Философы говорят, что пространство и время суть формы существования объектов, в них находящихся. Примем это за исходную позицию наших рассуждений. Тогда становится понятно, что любой предмет, явление или событие может быть определено в рамках указанных двух категорий, то есть, оно может быть проанализировано с точки зрения того, где и когда оно происходило, происходит либо будет происходить. Если, конечно, оно действительно происходит или предполагается, что происходит, в реальном онтологическом пространстве. То же самое можно сделать и в параллельном онтологическому знаковом мире, который я называю семиотической реальностью в противовес реальности онтологического плана. Мы живем в двух мирах, потому что, изучая онтологическое пространство и приспосабливаясь к нему, мы создаем мир знаков и знаковых систем, существуя также внутри такового. Комплекс знаков и их систем, собранных в сокровищнице человеческой культуры и науки, столь же важен для нашего индивидуального и коллективного развития, как и мир, данный нам в ощущениях и восприятии окружающей действительности с того момента, когда мы в нем появляемся.

В каждом из двух миром имеются свои процедуры ориентации среди попадающихся в них объектов, потому что объект в онтологической реальности коренным образом отличается от знака, которым он обозначается в той или иной знаковой системе. И сам объект, и его характеристики, а тем более их связи с прочими объектами (либо знака с другими знаками) отчетливо отличаются друг от друга в зависимости от того, в каком типе реальности они представлены. Если реальный предмет мы можем потрогать, понюхать, послушать и пр., то со знаками мы ведем себя совершенно иначе, а как именно мы это делаем, будет предметом рассмотрения в данной статье. Начнем первоначально с ориентации в пространстве, причем, хочу сразу же оговориться, что поскольку эта тема абсолютно нова, положения, мною высказываемые, должны приниматься cum grano salis (с определенной долей сомнения). Убежден, что они могут быть поданы в лучшем варианте после их критического рассмотрения.

Огл.  Ориентация в онтологическом пространстве и ее знаковое оформление

Ориентация в пространстве сводится в основном к установлению двух параметров:

а) к определению нашего (либо прочих объектов) местонахождения по отношению к другим, попадающим в поле обозрения предметам, явлениям или событиям;

б) к обозначению маршрута движения как для нас самих, так и для любых иных тел, если такое движение имеет место.

Каждая из этих двух позиций имеет множество слагаемых, но есть в них одна ведущая и определяющая черта, – установление местоположения и маршрута следования происходит по отношению к ряду других объектов, которые в данной ситуации принимаются как неподвижные. Понятие неподвижности может быть абсолютным и относительным. В принципе не может быть абсолютно неподвижных ориентиров – все в природе подвержено движению и изменению. Неподвижность понимается мной только в отношении к некоторым объектам избранной нами системы. Если мы находимся на земле и движемся вместе с ней, то земля может считаться «неподвижной» для расчетов наших по ней передвижений. Такие ориентиры я называю достаточно и однозначно неподвижными. Если мы летим над землей в самолете или на спутнике, то ориентация усложняется. Скажем, в нашей планетарной системе мы пользуемся данными со спутников, закрепленных над Землей в определенной точке. Тогда мы тоже можем принять их за ориентиры, но в данном случае следует уже принять в расчет как движение Земли, так и висящих над ней искусственных спутников. Это позволит нам определить наши местонахождение и маршрут по отношению к такого рода комплексным ориентирам.

Я буду называть такие объекты (простые и сложные) ориентирами, а наши с ними связи составят процесс ориентации в некотором пространстве. Но если в онтологической реальности любое местонахождение либо передвижение сопровождается довольно простым и наглядно осязаемым процессом ориентации, то в семиотической реальности она (ориентация) значительно усложняется и во многом зависит от тех знаков, которыми мы при этом пользуемся. Приведу некоторые примеры в подтверждение своей мысли.

При передвижении по земле мы, прежде всего, пользуемся ориентирами, находящимися в пределах видимости и дающими нам представление о том, где мы находимся и как переходим с места на место. Допустим, я принимаю за ориентир высокое дерево и двигаюсь в его сторону – тогда ситуация сводится к данному ориентиру и к действиям, с ним связанным. В этом случае происходит совпадение онтологии и семиотики, поскольку мы пользуемся естественными знаками. Мы просто выделяем в своем окружении те предметы, которые могут служить знаками. Так, если я ищу дорогу в селение и вижу выступающий над лесом крест какой-то церкви, я понимаю данный крест как знак, представляющий церковь и нужный мне населенный пункт, и иду по направлению к этому знаку. Если моряки заплутали в море, плывут на авось в поисках суши и вдруг видят птиц, то они к своей радости принимают этих птиц за знак того, что приближаются к земле. Тогда они берут на них курс и обычно выходят к берегу.

Но таких случаев относительно немного, и очень скоро между онтологической и семиотической реальностями обнаруживаются значительные зазоры, которые увеличиваются по мере того, как используемые знаки становятся все более и более абстрактными. Как ориентировались пираты в романе Стивенсона «Остров сокровищ" в поисках богатств Флинта? Они шли по очень примитивно составленной карте, где знаки сводились к элементарным рисункам реальных предметов. Кроме того, на карте были и словесные указания в отношении направления движения, которым пираты следовали с помощью компаса. Это были тоже знаки для ориентации на местности, однако знаки совсем иного содержания, нежели естественные предметы либо явления. Это уже знаки семиотического происхождения, предполагающие отчетливое дополнение к тем естественным знакам, которыми пираты и руководствовались в конечном счете, и которые являлись окончательным аргументом для выбора соответствующих ориентиров. Итак, постепенно в развитии практики ориентации на местности примитивные образы и слова подменяют простой набор естественных ориентиров, но эти знаки требуют постоянного подтверждения со стороны соответствующей онтологической реальности.

Зазор между двумя типами реальности резко возрастал, а методы нахождения ориентиров постоянно совершенствовались в период, когда ориентация на ограниченных территориях постепенно сменялась ориентацией на территориях все бóльших по размеру. Возникла примитивная топография, которая вначале была сплошь рисуночной, а позднее приняла более абстрактный, но, одновременно, и более точный характер. Такие методы стали совсем непригодными, когда пришлось ориентироваться на больших географических пространствах, приближавшихся к всемирному. Тогда возникли карты современного типа. Они показывали земной шар в полном его объеме, пользуясь при этом знаками совершенно иного типа, гораздо более абстрактными по сравнению с прежними. И не только сами знаки претерпевали коренные изменения, изменялась и синтаксическая картографическая среда, которая эти знаки обслуживала и организовывала.

Огл.  Синтаксические слагаемые развитой картографии Земли

Рост и значение синтаксиса увеличиваются в любых знаковых системах по мере возрастания в этих знаках степени абстракции. Это хорошо видно на примере карт земной поверхности. Во-первых, возникла необходимость ориентации самой карты в рамках земного шара: потребовалось указать, какая часть планеты показывается на карте и как она сочетается с ликом Земли в целом. Именно для этого придумали схему параллелей и меридианов, которая называется системой земных координат. В ней легко определить положение любого объекта на Земле, назвав номер широты и долготы по присвоенному для них градусу. Любопытно заметить, что уже на очень древних картах (например, у Птолемея) были показаны линии широт и долгот, но только в пределах известной тогда ойкумены. Лишь на значительно более поздних и продвинутых картах, когда стало известно, что Земля шарообразна, эта схема приобрела современный вид. Но еще до того люди понимали необходимость отражать относительное расположение отраженных на карте территорий и расположенных на них объектов.

Кроме этого, потребовалось сориентировать карту по сторонам света, что в какой-то мере связывает нашу планету с космосом: прежде всего, с центром нашей галактики – Солнцем – и с другими объектами солнечной системы. Такая ориентация имеет огромное значение, так как объясняет смену времен года и смену времени суток, а также сопутствующие им явления. Это требуется еще и для того, чтобы показать, с какого места Земли можно увидеть происходящие на небе события, а также когда и что можно увидеть. Но для этого потребовалось обозначить полюса Земли, назвать один полюс северным, а второй – южным; определить воображаемую земную ось и нарисовать на карте экватор. Экватор делит изображение Земли на два полушария, что позволяет повторять зеркальные обозначения с помощью одинаковых значков, но с противоположным знаком (+ или –). Этот семиотический прием позволил значительно уменьшить количество знаков в системе и одновременно привлек внимание к повторяемости событий, происходящих в обоих полушариях, но в разное время года и в различном семиотическом антураже. Получилось нечто похожее на таблицу Менделеева, где пустые места обозначали надежду на открытие новых химических элементов. Так же и на карте. Если в одном полушарии обозначали что-то общее для всей планеты, то вставал вопрос, а не следует ли это сделать и на карте другого полушария.

Дополнительными значками шифруется ориентировка карты по сторонам света. Для этого первоначально использовали розу ветров, а потом просто согласились считать верхний край карты ориентированным на север и определять по этому признаку остальные стороны света соотносительно с остальными краями карты. Значительную роль играет в размещении объектов на карте ее масштаб. Он изначально очень мал по сравнению с реальными размерами изображаемых объектов. В пределах принятых для карты размеров ее масштаб варьирует количество объектов и их размещение в том или ином фрагменте карты. Он также позволяет/не позволяет отразить в используемых знаках их подробности и детали.

В семиотической терминологии я вынужден был прибегнуть к терминам, отражающим все вышесказанное. То, что появляется в поле обзора на карте, я назвал семиотическим полем, а квадраты сетки параллелей-меридианов получили название фрагментов семиотического поля. Оба компонента плюс масштаб карты и математические проекции для изображения земной поверхности на плоскости были определены как ориентировочные признаки картографической знаковой системы. Это позволило мне перенести названные признаки на любую знаковую систему. Их можно применить для анализа дизайна страницы текста, для разбора поэтических особенностей того или иного стихотворения в терминах поэтики и тому подобное, до бесконечности. Так что эти термины можно использовать для ориентации в любом семиотическом пространстве.

Ориентировка на местности по карте представляет определенные трудности. То, что изображено на карте, глобусе и даже на навигаторе, предстоит совместить с тем, что мы наблюдаем в реальности, а этому приходится учиться долго и упорно. Трудности возникают потому, что в дело включаются абстрактные знаки, иногда совершенно непохожие на изображаемые ими предметы. И чем абстрактнее эти знаки, тем труднее ориентироваться в семиотическом тексте. Поэтому так трудно для непосвященного понять математические или химические преобразования, а не разбирающемуся в музыке прочитать нотную нотацию. Однако специалисты это успешно делают, что доказывает, что за кодировкой скрывается нечто реальное и доступное для тех, кто вплотную занимается ее расшифровкой.

Огл.  Пространственная ориентировка в различных онтологических мирах

Трудности ориентировки и создание самих карт многократно увеличиваются, если речь идет о внеземных пространствах. Как найти в них устойчивые ориентиры, когда все перемещается по отношению друг к другу? Ориентиры сравнительно легко выделяются, если мы передвигаемся около Земли, а наша планета и висящие над ней спутники в этом случае могут служить точками опоры. Значительно сложнее обстоит дело, когда мы удаляемся от Земли на большие расстояния. Приходится прибегать к сложным математическим преобразованиям, используя прежде найденные данные о передвижении небесных объектов по отношению друг к другу. По мере освоения космоса эти данные все время совершенствуются и становятся все более надежными. Но здесь возникает иная проблема – проблема различных онтологических миров.

Мы можем констатировать, что Земля и примыкающее к ней пространство изучены нами вполне удовлетворительно и, стало быть, мы можем в нем ориентироваться с большой долей уверенности. Однако это утверждение справедливо только для нашего обычного и ограниченного земного пространства, которое мы познали самым непосредственным образом. Оказалось (и это было сенсационно и поначалу обескураживающе), что микро- и макромир должны изучаться заново и на других началах.

По отношению к микромиру (атомам и составляющих их частицам) произошла своеобразная научная революция, продолжающаяся по сей день. Многое уже решено, и мы научились повелевать атомами примерно так же, как мы повелеваем более крупными объектами. Мы научились расщеплять атомы, научаемся их синтезировать, извлекая необходимую нам энергию. Мы овладеваем нано-технологиями и создаем с их помощью новые продукты и материалы. При этом микромир оказался весьма отличным от известного нам обыденного мира. Составляющие его частицы ведут себя непривычно, в том числе они необычно передвигаются в пространстве. Они изображаются иными знаками, а их изучение покоится, главным образом, на математических расчетах и на предположительных выводах, достигаемых на «кончике пера» и требующих затем экспериментального подтверждения. Используемые при этом единицы счисления – пикосекунды, нанометры и пр. – значительно отличаются от обычных единиц счисления. Эти единицы не видны невооруженным глазом, а их практическое воплощение передается машинам.

Поэтому находить ориентиры в этом мире оказывается затруднительным, но мы в нем все же ориентируемся, обращаясь к математическим процедурам, которые опираются скорее на вероятность, чем на точность, и, тем не менее, выполняют поставленные перед ними задачи. Квантовая механика, которую поначалу встретили в штыки, это доказала. Еще более неустойчивой оказывается на сегодня ориентация в макромире. Он от нас настолько далек, а технические средства, которые способны его основательно изучить, находятся в таком зачаточном состоянии, что говорить по его поводу что-то определенное было бы самонадеянным. Но, проецируя на него то, что достигнуто в отношении микромира, можно надеяться, что человеческому гению будет доступно и это отдаленное от нас на миллионы световых лет пространство. В конце концов, всего какое-то столетие (а то и меньше) отделяет нас от полного скептицизма по поводу того, что человечество оседлает атом и расшифрует геном человека.

Огл.  Ориентация во времени

Ориентация во времени не то, чтобы оказывается сложнее ориентации в семиотическом пространстве, но она сопровождается иными трудностями, специфичными лишь для нее. Ориентация во времени ставит перед собой две задачи: определить точный момент для того или иного события (скажем, для заседания, на котором мне надо присутствовать, и ради которого я изменяю привычный распорядок дня) и определить порядок и временные пределы для серии последовательных событий. Это характерно не только, так сказать, для мини-событий, сопутствующих нашему повседневному поведению, но также касается и макро-событий, определяющих судьбы народов и всего мира. Например, нам важно знать, когда произошла битва при Ватерлоо или когда был заложен город Москва.

И тут выступает главная трудность знаковых обозначений времени – традиционный способ их выражения. Он касается и пространственной ориентации, но я о нем не говорил, поскольку человечество в основном преодолело трудности в обозначении пространства, согласовав общие для всех единицы его измерения. Что касается единиц обозначения времени, то и тут было сделано немало, но дополнительная сложность заключается в том, что исторические события приходится откладывать не на одной общей шкале временнóй последовательности, а на разных и не соответствующих друг другу рядах счисления.

Я, конечно же, имею в виду, прежде всего, различные по своему происхождению и выполнению календари. Они различаются не только принципами исчисления (например, лунные или солнечные календари), но и избранной для конкретного календаря начальной точкой. У каждого народа имеются свои соображения по поводу предлагаемого им календаря, и он будет с пеной у рта отстаивать его преимущества перед другими системами. Еще бы, по календарю определяется образ жизни народа: его рабочие дни и праздники, памятные даты и события. Ни в какой иной области не чувствуется такого давления традиции, как в принятом для данной страны календаре. Но ни в какой другой области нет такой необходимости восстать против традиции, как в вопросе о выборе календаря. Наличие двух типов календарей (как, скажем, это имеет место а Израиле) оборачивается огромными денежными затратами и ежедневной путаницей, абсолютно ненужной в наш век глобальной цивилизации. Однако попробуйте даже намекнуть на целесообразность отказа от традиции в этом вопросе! Между тем, ни у кого не вызывает сомнений, на какой тип календаря следует опираться в обычной практической жизни.

Самостоятельно возникшие календари, рождавшиеся каждый раз на разных началах, оказываются несовместимыми еще по одному важному параметру. В наш век глобальной цивилизации люди пытаются найти точки соприкосновения в самых различных культурах. Различные культуры препарируются еще и для того, чтобы обнаружить в них аналогичные черты и события, непременно приводящие к общему знаменателю. Поэтому время от времени предпринимаются попытки создания единой исторической хронологии, которая, якобы, совмещает события в различных цивилизациях в рамках единой хронологической схемы. В наше время в России разработана Новая хронология, которую часто называют хронологией Фоменко. ^[1]

Попытка эта признана большинством ученых неправомерной и даже ложной, хотя сама по себе она отражает благородное стремление найти общие моменты в культурах и истории совершенно различных стран. По-видимому, нам придется смириться с тем, что до наступления эры глобальной истории события и мышление различных этносов во многом не совпадали друг с другом и развивались по разным векторам. Лишь с появлением современной эпохи, построенной на научных основах, удалось переломить естественный ход событий из многополярного в более или менее однополярный. Так, нам удалось совместить время в разных точках Земли в единой схеме поясного времени. Но эта же схема свидетельствует о том, что прежние системы времени в разных странах развивались по-своему, вне согласования. Она же свидетельствует о том, что создание общих схем возможно и что оно приводит к улучшению условий существования людей, несмотря на то, что они – эти схемы – обратной силы не имеют.

Огл.  Многоязычие и единый язык для всех

Существование множества естественных языков (многоязычие) мешает общению людей и существенно затрудняет ориентацию в семиотическом пространстве. Поэтому многовековой мечтой человечества было построение единого языка для всех. Со временем отчетливо выделились два направления поисков такого языка: построение искусственного языка и выделение одного из языков как средства межличностной коммуникации для всех людей на земле.

История изобилует попытками создания искусственных языков. Среди адептов этой идеи были такие гиганты мысли как Готфрид Вильгельм Лейбниц и Рене Декарт. Было предложено более сотни проектов искусственных языков. Среди них выжил только один, и им успешно пользуются на практике. Это – эсперанто, который был создан молодым евреем из Литвы Лазарем Заменгофом (80-е гг. XIX столетия). Тем не менее, в процессе его использования эсперанто проиграл в соревновании за право представлять единый язык человечества современному английскому.

Как на практике проходило выделение единого международного языка? Оно происходило на базе завоеваний одних народов другими и продолжительного господства более продвинутых цивилизаций над слабыми и отсталыми для своего времени этносами. Разумеется, с позиций сегодняшнего дня такие завоевания называются оккупациями и справедливо осуждаются. Но объективно в данном случае зло оказалось способным принести с собой и добро. В процессе управления слабыми нациями в них путем ежедневного общения привносились прогрессивные для своего времени способы поведения и значительно более продвинутые языки.

Начало создания европейской цивилизации, заложившей основы цивилизации глобальной, произошло в Древней Греции, где были разработаны основы подлинного научного мировоззрения, а также этические и политические понятия, позднее ставшие универсальными. Они распространились за пределы собственно Греции по всей территории известной тогда ойкумены (и даже дальше) в результате завоеваний Александра Македонского. Возникла огромная империя, которая и после ее раздела ведущими военачальниками после смерти Александра оставалась греко-ориентированной на многие столетия. Здесь властвовал древнегреческий язык и основанная на нем передовая для того времени культура.

Вот что пишет по этому поводу Гарольд Гоад, на взглядах которого базируется моя идея: «В период завоеваний Александра Македонского греческая цивилизация достигла своего апогея. Быть культурным означало быть просвещенным как греки, даже если ты не был греком по рождению. Каждый, кто претендовал на такое звание, гордился приобщением к греческой культуре, знанием греческой литературы и обычаев и твердым убеждением, что эллинизм представляет собой более высокую форму интеллектуального содержания, нежели побежденные им анархия и варварство».

Одна великая цивилизация сменяла другую на все более обширных территориях, что означало проникновение языка победителей на завоеванные пространства. Даже после достижения самостоятельности прежде отсталые территории сохраняли некоторые ценности, привнесенные завоевателями. В число таких ценностей входил и язык мощных держав, который каждый раз все больше приближался к статусу языка международного. Наконец, в середине XIX века возникла Британская империя, распространившая английский чуть ли не на половину мира. После ее распада выяснилось, что вновь обретшие независимость государства продолжали пестовать английский язык, – язык огромной культуры и ведущих технологических достижений.

Так возникла база для получения английским ведущего места среди других языков. В настоящее время осознание того, что английский язык выступает в качестве основного средства коммуникации в мировом масштабе, окончательно утвердилось. Им пользуются на всех международных встречах, на него ориентируются дипломаты всех стран. На нем издается большинство печатных изданий и ведется переписка с помощью компьютера. Но самое главное, что он изучается как первый иностранный язык в школах большинства стран мира. Это гарантирует английскому дальнейшее упрочение уже завоеванного им статуса международного языка.

Огл.  Концептуальная решетка

Если в предыдущих разделах я касался общих для любой ориентации в семиотическом пространстве параметров, то в настоящем и следующих разделах я буду касаться вопросов, связанных с ориентацией в конкретных знаковых системах. Для перехода к рассмотрению конкретных знаковых систем я предлагаю создавать в каждой отрасли науки и даже в ее разных ответвлениях так называемую концептуальную решетку. Концептуальная решетка состоит из базисных концептов, которые помогают нам выделить специфическую область исследований, обладающую собственным подходом (методами) к такому исследованию. Попросту говоря, я предлагаю снабдить каждый научный подход своим набором концептов в их иерархическом построении, которое отражало бы место и роль данного направления среди всех иных. Любой лектор, начинающий читать курс по какой-то дисциплине, может сделать это, показав слушателям решетку основных концептов своего научного направления (что во многих случаях и происходит). Тогда от общих рассуждений об ориентации внутри семиотической реальности мы перейдем к ее практическому воплощению в отдельных науках и научных школах.

Ниже в качестве примера приведена концептуальная схема правовых наук, как они понимались в Советской России в середине прошлого столетия, когда я изучал право в юридическом вузе.

В этой схеме я не претендую на точность: она показана лишь для демонстрации моей мысли о необходимости создания такого рода решетки в любом научном направлении. С одной стороны, она определяет содержание каждой конкретной клетки, а с другой – ее место в ряду всех прочих подходов и направлений внутри полного набора всех ответвлений на любом уровне решетки. От каждой клеточки можно построить продолжения, которые определят ее дальнейшее развитие. Каждый член научного сообщества может найти место в своей науке, пользуясь этой схемой. А соратники одинакового научного подхода смогут, пользуясь ею, обосновать собственную парадигму действий. Надо только отразить в ней правильные и последовательные ступеньки, по которым концепты данной науки идут ко все большей конкретике исследуемого материала, и разместить на каждом уровне все принятые на определенном этапе научные школы. После этого можно будет говорить об ориентации в пределах конкретной семиотической системы.

Огл.  Логики действий внутри семиотических систем

Логикой в данном случае я называю устойчивый и последовательный способ действий, который при решении любой задачи приводит нас к наиболее приемлемому результату. В ориентации и действиях пользователя соответствующей знаковой системой я насчитываю четыре вида логики. Они собираются в специфический набор, который определяет алгоритм действия внутри данной системы. Такой комплекс я называю логическим графом и полагаю, что граф меняется от системы к системе, а мы можем легко проверить такого рода изменения при коренной смене парадигм систем разного класса. Например, легко просматривается увеличение веса синтаксиса в знаковых системах большей степени абстракции, что ведет к увеличению доли логики системы по сравнению, скажем, с логикой соответствия. Пора, однако, перейти к характеристикам каждого вида логики, о чем и пойдет речь далее.

Логикой соответствия я называю отраженные в системе знаков характеристики того сегмента онтологической реальности, отражением которого занимается та или иная система. Скажем, в живописи художник может поставить себе целью наиболее похоже отразить природу (пейзажная живопись) или людей (портретная живопись). Тогда можно легко оценить, достиг ли художник своей цели, сравнивая картину с оригиналом. Абстрактная живопись открыто протестует против логики соответствия и занимается совершенно иными вещами. Следовательно, в одной и той же деятельности мы наблюдаем разные логические подходы и, соответственно, должны варьировать свои оценки достижений людей, занятых одной и той же работой.

При замерах земельных участков в землепользовании мы отражаем характеристики того либо иного участка в некоторых достаточно абстрактных знаках, которые при соответствующей расшифровке, тем не менее, претендуют на адекватное отражение характеристик данного участка. Это – тоже логика соответствия. На привычной для нас физической карте те же самые участки показаны совершенно иначе. Несмотря на это, в высшей степени абстрактная физическая карта тоже призвана отражать особенности земной поверхности, и мы пользуемся именно ею для ориентации во время путешествий и походов. Логика соответствия является ведущей среди всех других видов ориентации в рамках семиотической реальности, но она не является единственным типом логики, применяемой для этой цели.

Следующим видом логики является формальная логика нашего мышления, включающая в себя логику силлогизмов, логику высказываний и некоторые другие логики. Она характеризует наш личный мыслительный вклад в оценку сложившейся ситуации и принятия решений по дальнейшим шагам, предпринимаемых нами. Формальная логика действует на всех этапах того или иного процесса от его начала и до конца, как, впрочем, и любой тип анализируемых мной сейчас логик. Просто на некоторых этапах каждый тип логики выступает на первый план и является решающим. Так, например, при покупке земельных участков (я продолжаю прежде упомянутый пример), получив соответствующие документы об особенностях нескольких выставленных на продажу участков, мы, еще не выезжая на место, устанавливаем по предварительным данным свойства нескольких участков, и только по этим данным решаем, с осмотра какого участка мы предпочитаем начать. На этом этапе мы задействуем, прежде всего, наши умственные способности и наш опыт в такого рода делах. Более того, иногда на этом этапе мы приглашаем участвовать в обсуждении экспертов-риэлторов. Лишь после тщательного обдумывания мы приступаем к следующему этапу.

Третьим видом логики мне представляется логика знаковой системы, в рамках которой мы пребываем. В этом плане, скажем, мы приезжаем на место заинтересовавшего нас участка земли и осматриваем его. Часть вещей становятся очевидными, но всегда остается скрытая для нас часть. Допустим, на участке нет колодца, но у нас есть предварительные данные о возможности его бурения, предполагаемой его глубине и о сумме необходимых для этого вложений. Это все знаковые данные и не больше; их реализация может затянуться и стоить значительно дороже заложенных в проекте сумм. Мы, разумеется, стараемся получить наиболее точные экспертные оценки, но и специалисты в этих случаях до завершения конкретных работ не могут быть уверенными в своих оценках до конца и предпочитают высказывать лишь вероятностные утверждения. Все такие утверждения проверяются, в конечном счете, на практике.

Наконец, четвертым видом логики является логика приложения системы. В зависимости от нее мы по-разному интерпретируем свои выводы и результаты предпринимаемых шагов, и по-разному их демонстрируем по ходу выполняемых работ для различной аудитории слушателей. Скажем, при покупке земельного участка мы иначе интерпретируем события, сообщая о них в семье, по-другому обобщаем события, ведя о них разговор со специалистами и пр. Мы также неоднозначно резюмируем события в любой момент их реализации на практике.

Наличие четырех видов логики при работе со знаковой системой является кардинальным отступлением от обычного и обобщенного довода «это нелогично». Приходится рассматривать вопрос о том, «нелогично с какой стороны, какой вид логики при этом нарушен». Неудачи системного анализа могут объясняться тем, что неправильно были выбраны внесистемные ориентиры, что система обрабатывала не те объекты либо делала акценты на неверных связях между ними. Или при этом были нарушены требования формальной логики. Или сама система была использована не по правилам и была интерпретирована неправильно. Иначе говоря, мы вынуждены в любом случае применять многофакторный, а не однофакторный анализ, опираясь на граф четырех логик, описанных выше.

Огл.  Четыре типа логики во внутрисистемных исследованиях

Имеется еще один поворот рассматриваемой проблемы. Четыре вида логики присутствуют и тогда, когда решаются проблемы в пределах онтологической реальности, и тогда, когда речь идет о проблемах реальности семиотической. В последнем случае мы не выходим за пределы знаковой действительности и отсрочиваем возможность немедленной проверки наших выводов в онтологии. В связи с этим меняется обстановка и характер наших рассуждений. Мы должны тогда с самого начала понять специфику нового подхода и принять, что иногда система сама выдвигает посылки для его внедрения. Как же это ощущается?

Обычно специалисты приходят к выводу либо о необходимости произвести ревизию системы, поскольку имеющиеся в ней алгоритмы не способны решить стоящую перед ученым задачу, либо ими просто ощущается неполнота имеющейся системы. Так, придя к неординарным заключениям о строении атомного и субатомного мира, ученые не смогли решить его загадки с помощью математики, которая на тот момент была в их распоряжении. Поэтому они выработали совершенно иные математические подходы, приспособленные к их нуждам.

Второй подход базируется на заключении, что сама теория нуждается в доработке. Так, в древнегреческой математике (в школе Пифагора) была принята посылка, что любое число можно выразить целыми или дробными числами. Оказалось, что это не так, что существуют ситуации, которые требуют для себя дополнительных математических построений. Были предложены иные числа, которые вначале назывались мнимыми, а затем вошли в математику как комплексные числа. Их невозможно представить в ряду натуральных чисел, но можно увидеть на графике так называемой комплексной плоскости. Тогда они помогают решить некоторые задачи, неподвластные натуральному ряду чисел. И это является решающим доводом для их принятия в число математических данных. Многие математики предпочитают решать задачи по улучшению математических систем, а не чисто прикладные задачи с помощью уже имеющихся ресурсов, но это уже дело вкуса. Критериями эффективности предлагаемых новаций в период до их эмпирического подтверждения является их «вписываемость» в уже имеющийся математический корпус, эстетичность и удобочитаемость новых знаков по сравнению со старыми методами записи и, разумеется, те четыре типа логики, о которых шла речь выше. Только тогда эти четыре вида логики соотносятся с материалом из семиотической, а не из онтологической реальности.

Огл.  Последнее замечание

Я хотел бы завершить свой экскурс возвращением к тезису, высказанному в самом начале статьи, о том, что по мере возрастания абстракции в знаковых системах зазор между онтологией и семиотической реальностью становится все более очевидным. Если это так, то к чему наши старания придерживаться закономерностей семиотики – они ведь противоречат ориентации в пределах онтологической реальности? Да, противоречат, но для противодействия этому мы применяем специально созданные противоядия. Хотя сначала мы все-таки сталкиваемся с фактами нестыковки и выясняем ее причины. Вот несколько примеров.

Вот пример из области пространственной ориентации, одновременно связанный со временем. Начнем с путешествия Магеллана. Как известно, оно было первым кругосветным путешествием в истории человечества (1519 – 1522). Потратив три года и пережив многочисленные приключения, экспедиция завершила плавание, в котором погибли почти все его участники, как и сам Магеллан. Но достигнув Испании, моряки с удивлением узнали, что они отстали на целые сутки от того календаря, которым они пользовались на кораблях. Они так и не поняли причин отставания; для этого надо было знать, что земля крутится вокруг своей оси и что они плыли «против течения» (против направления кругового движения земли). За время путешествия земля набрала лишние сутки по отношению к местному времени на кораблях Магеллана. Этот сюжет впоследствии использовал Жюль Верн в романе «Вокруг света за 80 дней». Только после того, как люди узнали о шарообразности планеты и о ее круговом вращении, была понята разница между системой отсчета времени в онтологической схеме (общеземное время) и местным временем того, кто совершает кругосветное путешествие. И только тогда стало возможным введение поправок на образующийся между ними зазор, который было необходимо нейтрализовать.

Аналогичным примером служит построение годовых календарей. Каков бы ни был принцип их построения – лунный ли это календарь либо солнечный, – невозможно построить календарь с одинаковым числом суток в году просто потому, что полный оборот Земли вокруг Солнца не делится на сутки, если принять сутки за делитель в этом исчислении. Всегда остается остаток, который приходится учитывать, поскольку люди живут в рамках именно суток. Поэтому в каждом случае приходится делать поправку на оставшееся от деления время. Только поправка в лунном календаре оказывается значительно большей и менее удобной.

Например, в лунном календаре, принятом в Израиле, основной пересчет проводится через 19 лет, а в промежутках набегает очень значительная разница между фактическим временем и временем, вытекающим из календаря. Расчет дней по календарю значительно отстает от фактического времени, что мешает проводить праздники и памятные даты в один и тот же день и даже месяц года. Для устранения разнобоя в течение столь длительного срока были приняты два вида поправок. Поправка в виде дополнительного месяца «адар» вводится раз в четыре года, а полная ревизия календаря происходит один раз в 19 лет. В принятом повсеместно григорианском календаре разноголосица значительно уменьшается: поправка в виде 29-го февраля, вводимая раз в четыре года, приводит календарь в соответствие с космическим порядком. Поэтому григорианский календарь и принят в повседневном обиходе в большинстве стран мира.

Не следует думать, что нестыковки между семиотической картиной и отраженной в них онтологической действительностью касаются только проблем со временем. Я их просто привел потому, что они весьма показательны. Возьмем проблему с числом пи – математической константой (3,1415…), выражающей отношение длины окружности к длине её диаметра. Число пи невозможно вычислить до конца, что, в общем-то, не мешает его практическому применению. Мы вполне удовлетворяемся на практике неким приблизительным результатом в тех пределах значений числа пи, которые нам известны. Это и есть наш подход к преодолению разногласий между онтологической практикой и ее знаковым отражением в данном случае. Отрицая это обстоятельство, мы замахиваемся на приблизительные числовые показатели в целом. То есть, все усредненные числа, равно как и целые системы исчислений, например периодические дроби, могут быть признаны недостоверными. Но ведь мы ими пользуемся и пользуемся постоянно.

В связи с этим я хотел бы затронуть проблему так называемых философских парадоксов, которая занимала воображение ученых на протяжении нескольких двух с половиной тысячелетий. Ее запустил в философский оборот Зенон из Элеи (490 – 430 гг. до н.э.), и время от времени аналогичные парадоксы возрождали философы во многих поколениях. Парадоксы типа «Ахиллес и черепаха» хорошо известны и многократно воспроизводились в литературе. Я смею утверждать, что мое толкование взаимоотношений онтологической и семиотической реальностей позволяет избавиться от них окончательно и достаточно просто.

Просто надо принять, что эти две ипостаси действительности, претендующие на одинаковый показ происходящих событий, не полностью совпадают и часто не покрывают друг друга. Каждая из них демонстрирует свое отражение происходящего, и в результате мы получаем не всегда одинаковые снимки реальной действительности. Ибо каждая реальность (онтологическая и семиотическая) действует по своим закономерностям и алгоритмам. В конечном счете, мы – люди – должны их совмещать и объяснять, как дополняющие друг друга и как расходящиеся в некоторых деталях. В последнем случае мы пользуемся комментариями к выявленным расхождениям и придумываем поправки для их минимизации.

¹ А.Т. Фоменко и Г.В. Носовский впервые использовали термин новая хронология в 1995 году в названии своей книги «Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима» (М.: Изд-во МГУ)

Февраль 2016 г.

© А. Соломоник