации только лишь содействием в поиске «непосредственного» места соприкосновения с вещью. Например, таково восстановление в памяти результирующих значений таблицы умножения или вспоминание предыдущих действий в случае выпадения из поля зрения требуемых предметов.

Но и мыслительный способ формирования указательных признаков невозможно понимать наиболее простым видом мыслительной активности. Еще большая степень простоты свойственна уже адаптивной функции мышления, практике, позволяющей выражение исключительно условия «потребности» в некотором знании и опыте. Поступок приспособления мышления - это действие, ограниченное не более чем выбором сопоставления с неким объектом его отличительного признака или основной характеристики, – и таким и следует понимать сугубо ограниченный «поиск удобной одежды» в отличие от довольно сложного поиска такой формы реальности, как «модные» варианты костюма.

Но и «адаптивная функция мышления» - не последняя позиция в условном ряду «упрощения мышления», но за ней уже следует воспроизводство утверждений в придаваемой им форме догматической тождественности, что и позволяет его понимание нечто инструментом подавления мышления. Позволим себе построение следующего примера: положим, биология признает утверждение Библии о сотворении Евы из ребра Адама. Положим далее, что биология допускает понимание такой условной «реалии» именно в качестве «научно установленного факта». И какие же систематические последствия следует ожидать тогда для биологической модели из признания подобного рода связи или характеристики? Предполагает ли подобное признание обогащение научной дисциплины по имени «биология» какими-нибудь новыми возможностями научной реконструкции? Сформулированные здесь риторические вопросы и предполагают недвусмысленно очевидные ответы - спецификой свидетельства, именно и формулируемого в качестве ничем не обоснованного постулата, и следует видеть его неспособность к такому «выпуску в обращение», что и позволит его представление значимым пополнением в целом копилки опыта познания. И потому и бездумное восприятие догмата, закрепляемого вне насыщения связями предметного и причинного порядка, и обуславливает лишь казус частного утверждения, ничем не способствующего последующему совершенствованию понимания.

Следующий параграф: Два метода агрегирования данных - наука и литература