Языку дано содержать следующую пару распространенных понятий - «одинаковое» и «стандартное». Тогда если не углубляться в анализ точной семантики двух названных понятий, то какого рода смыслам дано отличать эти понятия с позиций условно «общего» толкования, а если более точно, то - как некие философские смыслы? Вполне возможно, что данные понятия указывают на свойство предметов предполагать лишь мелкие, несущественные или незначительные различия на фоне того, что они не знают различий теперь уже в существенных особенностях. Если каким-то образом нам доводится использовать что-то «одинаковое» или «стандартное», то самому порядку нашего использования не дано предполагать каких-либо отличий, если мы заменяем одно «стандартное» другим. Другими словами, каждое «одинаковое» или «стандартное» и есть нечто, не составляющее собой особенного, если расценивать его с позиций присущей такому наличию специфики, определяемой как одинаковое или стандартное. Но и сама собой настоящая ремарка – не более чем комментарий к характерным особенностям предмета, составившего собой объект исследования предпринимаемого нами анализа; здесь мы предпримем попытку определения принципов, позволяющих оператору познания определять нечто в значении особенного.

Если реальность взаимодействия носителя познания с миром такова, что понятию «одинаковое» дано обрести существенное значение при построении картины такого взаимодействия, то из этого дано вытекать и факту наполнения мира как нечто одинаковым, так и лишенным возможности уподобления. Если эта оценка справедлива, то какие обстоятельства следует определять как обставляющие, или – какие условия следует отождествлять как обеспечивающие предоставляемую интерпретатору возможность указания на нечто как на «особенное», но - никак не на «одинаковое» с чем-то иным? Овладей мы подобным пониманием, то далее соединение таких обстоятельств или условий в единый комплекс и позволит нам объединение подобных условий в форме представления о нечто «моменте выделения особенного», и, равно, –предоставит возможность анализа «условий наступления» порядка течения «момента». Такого рода посылки и позволят определение предметом нашего интереса теперь уже следующего аспекта - что именно, каким именно образом, и в силу действия какого рода причин подобает определять как нечто свидетельство наступления «состояния готовности» к выделению особенного? И, в развитие подобной постановки вопроса, что именно могло бы воспрепятствовать достижению такого когнитивного результата, как признание особенным, если такое признание уже почему-то невозможно в отношении некоего данного претендента на выделение в значении особенного?

Кроме того, чтобы не создавать впечатления неоправданного академизма подлежащего рассмотрению предмета, начать его анализ и подобает с представления наглядной иллюстрации. Уже само собой подобным иллюстрациям и дано обнаружить, что характеристики неких в известном отношении сугубо «практических» предметов интереса явно позволяют формирование коллекций присущих каждому такому предмету - что особенных признаков, что и разделяемых с чем-либо иным. Положим, мы обсуждаем определенного человека, подразумевая, что его биографии дано предполагать возможность обращения на составляющие ее стадии и таких характеристик, как признание этого человека молодым человеком или пожилым человеком. Тогда как таковой специфике состояния телесности «молодой» или «пожилой» и дано составить по отношению такой многоплановой картины и нечто признаки «особенного», когда как таковые признаки персоналии рассматриваемого лица – теперь уже признаки «одинакового». Отсюда и любое утверждение, включающее в себя ссылку на существование некоего пожилого человека, непременно следует квалифицировать как равно подразумевающее собой и возможность выделения такого признака, как «имплицитная ссылка» на некое иное возможное в наших устах утверждение о существовании именно данного молодого человека, иначе - данного индивида в молодости. Практически такой же в точности картине дано иметь место и в случае наших утверждений, включающих в себя ссылки на существование двух различных экземпляров книг из того же самого тиража. Положим, этим книгам присуще отличие в полиграфическом исполнении, – например, печать на разных сортах бумаги, но в смысле источника заключенного в них содержания им дано располагать нечто полностью идентичным. И тогда наши утверждениям о конкретном экземпляре книги из некоего тиража будут включать в себя особенные оценки его полиграфической специфики и одинаковые оценки содержания, доносимого таким средством поддержания коммуникации.

Другое дело, что как построению подобного рода умозаключений, так и выработке необходимых посылок, а именно – практикам или приемам выделения черт особенного дано покоиться на следовании установкам здравого смысла, но – никоим образом не на теоретических положениях или посылках. Здесь всякому утверждающему и дано следовать принципу, что само собой его право назначения характеристики, определяющей наличие некоей особенности, уже основано на нечто констатации «разумности» определения в отношении рассматриваемого комплекса обстоятельств равно и компонента наличия там нечто особенного. Увы, но философии пока не дано знать той теории, чьи положения позволяли бы определение, в каких именно случаях и правомерно признание разумным возможности такой проективной характеристики, что квалифицирует некое существование как нечто непременно особенное, и где, напротив, совершенно отсутствуют какие-либо основания для задания данной характеристики. То есть - обращая свой взгляд на некий произвольный случай как на нечто «черный ящик», философия никоим образом не предпринимает попытки ответа на вопрос, какой именно порядок предварительного определения природы данного случая или явления и предполагается в отношении возможности выявления присущей ему способности наличия нечто особенного. Философии сложно сказать, чему именно и дано свидетельствовать как таковое «наличие особенного», а что непременно следует определять уже как обычное дублирование еще где-либо реализуемого одинакового, поскольку, положим, для данной проекции всякое различимое в пределах такого случая и дано миру исключительно в виде одинакового. В нашей попытке разрешения подобных проблем нам и следует начать с того, что как таковой случай, открывающий перспективу выделения нечто особенного, следует определять как момент выделения особенного. Напротив, иному случаю, относительно которого правомерно предположение о выделении лишь разделяемого с нечто внешним одинакового уже дано позволять понимание и как моменту исключения всякой возможности выделения индивидуального.

Кроме того, нечто условие интересующего нас предмета «момента выделения особенного» и дано составить тому пониманию, в чем именно дано различаться двум положениям - имевшему место до определения предмета некоего содержания, и - наступившему благодаря отождествлению такого содержания как особенного или, здесь не имеет значения знак идентичности, - как одинакового. Какому бы именно виду не дано было бы отличать подобный «момент идентификации» - и характер момента выделения особенного, и, равно, характер момента исключения индивидуализации, все равно, изначально мы располагаем неким «выделенным, но не различенным» содержанием, а по завершении совершения акта - «не только выделенным, но и различенным». Потому нам и следует понять, а какова специфика как таковой присущей нам возможности адресации только к «выделенному» содержанию, вне его обременения тем или иным характеристическим признаком, и что такое наша адресация к такому содержанию, равно недвусмысленно облеченному и неким характеристическим признаком.

В этом случае нам подобает обратиться к принятию постулатов, - поскольку здесь вряд ли возможно определение теории более высокого уровня, - что и обеспечили бы возможность определения нужных нам принципов. Тогда если нам дана возможность фиксации наличия не более чем «выделенного» содержания и мы лишены возможности осознания чего-либо, указывающего на обладание подобным содержанием и некими характеристическими признаками, то мы утверждаем за таким содержанием лишь единственную особенность - пребывания на положении обособленного или отдельного внутри данной конкреции или комплекса содержания. Если же нам доступна возможность фиксации наличия не только некоего доступного выделению содержания, но и возможность определения отличающих его признаков позиционирования или «в мире вообще» или – просто «в более широкой области», то этим нам дано утверждать и специфику миграции (распространения) такого содержания по миру или по такой области. Иными словами, придание нами некоему содержанию любой из специфик, уникальности или подобия, это не иначе, как оценка его способности допускать такого рода способ выделения или перехода из данного комплекса содержания в другой комплекс содержания. Или – при посредстве приложения к некоему содержанию оценок его способности выделения или перехода из одного комплекса содержания в другой мы и оцениваем данное содержание либо как обособленное, либо одинаковое.

Причем здесь любым образом правомерно и то пояснение, что непременную специфику различного рода видов содержания равно дано составить и специфическим порядкам реализации той же способности и обособления, и унификации. Здесь явно правомерно допущение возможности существования и «непременно уникального» и, одновременно, «ограниченно уникального», и, подобным же образом, и «широко унифицированного», и содержания, допускающего унификацию лишь в неких узких пределах. Тогда если математические формы определять как беспредельно унифицированное содержание, поскольку вряд ли возможно определение области, не допускающей наложения величин, принадлежащих натуральному ряду чисел, то всякое «серийное изделие» следует определять как «слабо уникальное», поскольку стандартность изделия в границах серии то равно и признак его специфичности в отношении «мира артефактов» в целом.

А далее мы позволим себе придание нашему анализу той последовательности, для которой ее исходной точкой и правомерно избрание позиции в виде нечто характеристики «широко унифицированного содержания», то есть - содержания, для которого исключены другие варианты пребывания в других комплексах содержания, помимо варианта пребывания, отличающего это содержание в настоящем комплексе содержания. Здесь нам явно дано следовать давно уже проторенной дорожкой, в частности, разведанной математической логикой, собственно и определяющей данную особенность под именем «свойства рефлексивности». Согласно математической логике -

То есть – признанию некоего содержания, в свою очередь, принадлежащего некоему комплексу содержания как «рефлексивного» и дано означать его отождествление никогда не особенным содержанием, но всегда таким, каким его подобает понимать являющимся и во всяком вообще существующем комплексе содержания. Тогда момент выделения «отношения рефлексивности», одновременно, это и обозначенный выше момент исключения индивидуальности, то есть - указание на наполнение некоего комплекса содержания и таким видом содержания, что непременно позволяет только такую, и никакую иную фигуру включения в любой возможный комплекс содержания. Или - это та самая специфика «одинаковости», отличающая содержание, уже выделенное в комплексе содержания как «отдельное содержание», акт выделения которого ни в коем случае не позволяет признание «моментом выделения особенного».

Из всего этого с очевидностью следует, что любому содержанию, уже не позволяющему признание «широко унифицированным содержанием» дано соответствовать и такому моменту выделения особенного, что уже следует из бытования той «более широкой области», что допускает разнообразие включения вариантов этого содержания в различные комплексы содержания. Другими словами, условие действительности «момента выделения особенного» - это условие бинарного порядка; как условие оно позволяет определение не всюду, но лишь там, где условием закрепления такого элемента содержания в некоем комплексе содержания со «стороны данного элемента содержания» возможно обращение специфики объема условий в размере двух и более условий. Напротив, для всякого числа как нечто заданного природой его «происхождения» это и непременно условие «принадлежности ряду натуральных чисел». Тогда допустимо и то развитие такой «логики», когда правомерна реальность что содержания, допускающего отождествление как «потенциально претендующее на положение особенного» и – подобает существовать и «широкой области», где для такого содержания должна быть предоставлена и возможность «неодинакового включения» в разные комплексы содержания. Соответственно, и специфике содержания, «потенциально претендующего на положение особенного», уже непременно дано отличать и те виды и формы содержания, что никак не допускают наделения характеристикой «широко унифицированного» содержания.

Тогда какой существенный опыт и дано добавить в нашу копилку равно и знанию такой специфики мира, чем правомерно признание «момента выделения особенного»? Знанию данной специфики и дано сообщать понимание особой условности специфического качества содержания, или, точнее, понимание предмета, что именно следует определять как «критериально значимую» специфику, порождающую возможность отождествления форм содержания. Важно понимать, что, главным образом, миру дано преподносить нам некие комплексы содержания, непременно обнаруживающие способность действия в мире или миграции по миру уже любым образом в солидарной форме, и одновременно требующие определения не в подобной солидарной форме, но в различении специфики составляющих данные комплексы элементов содержания. А уже по отношению практики фиксации этого особенного содержания и дано обнаружить существенность и нечто различению специфики характера проявления особенностей, присущих подобного рода элементам. То есть – такого рода элементам дано проявлять себя либо как нечто особенное, поскольку им так дано заявить себя в составе некоего комплекса, либо – они проявляют себя как бы «сами собой», поскольку таковы в каком бы то ни было комплексе содержания. Само же собой существенному значению момента выделения особенного и дано вытекать из того обстоятельства, что анализ практически не реализуем в отсутствие осознания аспекта, с каких именно позиций и следует трактовать тот или иной элемент содержания - либо признавать его универсальным содержанием, либо – не иначе, как частным содержанием.

Но вряд ли дано оставаться тайной и тому положению, что предшественником настоящего анализа и правомерно признание предложенной Аристотелем теории «формы и содержания». Но дело в том, что положение, собственно и определяемое Аристотелем как «форма», а мы - как «унифицированное содержание» оно в принципе, за исключением «широко унифицированного содержания», носит релятивный характер. Помимо прочего, этому дано следовать и из как таковой современной математики, где возможность «широкой унификации» содержания исключает возможность принятия в качестве начальной позиции взаимно не совместимых аксиоматических установлений. Для математики вполне естественна и та тенденция ее развития, в силу которой отождествление натурального числа как таковым «натуральным числом» не обращается и нечто же достаточным представлением, составляя собой лишь условное представление, хотя, на наш взгляд, подобное решение и следует понимать отчасти не вполне оправданной рационализацией.

Теперь, если предпринять рассмотрение такого предмета, как проблема актуальности осознания такой важной наполняющей мир формации, как само собой «момент выделения особенного», то наиболее существенным источником подобной актуальности и правомерно признание анализа предметов с неопределенностью в составе их содержания условий «целостности» и «собирательности». Конечно, речь идет о как таковой «субъективности» в ее качестве философского олицетворения личностного начала, где и привносимому дано обращаться своим, и концентрическому состоянию «воли» равно дано делиться уже на множественное число «импульсов» такого рода «воли». Философскому рассмотрению предмета «субъективности» практически никогда не доводится включать в себя постановку вопроса, какие именно моменты выделения особенного определяют для него собственно «контур» в сильной степени ре-инициализируемого представления о «субъективном». Для философского рассуждения субъективное как бы «дано», а мы позволим себе противопоставить подобной «простой» манере привнесения субъективности и как таковое понимание ее спекулятивной несостоятельности. Наш подход - это своего рода «подход алгебраиста», не знающего математического выражения в виде «самоё себя», но определяющего запись всякого выражения уже непременно как допускающего манипуляцию его возможного разложения. Или - здесь возможно представление аналогии равно и в форме подхода лингвистики, отрицающей действительность слова целиком, но знающей слово не иначе, как структурированное упорядочение морфем.

Однако если обратиться к возможностям предметного анализа, то в значении обоснования оценки, определяющей субъективность как комплекс содержания, образованного не только посредством различного рода синтеза, но и посредством всякого рода заимствования и дано предстать отличающей индивидуальность специфике ее биографической или опытнической суммарности. В принципе, здесь вряд ли следует предполагать необходимость в особой аргументации, доказывающей собирательные начала субъективности, но прямым образом определяющая существо подобной природы модель информационного взаимодействия не принята не то, чтобы всего лишь философией, но, равно, и психологией и нейрофизиологией. Субъективности непременно и дано оказаться нечто собирательным началом уже в силу самой ее принадлежности классу операторов обработки информации, но подобную трактовку следует понимать источником весьма существенного когнитивного шока, порождаемого этим представлением в сознании философствующего, ориентирующегося на определенные ценностные установки.

Итак, если нам дано рассматривать субъекта, субъективность или субъективное начало, то о каких моментах выделения особенного мы можем говорить в подобном случае? Доступна ли нам в этом случае возможность фиксации только «всего одного» допустимого момента выделения особенного, что и будет указывать на наличие непременно и «только одной», но одновременно «очевидной и неотъемлемой» характеристики субъективности? Скорее всего, подобного рода схему представления субъективности явно следует признать невозможной, поскольку субъективность любым образом следует определять «субъектом проявления» закрепленных в ней навыков или - определять своего рода неотделимой от использования привносимых в нее универсальных навыков. Непосредственно образуемой субъектом картине мира непременно дано строиться то и посредством неких освоенных, а не, скажем, врожденных или мгновенно развившихся навыков, и - строиться в границах тех возможностей, создание которых и обеспечивает наличие подобных присущих ему навыков. Следовательно, в нашем смысле и дано иметь место как нечто характерно специфической возможности выделения особенного в субъекте - тех же уровня или качества владения определенными навыками, как и одинакового в субъекте - теперь уже собственно навыков, в их «качестве навыков» и допускающих закрепление во множестве различных субъектов.

Точно так же как субъект есть нечто неотделимое от телесного начала, так и бытование «духовного» унаследует с этой его духовностью и физический порядок реализации причинно-следственного отношения, где для воспроизводства некоего условия непременно необходимы поддерживающие такое воспроизводство условия, то есть - первоначальные условия. Субъекту никоим образом не присуща способность совмещения в себе или через себя первоначальных условий и, одновременно, - результата использования данных условий. Откуда проявляемая им активность и как таковые формируемые им отношения и следует видеть невозможными в отсутствие их обращения воспроизводящими порядок стадиальной организации, последовательности, обеспечивающей переход от «было» к «стало». Тогда уже как таковое особенное для того или иного субъекта и дано будет составить фигуре «проводки» от было к стало, но, одновременно, этой способности дано предполагать и наложение на общее всем субъектом подчинение общему порядку воспроизводства причинно-следственного отношения. Точно так же и особенное субъекту как «типу субъект» перед, скажем, типами «вещь», «случай» и другими элементами данного ряда составит, например, разумность отношения к востребованию условий, когда одинаковое в таком типологическом ряду уже будет дано составить как таковому порядку, непременно предполагающему возможность формирования реакции в ответ на задание неких условий. То есть – равно и анализу всякого присущего субъекту особенного дано предполагать и его соизмерение с наличием того основания выделения характеристического признака, что составляет собой нечто «область открытую для миграции», воспринимающую некое особенное именно как допускающее вступление во всякое следующее множество характеристик то и как некое другое особенное. Но, одновременно, данной области дано представлять собой и ту область, что исключает внесение в нее любой специфики, наделенной способностью интеграции в любой возможный комплекс характеристик то и непременно в том же неизменном виде.

Здесь мы и позволим себе расценить предпринятый нами анализ как достигший и той степени зрелости, чтобы характеризовать и некую интересующую философию проблему, что, на наш взгляд, не имеет ответа вне соблюдения тех требований, что позволяют задание посредством приложения принципов, из которых исходит предлагаемая нами схема «момента выделения особенного». Итак, для философии важно получение ответа на следующий вопрос:

Характер ответа на данный вопрос фактически и определяет то обстоятельство, что человеческий индивид, «как индивид», в силу унаследования им специфики телесного начала подчиняется общим принципам построения причинно-следственного отношения. Иначе - причинно-следственное отношение, в данном случае - неразъясненное причинно-следственное отношение, неизвестность порядка верификации, - в силу чего и предполагаются как «свободное использование свободного самоопределения», так и - «несвободное использование свободного самоопределения», это и некий общий принцип организации связи телесных конкреций. В таком случае, если, согласно подобному общему порядку, в силу его обязательной стадиальности, момент выбора свободного самоопределения как условия подобного самоопределения - это предшествующая стадия, а именно - стадия выбора, то ее и подобает расценивать под разными углами зрения - одинакового и особенного. С позиций «одинакового» ей и дано обнаружить специфику обычной стадии выбора, что «как выбор» несостоятелен вне наличия некоего многообразия альтернатив, с позиций «особенного» - это выбор именно человеком, что в качестве способного к активному существованию, тем не менее, обременен и условиями неких вполне определенных пределов существования.

Тогда нам подобает позволить себе прямое пренебрежение поиском ответа на вопрос, что, как мы понимаем, предполагает характерную неопределенность постановки, явно допуская и полное изменение формулировки, если, конечно, каким-либо «наукам о человеке» и доведется преуспеть в понимании такой сущности, как «свобода маневра», но – продолжить и вынесением оценки такому гипотетическому ответу. Тогда если кому-либо и дано погрузиться в поиск такого ответа, то ключевой составляющей подобного поиска дано предстать и комплексу обстоятельств «обременения» человеческого существования как таковыми условиями существования. Вслед за разъяснением предмета подобной общей установки тогда уже возможен переход к частной установке «порядка обуславливания ситуаций совершаемого выбора» и рассмотрение того особенного, что отличает условия ситуации выбора от условий существования вообще. А далее, действуя методом сужения «области, открытой для миграции», возможно и рассмотрение ситуацию выбора поведенческой или интенциональной установки в сравнении с ситуацией выбора вообще. Наконец, в отношении еще более узкой «области, открытой для миграции» следует на фоне типовой «ситуации выбора установки» обратиться к рассмотрению и «ситуации выбора свободного самоопределения». Другое решение, уже исключающее такое существенное начало, чем и правомерно признание метода «фокусирующей» конкретизации явно невозможно притом, что рассмотрение подобной ситуативной схемы «в неразделенной форме» не иначе, как прямо противоречит общему порядку формирования причинно-следственного отношения.

Нам же, в завершение, следует выразить благодарность философам, обратившимся к проблеме «свободы выбора свободного самоопределения», что и вознаградило нас возможностью погружения в размышления, приведшие к построению теории «момента выделения особенного», категорически разотождествленного с «моментом исключения индивидуализации».

11.2014 - 11.2020 г.

Литература

1. Смит, Б., «В защиту экстремального (ошибочного) априоризма», 1996
2. Смит, Б., «Логика и формальная онтология», 1989