Ретроспективный портрет экономики

Схема метацикла, стадия - (Средство обратного влияния)

Теперь нам подобает принять во внимание и такое условие как то особенное состояние общественного сознания, когда оно обретает достаточный уровень скепсиса не только в отношении социальной проблематики, но на начальном уровне овладевает и пониманием неких экономических категорий. В том числе, здесь существенно и сознание условия «конкурсной» оценки ценностей и выделения из числа ценностей тех же «преимущественно ценимых». Отсюда дано следовать и такому переустройству интенционального плана личности, при котором сознание человека наполняет незнакомая примитивному пониманию и столь характерная развитым обществам интенция желания владения. Именно поэтому специфика хозяйственной активности и позволит оценку равно и с позиций своего рода «ситуации готовности» хозяйственных игроков к совершению поступка завладения. Реальность подобной «готовности» и порождает в социальной практике не просто, что отличало предыдущие стадии метацикла, процессы сбора потребительски функциональных ресурсов, но, в дополнение к ним, и специфические процессы сбора ресурсов, предметно перспективных для обмена на другие ресурсы.

Отсюда развитие образуемой нами схемы продолжит введение в нее и той формы индивидуальной коммерческой инициативы, что породит в хозяйственной практике ту специфическую причинность, что будет следовать из обозначенной здесь индивидуальной специфики «желания владения». Причем здесь равно существенно, что такое желание - теперь не обязательно желание владения ценностями ради обретения обратного влияния, но это и желание владения ценностями, способными определять позицию индивида в системе экономических, и не только экономических, отношений. Далее, здесь непременно подобает учитывать то обстоятельство, что первоначальные проявления коммерческой активности всегда случаются на фоне общественных отношений, все еще строящихся в русле традиции легкости переуступки прав собственности, и сохраняющегося доминирования до-обменных отношений, покоящихся на связях родственной и соседской взаимопомощи. Отношения же взаимопомощи непременно предполагают их понимание и своего рода «игрой« в обмен: если соплеменник нуждается в неких предметах, находящихся в чужой собственности то, фактически, на взгляд примитивного понимания, он наделен правом их отчуждения, и лишь обычай взаимного уважения сородичей вынуждает разыгрывать ситуацию возмещения. В смысле же последнего хозяин желанной вещи может и не испытывать необходимости в предлагаемой компенсации, рассматривая возмещение элементом этикета.

Реальность еще лишь «пробуждающегося» желания владения также можно расценить и с той точки зрения, что для ситуации появления в общественном развитии простейших (однако, в смысле порядка ведения подобной деятельности, вовсе не предполагающих никакой «простоты«!) форм обмена существенна все же не специфика их изначальной неразвитости. Некий существенный смысл таких отношений определяет иное - насколько важен тот же совершаемый общежитием шаг в направлении перевода общественной системы теперь на «эгоистическую» модель организации социального пространства. Потому нашей последующей реконструкции развивающихся институтов общественного хозяйства непременно подобает предполагать и такое основание, как перерастание связей родственной коммуны в куда менее коммунизированные связи соседской взаимопомощи. Для подобной практики в отношении условного «дальнего» соседа уже допустим и тот достаточно свободный порядок экономического взаимодействия, что включает в себя и заведомые поступки неравноценного обмена. Фактически именно подобное основание – образование соседского общества (сообщества «дальних» соседей) - и инициирует развитие практики торгового обмена, порождая способы извлечения выгоды реально посредством (определенных моментов) хитрости. Хотя пока что в примитивном обществе, все еще скрепленном родовым единством такой порядок в своей «переходной» форме все будет выделять торговлю пока что как функцию, в большей степени присущую межплеменному экономическому взаимодействию.

Кроме того, к числу причин, порождающих становление института «торгового обмена» принадлежат не только причины, исходящие из усложнения собственно социальной организации. Здесь помимо части причин, что порождены ростом сложности социальной организации, дано действовать и причинам, порождаемым сложной природой потребностей (лекарства, красители) или, например, отсутствием на данной территории требуемого сырья или биологически значимых средств (соль). Или, если обобщить такой тип конкретных причин, то появление института торгового обмена также связано с неспособностью отдельного общества обеспечить политический способ решения ряда своих хозяйственных проблем, например, посредством интеграции в союз «дружественных» племен. Однако в значении регулярной и, теперь, внутренне отличающей общество практики обмен все же входит в общественное развитие лишь в силу воцарения в общественном и индивидуальном сознании интенции «желания владения» и дальнейшей утраты обществом специфики коммунальной унитарности.

Становление института торгового обмена, какое бы не отличало его периферийное значение в смысле возлагаемой на него социальной функции, позволяет отметить начало пока еще «латентной» стадии развития рыночных отношений. Но важно понимать, что составляющие сейчас предмет нашего анализа и действующие на протяжении начальных этапов метацикла простейшие формы обмена все еще продолжают покоиться на «надобностной» модели востребования ресурсов в виде только лишь средств обратного влияния, но - все еще не товаров, специально планируемых для запуска в каналы рыночного предложения. Наступления иного положения можно ожидать лишь с приходом пока еще лишь предстоящей ситуации вовлечения основной части общества в массовую социальную «игру» по ведению деятельности предложения, когда доминирование в хозяйственных отношениях перестанет принадлежать функции производства (добычи), перейдя как раз во власть функции обмена. В подобном будущем уже не просто товары или услуги, но и деятельность будут расцениваться как предлагаемые к обмену условности, позволяя их определение непременно с позиций меновой оценки. В частности, представление «посредством меновой оценки» обусловит формирование и показательного для подобной практики понимания функции труда: труд теперь будет оцениваться в аспекте величины приносимого им вознаграждения в качестве «дорогого» либо «дешевого«.

Окончательное же торжество в системе общественного хозяйства отношений торгового обмена - это и запуск механизма куда более эффективного метода «активного» предложения продукта. Причем такого рода экономический порядок в столь сильной степени заявит себя как «обязательная» форма социального устройства, что, по существу, вынудит хозяйственных агентов придавать любому их предложению пусть и фиктивную, но обязательно форму «активной» операции. Воцарение в известном отношении «парадигмы активного сбыта» устранит, наконец, все прочие альтернативы способу сбыта продукции посредством «продвижения» товара, возможно, за исключением монополии на доступ к редкому и ценимому ресурсу. Отныне любые методы рыночного предложения, так или иначе, но будут предполагать применение метода «проникновения в психологию» потребителя, достигаемого либо действиями продвижения предлагаемого продукта, или - угождения качеством услуги. В совокупности такого рода практики и подобает расценивать как начало становления сложной формы экономического поведения. Тогда рано или поздно и наступающее полное торжество «психологии» непременной экономической активности устранит и такой источник развития экономики, как коллективное осознание потребности, замещая его действием двух далеко не согласованных источников - воли общества и инициативы частного лица как ее контрпозиции.

Но и способности личной инициативы, занимающей теперь положение неотъемлемого элемента хозяйственной практики, также дано сохранить свое значение и элемента индивидуальной психологии. Успех подкрепляет уверенность в адекватности практикуемого человеком хозяйственного поведения, неудача подталкивает к поиску новых возможностей индивидуальной экономической презентации. А далее значимость составляющей психологического «подкрепления» инициативного поведения и вознаграждает подобное поведение и качеством своего рода «второго Я» любой возможной экономической активности: характеристика «профессионализма» обозначает теперь, по существу, не только умение обращения с объектом труда, но и способности понимания и приспособления к специфике востребования результатов деятельности. Далее такое положение формирует теперь и комплекс источников порождения хозяйственной инициативы - либо это определенный, позволяющий быть уверенным в своих силах опыт ведения деятельности, либо - одаренность индивида такой важной индивидуальной особенностью как «естественная» способность владения собой. Отсюда одно из важнейших оснований способности к труду теперь также дано составить и опытническому сознанию, то есть способности решения проблем, встречающихся при осуществлении хозяйственной деятельности.

Дополнение практики ведения хозяйственной деятельности рядом рассмотренных здесь новых элементов и обуславливает продление конструируемого нами метацикла теперь включением в него стадии выработки в хозяйственной практике того положения, когда способности инициативы получают (данная закономерность - статистическая) преимущественное положение и в сфере рациональных интересов человека. Совершение такого рода «сдвига» и обуславливает образование не наблюдавшихся ранее условий «остаточного» влияния экономической новации, когда новые реалии в практике ведения хозяйства, пусть они затрагивают лишь часть общества, обретают и возможности изменения комплекса хозяйственного уклада в целом, даже, как ни странно, оказывая влияние и на общество в целом. Теперь изменения, пусть они касаются лишь некоторой части особенностей отдельных средств обратного влияния, также оказывают влияние и на структуру хозяйственных связей и психологию отношения к экономической проблематике, распространяя их влияние и на социальное развитие в целом. Следом те или иные изменения можно наблюдать и в структуре целей социального развития, например, за счет ее дополнения такой установкой, как изменение в необходимом направлении в целом обобщенной практики оказания обратного влияния, понимаемой теперь как своего рода обобщение неразрывной связи потребления и обеспечивающего его труда. Такой порядок, в сравнении с простым собирательством или основанном на фондировании ведением общественного хозяйства, - это не иначе как тот вид социального устройства, что уже вполне достаточен для поддержания тех практик, где социальное содержание в существенной мере доминирует над природной стихией. Отсюда и порядок, что фактически будет утрачен на данной стадии становления метацикла, уже подобает расценивать как предполагающий тогда уже и социальную форму воспроизводства природных ситуаций, наподобие природного изобилия или межплеменного доминирования.

В таком случае, какие перспективы переустройства фактора обратного влияния открываются перед обществом, что вступает на стезю перевода хозяйственной системы на порядок ведения лишь исключительно операций обмена? Или - как такого рода переустройству дано повлиять на те или иные стороны общественных отношений? Здесь, что любопытно, получению ответа на эти вопросы способно помочь и дополнение инструментария нашего моделирования такой возможностью обратного влияния, что, несмотря на частность или локальность, отличала бы способность пусть опосредованного и косвенного, но воздействия на общество в целом. В частности, если допустить, что в руки властителей некоего древнего общества попадает яд с малозаметным действием, то и само существование такого «коварного» средства воздействия на носителей власти и обращается образованием характерной специфики то и как таковой социальной организации данного общества. Также если в повседневное применение внезапно вводится возделывание новой быстрорастущей сельскохозяйственной культуры, не интересной в потреблении обеспеченных слоев общества, но привлекательной социальному низу, то в некоем преимущественно сельском обществе подобная новация способна оказать такое воздействие, как снижение трудовой активности в целом. В этом случае любому моделированию, даже не исключающему известного огрубления, невозможно не принимать во внимание такого рода в совокупности весьма существенных обстоятельств. Также если осознанию значимости некоего фактора дано овладеть умами и собственно общества, то здесь вступает в действие и такой фактор как обеспокоенность общества по этому поводу и, в конечном итоге, создание контрольных функторов или структур, регулирующих такую новацию. В том числе, такому контролю дано предполагать выражение в воспрещении обращения в сфере предложения некоторых продуктов и владения некими средствами производства. Здесь сложно подобрать более характерный пример, нежели тот, чем можно понимать акцизную монополию; в другом случае подобный смысл может отличать и монополию на разработку определенных ископаемых. Такое общество, в целом сохраняющее структуру общественного хозяйства, базирующегося на модели торгового обмена, по отношению некоторых из его экономических структур явно обращается к политике навязывания им, как ни странно, архаичного порядка «традиционной» практики ведения хозяйства. Приведение той или иной «нарочито архаизируемой» структуры к общему порядку будет возможно лишь посредством своего рода «ломки стереотипов» и осмысленного переустройства и понимания, и - как таковой практики. Более того, здесь следует помнить и о такой особенности «традиционного» хозяйства как прочность связей хозяйственной эксплуатации территории и прекращения «миграции по природной среде» (хотя одной из форм такого рода «прочной» связи и правомерно признание того же кочевого скотоводства).

Если сама последовательность нашего анализа и приближает нас к моменту перехода к анализу «экономики торгового обмена», то какой облик в подобной экономике будет принимать процесс восприятия и распространения новой хозяйственной инициативы? В «экономике торгового обмена» функция важнейшего механизма распространения экономической инициативы уже возложена на практику заимствования и обучения новым способам ведения деятельности, не только производственной, но и, что очевидно, коммерческой. В этом случае всякой хозяйственной деятельности и дано обратиться источником характерной интенции интереса к заимствованию приемов и методов отдельных индивидов или социальных структур, достигающих максимальных успехов в создании обратных влияний или в ведении деятельности ресурсного хищничества. Развитие в такой экономике подсистемы потребительской активности оформится в интенцию достижения «следующего по статусу» уровня благосостояния, собственно и составляющую собой источник побуждения богатого к последующему накоплению, бедного - к повышению достатка. В условиях экономики торгового обмена значение вызревающей как бы «в самом сознании» интенции стремления к благосостоянию и послужит источником порождения нового элемента социальной действительности - условности значимой потребительской инициативы, а именно спроса! Тогда и характерную особенность несколько иного в сравнении с простой потребностью «спроса» доведется составить и порядку его реализации в виде осознанного отношения - условия явно «социального происхождения«.

Дополнение практики социальных отношений неким новым для нее условием, известным под именем «спрос» уже обогатит структуру общественного хозяйства тогда и включением в нее организационной формы наиболее простого рынка.

В завершении же анализа того «пакета» стадий метацикла, что на деле означают лишь практики пользования природой и использования ресурсов, мы изложим здесь наше видение различия между спецификой «потребность» и сложной структурой социального поведения «спрос». «Потребность» прямо подобает расценивать как такого рода мотив индивидуального поведения, что вынуждает индивида к совершению действия привлечения произвольного обратного влияния, требования к которому ограничены посылом «лишь бы» последнее отличало качество компенсации некоего «остро воздействующего» внешнего влияния. «Найти питание любого качества» - такова, грубо говоря, реальность потребности. Отсюда и в ее значении инструмента, используемого в настоящей модели, мы будем следовать определению потребности не иначе как в форме мотива к совершению простого спонтанного действия восполнения внешнего влияния.

Напротив, «спрос», - тогда это и не чуждый известной изощренности социальный мотив, что обуславливает воспроизводство несколько более сложных форм потребительского поведения. Появление в сознании человека идеи, понимаемой им в качестве собственного «спроса» и вынуждает его, в частности, не просто к поиску питания в роли «пропитания», но равно же к поиску продукта, следующего определенному вкусовому стандарту. Отсюда «спрос» и подобает расценивать как комплекс мотивов, порождающих активность по поиску именно такого средства обратного влияния, качественные параметры которого совершенно определенным образом удовлетворяют нашим разумности или тщеславию, побуждающих нас к наделению нашего потребления характеристикой соответствующего статуса.

Следующий параграф: «Экономическая целесообразность» как метацелесообразность