Очевидная особенность речевой практики - закрепление в речи таких выражений как восход или заход солнца; говорящего не интересует, что с позиций построения объективно достаточной схемы, которую предлагает наука физика данное явление все же дано отличать и несколько иной картине явления. Так или иначе, но выражениям «восход солнца» и «заход солнца» присуще сохранять их законное место в речевой практике не только в силу положения привычного речевого оборота, но и прямого соответствия зрительному образу. И здесь же то очевидное обстоятельство, что сам по себе зрительный образ не вполне адекватен в части представления существа явления при этом никого не беспокоит.

Далее если представить себе такую картину, когда автор исполнял бы поручение в части составления и написания школьного учебника физики, то мы в качестве трех первых параграфов такого учебника непременно определили бы такие параграфы. Первым параграфом мы бы поставили параграф с изложением предмета очевидного отсутствия в как таковом взаимодействии физических форм таких формаций как цвет, звук, запах и вкус. Эти формации или характеристики природных явлений - ни в коей мере не специфика как таковых данных явлений, но, скорее, это формы или средства фиксации природных явлений, воссоздаваемые человеческой психикой. Или, иначе, задачей данного параграфа мы определили бы разъяснение, что любой переход от психических маркеров к существу физических явлений - то непременно переход от цвета к частоте излучения, от звука - к механическим колебаниям упругих сред, от запаха - к химическим качествам одорантов и от вкуса - к химическим качествам яств. Следующий, наш второй параграф мы посвятили бы изложению ошибки Аристотеля, приписывавшего самой природе такую специфику как беспричинное замедление движения. Соответственно, этот параграф заключал бы собой и сообщение сведений об исправлении Галилеем этой допущенной ошибки, предложившим принцип физической инерции, отчего физическое познание и обогатила практика исследования различного рода форм и разновидностей устройства и действия сил сопротивления. Наконец, свой третий параграф мы посвятили бы изложению предмета существенности для физического познания математического моделирования физических явлений. Очевидная специфика физических явлений - такой порядок совершения изменения, таков, положим, тот же рост температуры, который далеко не всегда доступен для отображения посредством качественных маркеров. Отсюда и единственный выход в ситуации такого рода «недостатка маркеров» - это использование количественной меры. Если же следом обратиться к обзору бесчисленного множества школьных учебников физики, то здесь вряд ли можно обнаружить хотя бы один, заключающий собой такую преамбулу как разъяснение обозначенных здесь не столь уж и незначительных проблем.

Еще один момент, который также достоин упоминания на стадии всего лишь предварения темы «реального агностицизма» - реалии такого явления как односторонняя грамотность. Положим, что работающие в издательствах редакторы или корректоры - превосходно образованные филологи, но и филологическое знание далеко не достаточное основание для осознания предметной информации. Тогда в одном медицинском издании и доводится обнаружить любопытное утверждение что «в крови растворяется окись азота». Корректору здесь вряд ли приходит на ум, что это пусть и не его собственное упущение - оно равно и намек на действие веселящего газа.

Влияние реального агностицизма на познание. Однако каким именно образом реальному агностицизму присуще отражаться на состоятельности результата или ведении деятельности познания? Реальный агностицизм - это не иначе как очевидный генератор фантомов, и чтобы показать, о каких именно фантомах могла бы идти речь, уместно представление пары примеров и из вышедшего из-под пера Ленина «Материализма и эмпириокритицизма». В одном случае Ленин, критикуя предложенную Петцольдтом идею «однозначности», странным образом уклоняется от представления необходимой здесь ссылки на первый закон Ньютона, который хотя и не объясняет, но, тем не менее, ясно определяет такой физический принцип - «тело движется прямолинейно и равномерно, если на него не действует другое тело». Или, если попытаться хотя бы отчасти осмыслить данный физический принцип, то для придания телу возможности движения по криволинейной траектории необходимо приложение не одного, но сразу целого ряда воздействий. Второй заимствуемый оттуда же пример - критика Лениным физика Шишкина, утверждавшего, что «свет может рассматриваться … как ощущение». Здесь при правильном выборе вектора критики отсутствует как таковая постановка точки - нет указания на то, что ощущение света - это все же психический маркер, явная психическая реакция, также наделенная и своей особенной природой, но при этом возникающая в силу реальности все же внешнего физического события. В этом случае реальный агностицизм - это очевидное порождение «темных мест» или образование некоей недоговоренности, препятствующей осмысленному пониманию явлений.

Агностицизм ожиданий. Однако от философии прошлого нам прямо полезен переход к реалиям современного познания. Настоящий момент - это реальность огромных ожиданий от возможностей искусственного интеллекта; но почему-то при превознесении этих возможностей у адептов искусственного интеллекта не проскальзывает и мысли о реальной рациональности применения данного инструмента. Или - искусственный интеллект все же это эффективный инструмент лишь в практике поиска решения лишь некоторого круга задач, но в таком случае каких именно? Положим, кому-либо этот искусственный интеллект необходим и как источник справок о значении результатов вычислений приводимых в таблице умножения. Да, такой невежда то непременно возможен, но правомерно ли признание разумности такого рода использования искусственного интеллекта? Скорее всего, за таким использованием вряд ли подобает предполагать какой-либо разумности, но потому и в отношении практики использования искусственного интеллекта также возможно и задание ограничений, налагаемых как снизу, так и сверху. Искусственный интеллект вряд ли разумно использовать как источник получения сведений о явных банальностях, также составляющих собой непременную часть багажа познания, но также надлежит предполагать и реальность задач, с которыми искусственному интеллекту и вряд ли по силам и справиться. Может ли искусственный интеллект представлять собой арбитра в дискуссии, представлял ли собой литературный Евгений Онегин аллюзию на реального Павла Катенина или нет? Скорее всего, здесь искусственный интеллект вряд ли поможет, поскольку ему все же будет сложно работать со слишком широким полем формирования ассоциации. Возможны и другие задачи, причем в сфере задания качественной специфики они тогда и куда более вероятны, чем в сфере задания количественной специфики, которые вряд ли смогут подойти и для применения искусственного интеллекта. Тогда и сама избыточность ожиданий от эффекта применения искусственного интеллекта - это и одна из форм реального агностицизма.

Показательный пример неупорядоченной коллекции решений. Конечно, вряд ли правомерны сомнения равно и в самом существовании реального агностицизма, и, сколько ни старайся, такому вряд ли столь приятному явлению не стоит предрекать и окончательного устранения. Но, в таком случае, что именно можно понимать условным «показательным примером» реального агностицизма? Можно ли представить хотя бы один пример некоей практики познания, что надлежит расценивать как выражающую самой своей реальностью и недвусмысленный наглядный пример реального агностицизма и чему в содержании такого примера и подлежит составить то не иначе как недвусмысленную показательную форму своего рода «гностического иррационализма»? В этом случае ничто так не уместно как воображение реальности некоторой пусть и лишь мыслимой формы познания, что представляет собой коллекцию лишь эмпирически выведенных или определяемых представлений и при этом условно не знающей не только лишь возможной теории, но и некоей также пусть и наиболее простой спекулятивной классификации. Конечно, здесь равно подобает задаться и такой постановкой вопроса - разве можно предполагать и саму возможность такого рода практики познания? Как ни странно, но нам довелось столкнуться на опыте и с очевидной реальностью такого рода практики познания. Так, полю едва ли не чистого эмпиризма дано составить собой и не иначе как прямую основу построения некоей отрасли права, хотя такое положение складывается также и на фоне, что не только теория права, но и практика правового строительства - это очевидные образцы характерного эмпиризма лишь крайне слабо прикрытые «легким макияжем» теории. Подобного рода ярким примером отрасли права совершенно чуждой всякой спекулятивной классификации и выпадает предстать отрасли банковского права - одному из характерных направлений в праве, хотя и довольно молодому по его историческому возрасту. В таком случае, какие именно факты и свидетельства и надлежит положить в основание оценки, признающей банковое право очевидным проявлением эмпиризма и, потому тогда, и прямым примером реального агностицизма? Дело в том, что как таковому праву дано заключать собой даже не столько понятие, сколько некий принцип, что находит свое определение тогда и под именем «источников права». Понятно, что основные формы источников права - законы и нормы, ну а, в дополнение к данным основным источникам это и некоторые административные вердикты, определяемые как «приказы министра» или им подобные. Тогда и банковское право - то не иначе как та странная отрасль права, где преобладающее число источников права - это не законы и нормы как продукты законотворчества, но те или иные вердикты частного свойства, причем не всякий раз и квалифицируемые в значении вердиктов. Более того, эти самые квазивердикты банковского права устанавливают не некие сугубо количественные параметры наподобие ставки процента, но определяют собой и как таковые нормы нормативно-актового характера, что обычно составляет собой прямую прерогативу закона. Или если признавать уместность такого рода оценки, то и основной объем источников права для банковского права - это прецедентно-ситуативные вердикты администрирующего данную отрасль структуры-регулятора, в данном случае - Центрального банка. Если же обратить внимание на форму таких вердиктов, то она также необычайно экзотична - это письма, разъяснения, указания, добавления, вложения и иного рода приложения, пояснения и истолкования. Здесь также вполне уместна и шутка на предмет, что источником права в банковском праве иной раз дано обратиться и примечанию к разъяснению, поясняющему дополнение к указанию данному в приложении. Или, как получается, банковское право атеоретично даже по самой своей концептуальной основе, его презумпция - это как бы «невозможность предвидеть» на уровне концепции, что именно и надлежит регулировать данной отрасли права, откуда банковское право и предполагает построение как своего рода «разруливание» всевозможных острых моментов. Или - если оценивать ситуацию в сфере банковского права также и с точки зрения теории познания, то практика правового строительства в сфере банковской деятельности - это не иначе как очевидное свидетельство прямой невозможности теоретического осмысления банковской деятельности как одной из сфер социально-экономической практики. Банковская деятельность непознаваема на теоретическом уровне потому, что, как оказывается, теоретическое осмысление практики построения отношений в этой сфере ведения деятельности тогда и прямо невозможно, откуда банковская деятельность если и допускает познание, то только на практике. Такова в этом случае «формула» данной специфической разновидности реального агностицизма.

Депараметризация. Следующий любопытный момент, что также прямо напрашивается на включение в ряд предметов нашего анализа реального агностицизма - это рассмотрение «интриги» такого столь существенного для философского познания момента, как фактура или природа способности ощущения. Более того, данный пример утвердившегося в практике познании осознания реалий ощущения также надлежит дополнить картиной и ряда проблем иных направлений познания, своего рода «спекулятивных аналогов» постановки вопроса, пронизывающей едва ли не каждый случай осознания объема возможностей или способности ощущения. Дело в том, что философию отличает практика или скорее манера рассмотрения способности ощущения в значении лишь своего рода одной из сторон тандема «ощущение - осознание» или рассмотрения то непременно фигуры тогда и тандема в целом, заключающей собой и свои специфические «проблемы тандема». И одновременно такая постановка вопроса никак не предполагает постановку вопроса равно и о реалиях как таковых элементов тандема, то есть рассматриваемых каждого в отдельности что ощущения, что осознания. Если же рассматривать проблему ощущения тогда на положении сугубо «технической» функции в отрыве от вовлечения в тандем с совершением акта осознания, то возможна и постановка вопроса о технических особенностях такого рода лишь «технической» функции. Тогда если и сравнивать «техническую» специфику аппарата ощущения человека с аналогичной спецификой аппарата ощущения животных, в некоторых случаях хорошо прослеживаемой даже в обыденном опыте (собачий нюх, орлиное зрение), то отсюда будет следовать и проблема достаточности данных, сообщаемых функционалом ощущения, отличающим тогда и того или иного носителя функции ощущения. Или если принимать во внимание техническую специфику «аппарата первой линии» или аппарата перцептивного съема, то неизбежен и вывод, что картину развертываемого в акте ощущения наблюдаемого фрагмента мира отличает тогда и далеко не достаточная полнота. Конечно, данный ряд оценок, определяемых исходя из «технической» составляющей или основы способности ощущения равно позволит продолжение и представлением примеров сравнения возможностей биологического ощущения и регистрационного функционала приборного оборудования - рентгеновских аппаратов, приемников радиосигналов или детекторов элементарных частиц. Или - если в самой постановке вопроса отойти от ограниченности традиционной философской трактовки, то с технической точки зрения функционал ощущения и позволит осознание как явление, доступное для параметрического представления - пусть, положим, описания не в сугубо количественной мере, но описания под углом зрения функционального разнообразия или функциональной ограниченности. В таком случае и традиционную в философском опыте постановку вопроса о возможности или способности ощущения можно характеризовать и как момент или аспект депараметризации некоей формы природы или имеющейся возможности. Или - самой своей постановкой вопроса философия и впадает в агностицизм в силу того, что она явно отказывается и от параметрического описания некоего функционала. Также реалии все той же депараметризации можно предполагать и в традиционной для науки постановке вопроса о возможности зарождения жизни. Дело в том, что биохимия жизни никогда не рассматривается в науке равно и под энергетическим углом зрения или с позиций, что жизни все же дано возникать в зоне той самой вершины энергетической пирамиды, где совершение структурных переходов или наступление изменений сопровождается поглощением или выделением лишь самых минимальных порций энергии. Так, дано ведь иметь место и полету комара, равно же невозможному без поглощения и выделения энергии, но при этом также сложно себе представить и о каких микродозах этой энергии здесь и могла бы идти речь. Но если изменения в запасе энергии столь ничтожны, то и саму основу биологической материи дано образовать и такой базе как крайне неустойчивый субстрат; из этого тогда и дано следовать очевидной гипотезе о возникновении жизни в среде наличия тех неустойчивых веществ, которым также довелось обнаружить и возможность их стабилизации каким-то окольным путем, возможно, посредством тогда и того бесконечного переустройства, что, в конечном счете, порождает и как таковой биологический обмен веществ.

Реальный vs. брутальный агностицизм. На настоящем этапе нам все же подобает прервать нашу предметную, для настоящей постановки задачи - лишь эмпирическую линию анализа и исследовать типологию теперь и само собой явления «реального агностицизма». Правомерно ли в этом случае то предположение, что в условном «мире агностицизма» дано существовать не только лишь одной реальной форме агностицизма, но и неким иным его разновидностям? Скорее всего, вполне оправдано и то допущение, что наряду с реальной формой агностицизма дано существовать и некоторой иной, брутальной форме агностицизма, о чьей реальности или о наложении такой совершенно иной формы агностицизма на предмет нашего анализа и подобает поразмыслить. Скорее всего, если вести речь о реальном агностицизме, то здесь все же следует предполагать лишь форму незнания, открытую для ее коррекции критикой. Но вполне возможна и иная форма незнания, характерно закрытая от усвоения всякой адресуемой ей критики. Такого рода «брутальный» агностицизм - это те особенные представления, что предполагают построение в соответствии со схемой «что-либо потому и таково, что оно только лишь таково». Или - «брутальный» агностицизм тогда совершенно не любопытен к тому, что нечто понимаемое им бесспорным - это все же либо нечто из ряда ему подобных или, в другом случае, это и уже знакомая нам форма синтеза образа реализуемого на основании данных характерно «грубого» зрения. Если это так, то понимание, допускающее саму возможность подобного рода «брутального» агностицизма - это добротная основа для реконструкции функциональной базы теперь и интересующего нас реального агностицизма. Так, если реальный агностицизм и надлежит расценивать как прямой результат своего рода «недостатка конструктивной критики», то такую форму незнания и подобает характеризовать как вытекающую из образования одной или нескольких лакун в спекулятивных схемах или в эмпирических данных. Или - реальный агностицизм всегда связан с тем, что дано иметь место и нечто «не заполненной нише», во что и возможна постановка некоей ассоциации или эмпирики, порождающей тогда и несколько иную или отчасти видоизмененную классификацию или типологию. Тогда реальный агностицизм - это и тот уровень развития познания, что не исключает перспективы и той или иной модернизации существующих классификации или типологии.

Нелюбознательность. Также одной из разновидностей реального агностицизма в ряду его эмпирически известных форм доводится предстать и тому положению, когда реальность незнания - это и прямое порождение отсутствия любознательности. Так римляне были не любознательны в отношении знакомых им проявлений статического и атмосферного электричества, а потому и не совершили никаких шагов в направлении развития физики электричества. Другой любопытный пример - история традиционных цивилизаций американского континента странным образом не знавших такого важного приспособления как колесо. Но в данном отношении нам более существенно рассмотреть и некий современный пример. Так, корпусу статей Физического энциклопедического словаря издания 1960-х годов также выпало принадлежать и словарной статье «Прозрачность». Но на что именно тогда и сделан упор в рассмотрении проблемы прозрачности авторами данной словарной статьи? Фактически статья описывает лишь нечто те состояния исходно прозрачной среды, что прямо предполагают наличие дефектов или специфики так или иначе, но означающей утрату качества прозрачности - или в силу наличия дефектов структуры или же и шероховатости поверхности, в последнем случае образующей и широко известное матовое стекло. Но в статье также отсутствует и какое-либо указание на то, а в чем именно дано состоять тогда и различию физической агрегации между теми же прозрачной сплошной средой и равно же и средой, практически никогда не прозрачной - средой металлического субстрата или массива силикатов. То есть в понимании авторов статьи, включенной в корпус данного словаря само явление пропускания света с весьма незначительной потерей интенсивности светового потока - нисколько не физическое явление. Реально же науке все же довелось представить объяснение явления прозрачности, связывающее природу этого явления тогда и с невозможностью усвоения энергии фотона, имеющей место при значительном энергетическом различии между возбужденным и невозбужденным состоянием электронной орбиты. Однако для некоторых физиков данной проблеме не дано составлять собой тогда и как таковой проблемы.

Дистанцирование от корней. Еще одна характерная форма реального агностицизма - это вряд ли объяснимое отсутствие интереса к корням или истокам явления. Здесь роль поясняющей иллюстрации этого нашего утверждения, опять же, мы отведем функционалу перцепции, почему-то именно такому, но не другому. Так, человек явно бы повысил свою жизненную стойкость, если бы коллекцию операторов перцепции человеческого организма пополнил бы и рецептор, различающий присутствие угарного газа. Прямая же причина отсутствия такой важно возможности в системе человеческого восприятия - это и положение комплекса возможностей человеческого восприятия равно и как непременного продукта биологической эволюции, то есть продукта совершенствования такой функции у тех живых организмов, что адаптировались к тем условиям среды, в которых и существовали. Очевидное подтверждение этой нашей оценки - это пример крота, - у взрослых особей крота отсутствует зрение собственно потому, что кроту оно и не требуется. И тогда не исключено выдвижение и той, быть может, и сверх меры вольной гипотезы, что если бы биологические предки человека адаптировались бы миллионы лет к среде, в которой могли бы использовать огонь, а, тем более, огонь в закрытых пространствах, то рано или поздно они обрели бы и рецептор угарного газа. Однако в коллекции человеческих средств обеспечения такой функционал потому и отсутствует, что биологические предки человека никоим образом не нуждались в функционале такого канала восприятия. Тогда и как такового человека с биологической точки зрения равно можно характеризовать и наложением своего рода меры «процента приспособления» к условиям существования, находя в его системе жизнеобеспечения не только лишь важные лакуны, но и некие рудименты. Любопытно, что ту же самую специфику дано обнаружить и современным микропроцессорам, нередко тянущим за собой также и тот шлейф, что известен как «груз совместимости» и в то же время несовершенным в том, что при слишком длительном времени работы им дано впадать и в состояние «тротлинга». Для теории познания в данной эмпирике явно же значима та специфика, что явления также надлежит оценивать и под углом зрения составляющей наследования, не всегда положительно отражающейся на характере явления; обыденный же опыт здесь знает и манеру покупателя выяснять место происхождения товара, что часто случается в отношении той же овощной продукции.

Влияние способа воспроизводства. Еще один любопытный момент реального агностицизма - отсутствие в познании порядка выделения на особом положении такого фактора как своего рода «технология воспроизводства» явления. Подтверждающий эту оценку характерный пример - известный любому грамотному фотографу факт различия в характере образа воссоздаваемого фотографическим объективом и воспринимаемого посредством зрительного аппарата. Особенность фотографического изображения - четкость воссоздаваемой картины лишь в зоне фокальной плоскости, особенность зрительной картины - четкость рисунка также и на протяжении некоторой дистанции глубины зрительного поля. Подобное различие особенно проявляется при наблюдении следующей картины - если человек с некоторого расстояния наблюдает картину через решетку забора, то в картине создаваемой его зрением имеет место четкость передачи не только рисунка решетки, но и рисунка предметов расположенных за решеткой. Если же фотограф обнаруживает желание повторить такое видение посредством фотосъемки, то здесь его прямо дано ограничивать ситуации или - или: или фокусировать объектив на изображении решетки или на предметах расположенных за решеткой. Дело здесь в том, что фотография - неважно, что будет использовано - пленочная или электронная форма фотографии, - это засветка поля матрицы потоком излучения, пропускаемым через линзу, отчего изображение и формируется как отпечаток среза такого потока в некий момент времени. Синтез же зрительной картины - это сложение мозаики, причем даже не из кусков мозаики, но из тех формируемых глазом фрагментов, что уже выделены функцией первичной абстракции - краевых элементов непрерывных зрительных микрополей и индексных элементов движения наблюдаемого объекта. В такой технологии, скорее всего, и достигается эффект того многопроходного сканирования, что дает четкость картинки как бы и «в отрыве» от подбора фокальной плоскости. Если же подобрать и некий иной характерный пример «технологического» различия то такова, конечно же, известная сложность воссоздания в искусственных волокнах и неких широко известных качеств натуральных волокон, когда искусственному волокну до сих пор так и не удается обнаружить достоинств, характерных для натуральных волокон. Или - в некоторых случаях близость, практическая идентичность субстрата - далеко не основание для полного подобия, такому подобию прямо и препятствуют непременные различия в технологии воссоздания данной формы тогда и на уровне микроструктуры. В познании же такого рода влияние структурирующего начала так и не осмыслено на уровне теории.

Релятивность аксиоматики. Еще одна проблема также до сих пор не имеющая решения - выбор предмета, определяемого посредством принятия постулата, то есть признание некоторой нормы на положении не предполагающей возможности вывода. Мы уже упоминали здесь тот факт, что фундаментальный первый закон Ньютона принят в познании в значении не более чем постулата; но, на наш взгляд, равно отсутствуют препятствия и для вывода этого закона и из принятия неких иных, куда более фундаментальных аксиом. И хотя логика построения рассуждения, позволяющего принятие этого закона тогда и в значении доказательства теоремы у нас уже как-то вырисовывается, но мы все же позволим себе избрание в качестве нашего примера неких иных положений познания - принятие в качестве постулата тех же первого и второго начала термодинамики. Дело здесь в том, что физическая теория включает в себя и такие модели поведения множества частиц, которым дано определять, что совершаемым над этим множеством морфизмам (переходам состояний) непременно дано означать и некую потерю энтропии. Например, таков закон лобового сопротивления Д`Аламбера, указывающий на два следующих важных отличия всякого реального объема газа от объема идеального газа: это неспособность молекул газа участвовать в соударении в качестве носителей идеальной упругости и - наличие предела, препятствующего бесконечному расширению объема газа. Если же исключить две названные здесь причины потери энтропии, то в результате в таком объеме газа уже будет невозможна и реализация эффекта лобового сопротивления. Соответственно, данные две формы как бы «реальной» резистентности можно приложить и к поведению частиц, образующих объемы субстрата, чье поведение и описывают начала термодинамики. Отсюда температурные переходы будут сопровождаться потерями собственно потому, что частицы будут аккумулировать некоторую энергию тогда и в силу не идеальной упругости и отдавать некоторую энергию тогда и образующим барьеры внешним формациям. Для теории же реального агностицизма тут важно то положение, что те существенные законы что по существу представляют собой следствие очевидного «несовершенства» субстрата странным образом не находят отождествления тогда и в значении такого рода следствий.

Неизвестность теории сложности. Еще один, на наш взгляд, вполне возможный пример реального агностицизма - отсутствие в познании равно и своего рода «теории сложности». Дело здесь в том, что если исследовать примеры целого ряда физических явлений, то обнаружится, что им доводится происходить на стыке пусть хотя бы и двух сфер обустройства сложности. Например, в теории, описывающей работу лопатки паровой турбины познанию необходимо учитывать такие два начала имеющей место сложности - сложности качеств вытекающей струи пара, связанной со сложностью условий выпуска этой струи на лопатку и, здесь же, сложности реакции самой лопатки, связанной со сложностью ее геометрии и сложностью материала лопатки. Или если нам в некотором случае и дано располагать картиной некоего явления или знать специфику принципа, то мы на абстрактном уровне почему-то не в состоянии характеризовать, какого же рода сложности и дано иметь место в настоящем случае. Потому мы и утрачиваем возможность оценки явления на предмет «что оно есть» - или это совместное действие комплекса факторов или совместное совершение нескольких процедур, или, наконец, оно же и кумулятивное объединение ряда реакций, что имеет место не только в хороводе, но и в зацеплении зубьев шестерен или прохождении потока сквозь сито. При этом и наиболее «тяжелая» форма сложности - конечно же, та, что имеет место в случае конструирования турбинной лопатки - это, фактически, координированное устранение влияния двух истоков возможной неоднозначности - с одной стороны, условий организации воздействия, и с другой - характера организации источника реакции. В этом случае и математическое описание такого явления - оно здесь и непременное же нагромождение математических формализмов, степеней, операторов высшей математики, пропорций и сумм. На основании подобных посылок вполне возможно выделение и той перспективы, что само условие сложности и есть нечто хотя бы та комбинация математических формализмов, что находят использование в описании явления.

Отсутствие разделения «логическое - физическое». Наконец, еще один очевидный момент или аспект, также составляющий собой один из возможных предметов реального агностицизма - отсутствие разделения на логическое и физическое. Так, рассмотрение ряда примеров равно порождает и то подозрение, что нечто, определяемое как физическое явление, скорее подобает расценивать как приложение универсального логического принципа к некоей форме или разновидности физической организации. Прямая иллюстрация подобного положения - известный в физике «эффект Доплера», впервые обнаруженный в отношении распространения звуковых волн, а далее выявленный и даже нашедший широкое применение в работе с источниками электромагнитного излучения. Явное основание для отнесения «эффекта Доплера» к числу логических закономерностей - его обнаружение не только для технически изощренных физических процессов, но и в отношении явлений, что в своем роде «не заключают собой никакой физики», но составляют собой лишь структуры элементарной событийности. То же самое сокращение или расширение масштаба событий фиксируемое движущимся наблюдателем можно обнаружить и в случае получения посылок, отправляемых навстречу или следом за движущимся наблюдателем из некоторого стационарно расположенного пункта. Здесь если скорости движения курьеров с посылками и движущегося наблюдателя одинаковы, то в случае встречного получения посылок масштаб времени их получения для движущегося наблюдателя сокращается вдвое. В случае же отправки посылки вдогон через период единицы времени, равной по величине единице времени, по которой определяется скорость, тогда и курьерам для сохранения хотя бы «близкого» масштаба времени у движущегося наблюдателя потребуется нагонять получателя тогда и с некоей вполне определенной большей скоростью. Для решения же нашей задачи здесь существенно следующее - как только фиксация событий будет предполагать ее исполнение посредством средств регистрации, - какой бы природе не принадлежали такие события, - расположенных на носителе, определяемом как движущийся в данной системе или комплексе связей, так его показания будут заключать собой погрешность, прямо определяемую нахождением в движении. И тогда такого рода погрешность, порождаемую условием «нестационарности размещения» как такового регистратора и надлежит расценивать скорее на положении проблемы логики (возможно, ее математического раздела), но никоим образом не физики. Само же познание в этом случае не предполагает выделение явлений как принадлежащих той типологии, где куда скорее правит бал логика, но никоим образом не физика.

Пределы возможности. Поставить же точку в этом нашем рассказе надлежит и на представлении истории, в которой свинье так и довелось показать себя, как от нее и следовало ожидать, то совершенно по-свински. Дело в том, что генетики как-то озаботились решением задачи пополнения генетического кода свиньи равно и дополнительным фрагментом кода, формирующим гормон роста. И здесь, поскольку инициаторы этого проекта располагали и некоторым опытом работ в данной области, то в первую очередь аналогичную операцию они выполнили не на свинье, но на мыши. Мышь и зарекомендовала себя благодарным объектом такой модификации, и после добавления элемента кода кодирующего гормон роста обратилась и особью в два раза более крупного размера. Но проведение аналогичного эксперимента со свиньей принесло лишь нулевой результат - свинья не обнаруживала никакого желания наращивать ее размеры. Ученые зашли в тупик и потому и попытались осмыслить это явление; в итоге ученые сошлись на оценке, что в комплексе способностей или качеств свиньи в результате длительной предшествующей селекции были приведены в действие все возможности увеличения размеров организма, и в силу достижения предела дополнение организма свиньи новым стимулом оказалось неэффективным. Или, как оказалось, для генетической модификации прямо исключены и такие перспективы как выращивание свиньи размерами с корову. В этом случае мы и получаем некую следующую проблему реального агностицизма - проблему предельности, то есть проблему пределов возможностей доступных для той или иной природы. Если же говорить о современном положении, то сейчас активно дискутируется такая разновидность проблемы предела возможностей как проблема предела уменьшения размера элемента в технологии производства электронных микросхем. При этом вопрос о том, а что оно такое с общей точки зрения «предел возможности» познание пока что еще не в состоянии прояснить.

Пролегомены к теории реального агностицизма. Если опираться на наше общее впечатление от рассмотренных выше примеров и приводимых данных, то правомерно предположение реальности двух следующих типологических градаций реального агностицизма - агностицизма вытекающего из наличия инерционности и агностицизма, тогда порождаемого и собственно сложностью задачи систематизации. Реальный агностицизм инерционного типа - это прямое порождение любого рода нелюбопытства, отсутствия любознательности и ограниченности постановкой лишь узко практически значимой проблемы. Та же форма агностицизма, за которой дано стоять тогда и сложности задачи систематизации, например, замены используемых аксиом на некие тогда и более фундаментальные аксиомы - это по большей части не только лишь влияние как таковой сложности, но также влияние и своего рода «узости взгляда».

Конечно, реальный агностицизм - это и то качество познания, что означает исключение из общего объема предмета познания также и некоторых существенных составляющих. Если реальный агностицизм - это прямая причина пренебрежения некоторой эмпирикой, то в этом случае дано иметь место и характерно узкой, а также обрисованной не настолько уж и яркими красками картине мира. Если же реальный агностицизм - это прямое пренебрежение систематизацией и классификацией, то здесь он и прямая причина обращения корпуса представлений познания тогда и своего рода «архипелагом» отдельных направлений познания, не рассматриваемых с точки зрения воспроизводства в них тогда и неких условий системной организации.

Развитию же познания в направлении становления в нем равно же и «большей глубины» системности представлений способно помешать и такое препятствие как некоторая форма удобства. Таким «удобством» тогда и обращается своего рода большая наглядность понимания некоей природы или некоторой группы явлений то непременно как изолированной и обособленной формы реальности, но не как отпечатка или отображения общих начал организации. Познанию в случае построения им изолированной схемы куда более удобно оперировать неким характерно «компактным» принципом или положением, нежели чем сочетанием нечто частного «драйвера» и неких общих или системных условий организации.

01.2025 г.