Образование интерпретатором его собственного «поля представлений» явно исключает понимание лишь «деятельностью ради деятельности», хотя невозможно отрицать принадлежность «поля представлений» нередко и характерно беспорядочной структуре внутреннего мира интерпретатора. Очевидный пример характерной направленности синтеза поля представлений - активность всякого рода субъектов, маскирующих их внутренний мир - ханжей, лицемеров, двуличных, шпионов, дипломатов, специалистов по рекламе и мошенников. То есть - сама по себе реальность такого рода социальных ролей - она равно и прямое указание на предназначение отдельных элементов, содержащихся в полях представлений неких интерпретаторов, что равнозначно их включению в «состав» поля лишь как элементов внутреннего пользования. Напротив, действительность такого рода форм как те же тезаурусы - равно действительность и такого рода семантического «подкрепления», что характерным образом открыто и не сложно, то есть - она равно и та основа, без чего невозможно и собственно обретение взаимопонимания. Если же два обозначенных здесь формата расценивать как стороны некоей альтернативы, то на такой основе возможен поиск решения и такой задачи, как задача определения специфики формата простых тезаурусов, часто выстраиваемых на основе элементарного и никак не обработанного содержания памяти, и, в ее развитие, определения статуса элементов сложного тезауруса. Последним, по нашему предположению, неизбежно присуще обременение требованиями характерной добротности по отношению к возможности освоения таких тезаурусов любым пользователем, отличающимся неким таким именно объемом способностей.

Тогда образцом элемента примитивного тезауруса и правомерно признание того же жестового указания на признак объекта, имеющего отношение к текущему содержанию интеллектуальной активности интерпретатора, потенциально открытого для заимствования этого элемента тезауруса. Например, даже преследующего дичь охотника, на деле, по большому счету, мало способного к внятному высказыванию дано отличать и возможности указания кивком своему напарнику на замеченные следы недавно прошедшего зверя. Если мысль участвующего в данном предприятии напарника также обращена на добычу того же объекта охоты, то здесь только лишь вовлечение этих двух человек в акт коммуникации и позволит образование общего обоим тезауруса при помощи не более чем выделения зрительного образа, тогда и не требующего использования средств вербальной коммуникации.

Если такого рода «коммуникацию охотников» и трактовать как характерный образец предельного бедного тезауруса, «бедного» в смысле арсенала возможностей навязывания то непременно же такого рода ассоциации, то на противоположном конце некоей гипотетической «оси тезаурусов» следует ожидать появления вида тезауруса, обнаруживающего и предельную насыщенность практики навязывания ожидаемой ассоциации. Тогда, поскольку такая специфика, как «формализм», какой ее привычно понимают посредством столь неудачного понятия, вряд ли может быть понята чертой тезаурусов художественной культуры, то подобного рода тезаурусы могут быть обнаружены лишь исключительно в точных науках. В этом случае автору, многократно подвергавшемуся критике за вольность в передаче общепринятых и устоявшихся понятий точных наук, все же подобает заимствовать «формулы» подобного рода тезауруса у одного из своих оппонентов.

Обсуждая с автором саму возможность ведения дискуссии по теме отдельных предметов, изучаемых точными науками, наш оппонент поставил следующее условие употребления понятий в таком диалоге:

Положим, что нам доводится предпринять попытку грубой оценки одновременно двух - условного тезауруса «дикаря», фактически образующегося лишь благодаря совпадению в отдельной ситуации интенций людей, собственно формирующих тезаурус, и - тезауруса ученого из области точных наук, определяющего понятия формирующие тезаурус посредством четко выделяющихся и непересекающихся признаков и характеристик. Одновременно неизбежный элемент объема опыта данного ученого - владение им средствами оценки корректности применения понятий, принадлежащих используемому им тезаурусу по отношению отдельных видов феноменальных или спекулятивных специфик. Если это так, то - что именно позволяет признание тезауруса представителя точных наук как достигающего уровня развития, что он равно достаточен и для полного устранения влияния исходящего от примитивных порядков построения предмета внимания, собственно и формирующихся по принципу просто обретения взаимопонимания? Или, если прибегнуть к более общей постановке подобной проблемы, какие именно средства подавления переключения внимания и подобает придать тезаурусу точной науки, чтобы всякий следующий пользователь такого тезауруса лишался бы возможности произвольного истолкования включаемых в него понятий?

Нашу попытку определения значимости и характера подобного рода «средств подавления» и подобает начать с констатации, что вряд ли возможно представление образца такого средства общения, в большей мере открывающего простор для любой произвольности, нежели как таковой естественный язык. Чтобы не брать на себя ответственность за подкрепляющие данное высказывание факты, но отвечать лишь за тональность развиваемого нами обобщения, мы прибегнем к пространному примеру из работы О.Н. Ляшевской «Семантика русского числа», с. 168-169:

Если построение точных тезаурусов - специфика точных наук, то фактическая обязанность данной специфической формы науки - использование понятий, что пусть не в отношении возможности лексического переназначения, что обнаруживает представленный пример, но в отношении возможности воссоединения с некоей функцией внутри некоей системы по имени «точная наука» должны позволять образование лишь единственного «отношения становления». И, помимо того, таким понятиям, если им подобает располагать качествами «одномерных и монотонных», не помешает обнаружить и способность донесения целостного впечатления. Если подобные понятия, заявляющие претензию на специфику «одномерности», равно обнаружат и синтетическую природу, то обязательным для них следует понимать тогда и исключение всего способного к порождению впечатлительной неоднозначности. При этом для простоты нашего рассуждения в подобное «впечатлительное» не помешает включение и «абстрагирующей» составляющей, то есть того «впечатления», что оставляет совершение акта абстрагирования.

Тем не менее, удел понятийного анархизма не минует и системы, казалось бы, абсолютно «точных» значений. В подобном отношении стоит напомнить о трансформациях, затронувших одно время обозначавшее лишь единственный денотат понятие «пространство», на наш взгляд, в качестве метафоры теперь уже используемое в обозначении порядка отношений различного рода систем поликорреляции. Да и собственно прогресс точных наук, если понимать этот прогресс более чем развитием средств математического описания явлений, вряд ли сможет обеспечить должную строгость смысловой картины тех представлений, что порождает такого рода подход. Отсюда и «строгое» знание вряд ли подобает расценивать как окончательно устраняющее влияние эпистемологической составляющей тех инструментов локализации внимания, чье действие основано на практике введения в контекст, как подобное имело место и в жестовом «языке» охотников. Здесь показательно и само по себе понятие «точное понятие», что на деле равнозначно не более чем принципу построения понятия на условиях полноты перечисления условий, актуально вводимых для его реализации, например, включения в формулировку физических законов дополнения «для инерциальных систем отсчета».

Теперь если не находить никаких изъянов в предложенной здесь аргументации, то достаточное условие образования «устойчивого» тезауруса и подобает составить наличию у понятия подкрепления в виде двух следующих оснований - многоэлементной картины представления (соответствующей своего рода «немалому» объему понятия) и, помимо того, контекста социального интереса. При этом несомненная особенность такого рода социально выраженного познавательного интереса - равно же специфика «характерного объема», весьма скромного в случае немудреной коллективной активности и масштабного, если такой интерес - следствие длительной практики интеллектуального сотворчества. Тогда и иллюзия точных наук относительно их монополии на «строго дедуктивное» построение процесса синтеза понятия позволит признание не более чем иллюзией.

Огл. Семантические «расширения» и одно среди них «подобие»