Современная стадия развития науки - реальность необычного положения, когда обнаружению новых связей или порядков мира явлений дано вызывать осознание ряда устоявшихся стереотипов как явных заблуждений, причем, кроме того, дополняемых их признанием и как недостаточно продуманных предыдущих решений познания. Существенности такого рода проясняемых познанием реалий, достаточных для изменения представлений о реальности вообще и дано вызвать к жизни такое явление практики познания, как идея достаточности отдельного установленного наукой факта для задания на его основе строя онтологии в целом. Подобного рода «стремительному броску» в виде перехода от действительности отдельного открытого наукой факта к определению строя описывающей мир онтологии дано найти выражение в отождествлении именем метафизический скачок. Тем не менее, предметом исследования в данном анализе мы позволим себе избрание не само собой действительности такого скачка, но действительности претензии вполне определенного строя мышления в части понимания некоего, пусть и весьма важного добытого познанием факта как достаточного для определения на его основе порядка построения онтологии. Под углом зрения подобной постановки задачи предмет нашего интереса дано будет составить не как таковой претензии, вытекающей из известности нового факта, но - способности мыслящего воспринимать горизонт научного факта онтологическим горизонтом, той владеющей им иллюзии, что равнозначна убеждению в способности предъявляемой научным фактом специфики определять собой и нечто «онтологический маркер». Тогда подобному выбору предмета интереса, определяющему собой постановку задачи настоящего анализа дано порождать и то следствие, что как таковой предмет исследования здесь дано составить нечто иллюзии осознания онтологической сложности в целом как допускающей исчерпание отношениями и порядками всего лишь известного науке факта.

Огл. Существенная роль произвольного порядка задания понятий

Подлежащей нашему решению задаче дано обнаружить и ту присущую ей сложность, в силу чего вряд ли разумна и какая-либо попытка прямого способа ее решения. Скорее поиску решения данной задачи не избежать и выбора обходного пути - в первую очередь, пути определения особого средства, аналога, метода или специфики достаточных для задания условиям задачи вполне определенного «контура» и, далее, позволяющих выбор способа решения. А в этом случае статусом прямого претендента на роль «особого средства» решения задачи определения природы «иллюзии онтологической полноты» и правомерно наделение нечто формы когнитивной организации по имени произвольный порядок назначения понятий. В этом случае как таковое согласие с предложенной здесь посылкой и определит наш переход к исследованию характеристик данной формы организации.

Согласно «подсказке» присущей нам интуиции наиболее характерную иллюстрацию природы или специфики интересующего нас произвольного порядка назначения понятий дано предложить условно «лингвистическому» примеру. То есть, на наш взгляд, такому примеру дано обнаружить реальность и нечто характерно простой зависимости, обобщающей собой ряд неких отдельных случаев, чему, тем не менее, дано предполагать обращение к выбору в качестве средства обозначения одной и той же именной формы. Кроме того, и этимологическому анализу здесь не по силам выделение и каких-либо различных последовательностей синтеза такого рода «отношения именования». Другими словами, идее данного примера и дано означать предвидение возможности и такого плана обстоятельств, когда в известном отношении «селекции» фонетической формы при наличии характерно различных смысловых привходящих дано повторять тот же самый путь отбора средства обозначения. Положим, подобной специфике дано отличать и введение в речевой оборот фонетической формы «пара» как обозначения супружеской пары и пары проводов в телефонии. Следует обратить внимание, что, как правило, употребление в речи данного имени и имеет место без дополнения уточняющим словом просто в форме произнесения слова «пара», когда значение этого слова получателю сообщения дано определять из соотнесения с контекстом. Подобному имени аналогичным же образом дано предполагать осознание и как средству обозначения бинарной комбинации вообще, и тогда какой бы именно предмет не порождал бы данное сочетание, и как бы не происходил синтез подобного рода связи «имя - смысл», ему равно дано обозначать не более чем условие «принадлежности бинарной комбинации». В подобных условиях носитель естественного языка как бы «естественно» сопрягает с подобным именем то и вычленяемую лишь из контекста специфику предметной принадлежности. Однако имя «пара» - как бы неоправданно упрощенный пример в части требуемой нам иллюстрации.

Тогда мы позволим себе представление некоего следующего примера, хотя, быть может, ему и дано обнаружить характерную условность, но здесь нас оправдывает то обстоятельство, как отсутствие разъяснений, что в ином случае могла бы предложить этимология. Так, этимологии дано сталкиваться с известными трудностями в отслеживании происхождения омонимичных имен, что, в частности, можно видеть на примере русского «бродить». В таком случае пусть дано иметь место некоему слову, положим, слову «раствор», чему и дано претендовать на статус такого имени, чему довелось прогрессировать как характерно омонимичному обозначению двух любым образом «достаточно далеких» друг от друга реалий. Тогда непременно подразумевая реальность такого различия, мы и позволим себе обращение к анализу простого русского предложения «раствор соли струился сквозь раствор ворот». В этом случае русское слово «раствор» и позволит принятие в его отношении того предположения, что развитие языка, как и в ситуации с употреблением имени «пара» и ограничивало себя выделением лишь некоего единственного образа, чего бы и не доводилось обозначать данному имени, - растворение соли или нахождение ворот до наступления раскрытого состояния. То есть с именем «раствор» носителям языка и дано было связывать лишь одну форму образной ассоциации - расхождение чего-либо в направлении разных сторон.

Если этому нашему предположению не дано заключать ошибки, то ему дано определять и некоего исторического «пользователя» языка как непременно подразумевающего нечто образ, характерно общий обоим явлениям - один и тот же для «растворения» и - для «акта раскрытия». И в известном отношении мысли такого говорящего и не дано заключать собой никакой ошибки - и в том, и в другом случае «сжатый», консолидированный в пространстве объект посредством отождествления именем «раствор» и позволяет представление как нечто бытующее в состоянии «распространения». Некоему изначальному объекту - в одном и другом случае, - из состояния ограниченности внутренними связями, что равным образом присуще и растворяемому, и створкам - дано сменить конфигурацию на отождествляемую с обстоятельствами, что или расширяют его фигуру или распространяют на нечто, на что ему не дано было распространяться самому по себе.

Пример смысловой многозначности слова «раствор» важен нам именно потому, что, принимая во внимания присущую ему «логику» мы и обретаем возможность констатации реальности такой практики, как особый порядок становления «мира образов», часто далеко не «параллельный» миру подлежащего обозначению. Законы становления «мира образов» - далеко не обязательно копии законов становления подлежащего обозначению, но они любым образом законы подбора ассоциаций, рациональных с позиций доступной сознанию интерпретатора практики соотнесения. Или, другими словами, «мир образов» - это, так или иначе, но продукт рационализации приемов синтеза образов, иной раз и чуть ли не полностью пренебрегающей рациональностью, восходящей к предметной природе подлежащего обозначению. А потому и не следует испытывать удивления от факта той очевидной диверсификации, чему и подвержен мир образов уже как коллекция или контингент специфических средств, и, что достаточно часто, то и присущей ему отнюдь не должной рациональности в смысле предложения добротного сервиса классификации как такового подлежащего описанию. Отсюда, когда в понимании и дано возобладать своего рода «моторности образного мира», и дано иметь место построению на деле иллюзорных схем, в которых картины природы нечто подлежащего обозначению уже заимствованы не из исследования как таковых реалий, но из «условий комфорта» тех или иных практик синтеза образа.

Огл. Наглядный пример образного максимализма

Положим, наше понимание явления по имени «произвольный порядок назначения понятий» уже достаточно в отношении, что ничто не мешает и нашему исследованию искажения специфики подлежащего описанию, появляющемуся в силу влияния практики синтеза образов. В этом случае чтобы понапрасну не расходовать силы на теперь уже лишние вспомогательные примеры, нам подобает начать анализ рассмотрением такого важного понятия для познания, чем и дано предстать понятию «пространство». Тогда нам следует обратить внимание не на использование понятия «пространство» для отождествления нечто «исторически» составившего для него подлежащее обозначению, обычного «геометрического пространства», но - на те смыслы, что были закреплены за данным понятием теперь уже в порядке референтной рационализации нечто устоявшегося порядка синтеза образов. Конечно же, в этом случае и пойдет речь о присущей описанию специфических математических структур практике использования того же, что и в случае описания физических структур понятия «пространство». В силу подобного рода «включения в контекст» понятию «пространство» и дано предполагать обращение именем класса, заключающего собой как физическое пространство, позволяющее задание посредством геометрических координат, так равно объемлющего и всякого рода пространства событий, по условиям которых геометрическое пространство составляет собой лишь элемент его комбинации с осью времени. То есть математика находит для себя удобным такого рода возможность использования имени и применяет это имя для отождествления неких исследуемых ею структур или порядков ассоциации, положим, тех же «n-мерных пространств». Другое дело, что на наш взгляд, в силу возможности приложения к данной практике предложенной выше характеристики «произвольный порядок назначения понятий», и дано объявиться возможности расценить такое употребление имени «пространство» в математике как рационализацию унаследованного образного начала представления, но никак не в качестве буквально точного представления нечто подлежащего описанию.

Но здесь нам вряд ли следует ограничиться лишь оценочным суждением, и потому озаботиться подбором и широкого ряда аргументов, подтверждающих отнесение использования в математике имени «пространство» к ряду не прямых, но всякого рода «унаследованных» образных построений. Тогда наиболее существенным из числа таких аргументов и правомерно признание постановки как бы «сугубо философского» вопроса о возможности нечто, чему дано обнаружить специфику некоего более общего представления, чем представление о «пространстве». То есть подобную постановку вопроса и следует определять как вопрос верификации той гипотезы, чему дано утверждать реальность некоей типологической градации, охватывающей собой, в том числе, и геометрическое пространство, и - куда более сложную комбинацию «пространства-времени» и т.п. Нам, конечно же, сугубо априорно сложно определить качества этой формы или условности, а потому мы и ограничимся ее отождествлением под именем типологической градации «системы поликорреляции». Или, иначе, принадлежностью группе «систем поликорреляции» и дано располагать всякой из форм, чему дано обнаружить ту форму или порядок обустройства, что тем или иным образом, но допускает возможность координированного изменения сразу нескольких параметров или признаков. При этом такому переходу к практике «координированного изменения» признаков или параметров не дано непременно же означать и слияния в нечто «единую природу», хотя подобная возможность не исключена, но доступна для реализации лишь при наличии необходимых посылок. То есть - не всякий рост вширь в состоянии вызвать и усложнение вглубь, хотя в некотором особом случае такая корреляция и возможна.

Другое дело, что теперь уже в случае признания правомерности подхода, допускающего признание идентичности физического пространства и, можно сказать, не только приравниваемого ему пространства-времени, но и всех остальных еще более сложных n-мерных пространств, в действие и дано вступать фактору референтной рационализации неких представлений, ориентированных на некий порядок понимания действительности. Работающие в области естествознания ученые, в аспекте рационализации преимущественно ими и применяемых методов математического моделирования и видят возможность оптимизации создаваемых ими представлений в употреблении непременно же референтной, но не предметной рационализации. Скорее всего, причиной подобного рода практик и правомерно признание того обстоятельства, что под углом зрения возможностей вычислительного представления всякая система поликорреляции - это основание для постановки характерно похожих друг на друга задач расчета. Однако с объективной точки зрения специфику порядковой аналогии вряд ли следует понимать достаточной для вынесения вердикта и в отношении специфики принадлежности той или иной природе.

Тогда если в смысле специфики вычислительной достаточности некое уподобление тех или иных форм друг другу и правомерно определять как достаточное, то для онтологического представления такое уподобление вряд ли следует характеризовать как должным образом обоснованное. Изменение пространственной координаты в соответствии с обстоятельствами некоей событийной картины и видится здесь уже совсем иным явлением, нежели продолжение определенного существования то равно и в некоем следующем промежутке времени. Здесь достаточно упомянуть о том, что первое будет требовать совершения движения, когда второе в существенной степени будет исходить из условия поддержания консистенции объекта, как бы «само собой» достаточного для обретения своего будущего. Другое дело, что референтная рационализация, практически востребованная базирующимся на вычислительных моделях естествознанием, будет предполагать иные принципы - основание для ее решений и дано составить вычислению значений фактически анонимной с онтологических позиций «координаты», задаваемой в нечто порядке, чья регулярность следует из построения тренда.

Огл. Явление референтной оптимизации и отличающая его природа

Некоторому прояснению контура исследуемой нам проблемы, имевшему место на предшествующей стадии нашего анализа дано существенно облегчить оценку природы некоей «склонности», отличающей представления, ориентированные на вычислительную достаточность видеть в любом действительном объект приложения методик выполнения расчета. То есть - теперь мы располагаем возможностью сопоставления одинаково восходящих к практикам рационализации синтеза образов что лингвистической, что присущей естествознанию практики построения понятий, прямо исходящей из реалий математического моделирования. Как в практике синтеза образов естественного языка, так и в характерных естествознанию практиках познания дано действовать в точности тому же порядку привязки к нечто «общему образу», что, обеспечивая возможность его использования для отождествления различных форм природы не в состоянии порождать здесь какой-либо разновидности омонимии. Тем не менее, прямым последствием подобной практики и правомерно признание того весьма любопытного явления, как появление нечто вряд ли вполне состоятельной «онтологии», что прямо исключает построение должным образом достаточной картины мира.

Тем не менее, подход в виде построения характерно «однобокой» онтологии не просто «как-то», но - в существенной степени функционален, - он обеспечивает возможность выстраивания той характерно «конструктивистской» типологии, что вполне состоятельна для построения на ее основе прогностически достаточных схем. Тем не менее, такого рода представление, вполне достаточное для принятия во внимание лишь ограниченного множества факторов вряд ли достаточно для представления и полной сложности наполняющих мир объектов.

Тогда чему именно и дано обращаться предметом той самой «рационализации приемов» синтеза образов, если и предпринять попытку предложения оценки неких столь свойственных такой рационализации наиболее общих особенностей? Скорее всего, если нам и дано наблюдать подобного рода «рационализацию», то равно дано наблюдать и нечто практику построения проективных или «расширительных» трендов, упорядоченную как исходящая из возможности задания нечто «узла» или отправной точки такого рода трендов. А именно, если вновь вернуться к анализу нашего исходного лингвистического примера, то с такой точки зрения дано иметь место нечто свойству или признаку «парности», и тогда что бы ни формировало пару, положим, «электродвижущая сила и нагрузка» им все равно дано предполагать обращение субъектами бинарного соотношения. Другое дело, что для понимания всего и вся как подлежащего представлению посредством численной модели здесь дано иметь место и несколько иному порядку. Здесь дано иметь место и всякого рода «общности» функций, либо наследующих буквально такие же или просто аналогичные виды или формы аргументов, либо предполагающих те же преобразования, либо - сходных в способности предполагать сведение к неким «связанным началам». Поэтому если в подобного рода рационализации речевой практике в большей мере и дано исходить из своего рода «стереотипа», то вычислительному моделированию как творцу как бы «правил» конструирования понятий все же в большей мере дано принимать во внимание реальность разумно определяемых возможностей оптимизации.

Тем не менее, мы позволим себе ту оценку, что и тот, и другой пример «рационализации приемов» синтеза образов - и есть пример не более чем действия принципа «единства картины», хотя им и дано различаться в части определяющей их мотивации. Тогда уже в части такого рода мотивации математическому моделированию и дано исходить из такого существенного мотива как возможность унификации тех же практик вычислительного моделирования, что очень существенно. А «под горячую руку» здесь также дано попадать и смысловому наполнению понятий.

Огл. Основные особенности акта совершения «метафизического скачка»

После того, как нам удалось хотя бы в общих чертах составить представление о предмете «рационализации приемов» синтеза образов, все равно, даже такое не более чем «контурное» понимание равно достаточно для предложения следующей важной оценки. Тогда если оценивать подобного рода «рационализацию приемов» как любым образом лишь утилитарный подход, то - как таковой подобной практике дано ожидать отождествления как не более чем мнимой форме такой столь существенной когнитивной реальности, чем дано представать метафизическому скачку. Или - некоему имевшему место усовершенствованию представлений познания лишь тогда дано допускать признание как наделенному всеми непременными привходящими «метафизического скачка», когда вновь созданной схеме дано обнаружить достаточность для реализации на ее основе и нечто «консервативной» схемы ведения наблюдения. При соблюдении такого условия под как таковым метафизическим скачком и правомерно признание возможности перехода от картины некоей частной, воплощающейся в заданном определенной природой порядке ситуации к как бы онтологической ситуации вообще. Причем такого рода «частную» ситуацию следует видеть представляемой познанием как отличающуюся спецификой отнюдь не нечто «разомкнутого» состояния, но тем или иным образом порождаемой потребностью в предсказании событий на основании проекций, выстраиваемых посредством использования вычислительных методов. И тогда, если следовать определяемым здесь посылкам, то защищаемым нами тезисом и правомерно признание принципа невозможности совершения метафизического скачка в случае выбора для его совершения такого характерного «орудия подскока» как не консервативная в рамках определенной природы, тем более, в рамках лишь одной из специфик подобной природы картина условий существования. То есть, теперь если и озаботиться предложением возможной иллюстрации, то возможность совершения метафизического скачка вряд ли позволяет реализацию в результате предъявления успехов лишь тех вычислительных по присущему им функционалу методов предсказания течения процессов, что, например, составляют собой основное достижение физического релятивизма. Если в действительности некие физические представления и пригодны для обращения нечто средством совершения метафизического скачка, то, как следует думать, обязательным условием наделения подобной квалификацией и правомерно признание возможности охвата данным представлением любого из многообразия возможных явлений, протекающего в соответствии с подобного рода схемой. Например, для физического релятивизма здесь важно получить объяснение и некоего не укладывающегося в прокрустово ложе релятивистской модели феномена, чем, в частности, и правомерно признание «геометрической скорости». То есть - совершение метафизического скачка и возможно лишь при наличии у призванной служить ему основанием «почвы», на чем и предполагается установка «трамплина» для его совершения, то и некоей физической специфики, представляющей собой то и нечто порядок непременно классификационно упорядоченных, а не хаотически набросанных в эту «почву» явлений.

Возможность наделения некоего комплекса обстоятельств или некоего преобразования метафизическим смыслом и правомерно видеть доступной для обретения лишь непременно тогда, когда в присущей ему роли «почвы» такому комплексу дано обеспечить и возможность задания типологической идентичности для любой реализуемой в некоей природе фигуры комбинации. Такое условие возможности метафизического скачка и следует характеризовать как нечто условие классификационной целостности почвы, обеспечивающей «прочное закрепление» того самого «трамплина», посредством чего и возможно совершение метафизического скачка.

Если подобному пониманию в целом, а не одному лишь принципу «целостности почвы» не дано заключать ошибки, то какими же следует видеть и те же процедуру или порядок совершения «метафизического скачка»? В первую очередь в ответе на подобный вопрос не следует пройти мимо необходимости пояснения, что истории уже дано было знать реальные метафизические скачки, такие как введение принципа инерции или химически идентифицируемой атомарности вещества, кроме того, это же качество дано обнаружить и теории биологической приспособляемости и основанного на ней эволюционного отбора. Тогда в развитие подобного видения «метафизический скачок» и следует определять как любым образом результат так организованного исследования неких обстоятельств или явлений, чему дано было привести к определению нечто фигуры «чистого случая», чему в том же качестве «фигуры случая» дано обнаружить достаточность и для квалификации как фигуры фундаментального случая. То есть - такого рода «фигуре случая» дано представлять собой никоим образом не фигуру «стереотипа случая», но, напротив, обнаружить достаточность для задания того стандартного контура, чему следует являться элементом строения уже любого возможного случая. В то же время такого рода «фигуре» случая дано допускать воплощение и в явлении, содержащем не более чем как таковую фигуру лишь «чистого» случая, а также допускать и различного рода комбинации, каким-то образом заслоняющие идентичность этой «фигуры». Или - если реальности дано показывать случай «изменения количества движения», то это не означает, что данность этого случая опровергает физический принцип сохранения инерции.

В силу правомерности подобных посылок как таковой «метафизический скачок» и следует характеризовать как нечто особенное аналитическое достижение, посредством чего и возможно образование схемы удаления ситуативной составляющей в отношении любой ситуации, принадлежащей некоему множеству ситуаций. Некую выделяемую характеристику или понятность, чьему событию выделения дано обнаружить достаточность для представления в роли «метафизического скачка», никак не следует характеризовать как «тождественную самой себе» в нечто «буквальной трансформации» в явление, но следует понимать таковой с позиции наличия принципов, определяющих разделение «контура явления» и любых «налагающихся на» этот контур условий. А отсюда то и в смысле практики прогресса познания метафизический скачок и следует понимать предложением такого рода решения задачи на отбрасывание привносимых условий, в результате которого и появляется возможность выделения того абсолютного условия, из чего уже невозможно никакое отбрасывание. Потому для реального развития познания метафизический скачок лишь тогда и позволит его совершение, когда познанию будет дано убедиться в следующем: в конечном счете, некий прогресс познания уже позволяет квалификацию и как нечто акт констатации условия, так замкнутого в самоё себя, что из него невозможно никакое отбрасывание. Отсюда в практическом смысле метафизический скачок и есть реальность фиаско множества попыток отбрасывания из корпуса некоего условия того, что в принципе позволяло бы понимание некоторым содержанием, включаемым в такое условие на правах «состава».

Исходя из этого «метафизический скачок» и подобает квалифицировать как особого рода когнитивный акт, совершаемый в ситуации существования множества конкретных решений или представлений о феноменальном разнообразии, в результате которого наступает возможность определения условия, фиксируемого по отношению такого множества на положении простого начала любого из образующих это множество элементов. Отсюда и любое сомнение в простоте подобного условия следует определять как ту специфическую дисквалификацию, чему дано наделять то и вроде бы «метафизический» смысл уже нечто спецификой комбинации, то есть, в онтологическом смысле, спецификой «частного случая». Тогда как таковой «метафизический скачок» и будет позволять признание тем «аналитическим успехом», по условиям которого некоторый прогресс познания и следует определять обеспечившим осознание условия, обнаруживающего такое качество как «исключение для себя какой-либо моделирующей дискретизации».

Огл. Чем именно физический релятивизм - не «метафизический скачок»?

Наше убеждение в достаточности достигнутого здесь понимания реальности или «природы» метафизического скачка и мотивирует нас на рассмотрение претензии одного из наиболее значимых достижений познания последнего времени, физического релятивизма на обладание статусом решения уровня метафизического скачка. Однако мы прибегнем здесь к такому способу рассмотрения этой претензии, что исключает углубление в физические детали и точный научный аппарат, но в состоянии предложить ту трактовку концепции физического релятивизма, что, не выходя за рамки частной оценки этой теории, позволяет определение присущих релятивизму логически выявляемых дефектов порядка построения теории.

Более того, мы ограничим данный анализ предметом своего рода «важнейшей претензии» физического релятивизма, хотя, возможно, это замечательное научное открытие предопределяет и иные существенные метафизические ревизии, а именно, мы рассмотрим предложенный им вывод о постоянстве скорости света и такие его следствия, как не идеальность или «эластичность» пространства и времени. До прихода эпохи физического релятивизма пространство и время как специфические начала физической меры непременно предполагали понимание как идеальные формы, - физической реальности дано было менять комплекс присущих ее особенностей протяженности и длительности, однако чуждые всякой материальной принадлежности пространство время предполагали истолкование как лишенные этой возможности. Появление физического релятивизма в известном смысле и предпослало пространству и времени судьбу представлять собой физические же реалии, эластичные в смысле начала их регулярности. И как таковой подобного рода принципиально важный вывод и был принят многими за новый метафизический скачок притом, что, как мы позволим себе оценить, никакие требования, определяющие возможность совершения такого скачка, физический релятивизм, по сути, и не предполагал выполнять.

В таком случае, какие именно требования к введению новой характеристики или заданию понятности, позволяющие определение непосредственно поступка ее предложения в значении «метафизического скачка», и выпали из поля зрения физического релятивизма? В нашем понимании, физический релятивизм не позволил ни получения «не знающего дискретизации» начала, и - не предложил решения в части определения предмета, не позволяющего приложения к нему каких-либо операций интерпретирующего отбрасывания. Но какие именно основания и позволяют нам заявление такого рода «резких» оценок?

Тогда очевидную полезность и дано обнаружить исследованию того раскрываемого физическим релятивизмом фрагмента картины мира, чему дано предполагать отождествление как нечто «метрологической очередности». Метрологическое обеспечение как экспериментальной, так и практической деятельности обязательно предполагает порядок, когда некое физическое явление, не обязательно столь феноменально конкретное, как длина ступни какого-либо короля, возможно, и лабораторно адаптированное, позволяет закрепление равно и в роли эталона, достаточного для выполнения любого последующего физического соизмерения. С такой целью и производится отбор физического объекта, обеспечивающего поддержание идентичности одной из присущих ему особенностей, - для эталона массы - массы, для эталона длины - длины волны и т.п. Однако привычный метод выбора подобного объекта странным образом не предполагает использования в собственно случае «имплантации модели» физического релятивизма.

Тогда нам не помешает напомнить и ряд обстоятельств опыта Майкельсона-Морли, признаваемого физикой за основное экспериментальное доказательство постоянства скорости света. Каким же именно образом и дано понимать данный опыт концепции физического релятивизма, чему здесь в ее понимании дано составлять предмет доказательства и что в этом случае подлежит отождествлению как метрологический инструментарий, чему следует обнаружить и необходимую для получения ожидаемых квалификаций специфику «эталонного постоянства»? Поиску ответа на поставленный вопрос дано вести и к такой оценке: смысл опыта Майкельсона-Морли для физического релятивизма - смысл нечто «внесистемного опыта», хотя на таком фоне он все же сохраняет значение как одно из положений, как бы «остающихся в преддверии» данной концепции. Физический релятивизм при реализации самого себя как теории уже исключает какие-либо ссылки на данный опыт и, соответственно, не раскрывает его содержание вглубь, но исходит из посылки, что принцип «скорость света постоянна» определяется в физической теории посредством принятия постулата. И, более того, скорость света в качестве способного поддерживать соответствующую идентичность источника и допускает избрание теперь и как такого рода эталон, посредством которого, в конечном счете, и предполагается измерение любого возможного расстояния. Но одновременно физика предпринимает и опыты по определению постоянства скорости света опять относительно некоего постороннего эталона меры, посредством которых она и подтверждает постоянство данной характеристики. Тогда если скорость света фактически так же постоянна, как постоянно что-либо, равно допускающее приложение в значении средства подтверждения постоянства скорости света, то здесь мы не видим простого начала, поскольку видим лишь отсылку к наличию некоторого феноменального разнообразия. То есть, скорее всего, здесь и дано иметь место случаю воплощения в неких феноменах репрезентации того «чего-либо», чему дано находить воплощение в различных субстратных или предметных формах, но как бы не проявляться само собой.

Следующий обращающий на себя внимание момент - распространение света, оставаясь постоянным по скорости (видимо, правильным здесь следует понимать выражение - оставаясь постоянным в дифференциальном представлении), обнаруживает непостоянство по иным присущим ему особенностям. В случае если источник света удаляется от регистрирующей установки, то световой поток отличает специфика «красного смещения», если приближается - то «фиолетового». Здесь по признаку выделения не ожидаемой лишь «линейной» последовательности, но - фактически «картины» событий условию постоянства скорости света и не дано обращаться позволяющим определение «простым», - да, некую характеристику отдельного объекта (света) следует понимать независимой от событий излучателя, но при этом этот объект связан с поведением излучателя наличием характеристик излучения. Кроме того, распространенный вариант критики выводов физического релятивизма содержит, здесь уместно прибегнуть к следующему определению, и условный «пример» образования картины событий, когда некоторый объект определяется развивающим сверхвысокую «геометрическую скорость». Например, если с поверхности Земли послать пробегающий по поверхности Марса лазерный луч, то он способен развить скорость скольжения по поверхности Марса далеко превышающую скорость света. Увы, современное развитие физики не позволяет нам выяснения картины такого события, возможно, здесь вероятны эффекты подобные «пунктирности», но в смысле нашей задачи данное обстоятельство вряд ли существенно, важно лишь то, что физическая теория не определяет пределы внутри которых характеристика «скорость света постоянна» и позволяет задание как элементарное «простое» начало. Просто ради пояснения представленной здесь иллюстрации следует добавить, что в понимании физической теории принципу «скорость света постоянна» дано распространяться лишь на порядки развития события, определяемые как «распространение фронта волны переноса энергии».

Тогда, если позволить себе переход к стадии обобщения, то физическому релятивизму и дано предоставить все основания для отождествления как не обеспечивающего образование «почвы», на которую и возможна установка нечто «трамплина», обеспечивающего совершение метафизического скачка. Тогда основным препятствием к наделению принципов физического релятивизма метафизическим смыслом и правомерно признание присущей этой физической концепции неспособности предложения ответов на вопросы, касающихся определения фигуры ситуаций, содержащих простое условие. Хотя физический релятивизм и определяет некое «строгое условие», но на вопрос, возможно ли понимание подобного условия «простым», пока что эта концепция не предлагает внятного ответа, более того, она как бы и не понимает смысла такой задачи.

Все это и позволяет нам характеризовать предопределяемое концепцией физического релятивизма условие «неидеальности (эластичности) пространства и времени» то и как некоей далеко не достаточной квалификации. Как нам довелось понять, для концепции физического релятивизма, «не способной определиться» с предметом ее возможных оснований, такому условию дано будет обрести облик не более чем характеристики, следующей из некоей вычислительной оптимизации.

Огл. Что же порождает понятийную анархию физического релятивизма?

Как определяет один из предложенных выше принципов, роль основного препятствия в совершении метафизического скачка все же дано принять на себя тому же печальному состоянию понятийного хаоса. Если это и так, то возможна ли фиксация состояния понятийного хаоса и на таком примере, как пример физического релятивизма?

Физическому релятивизму, как мы позволим себе допустить, дано характерно некорректно истолковывать такое понятие, как физическое свидетельство. Да, корпус познания предметной дисциплины «физика» не позволяет иного построения, кроме как образования посредством соединения воедино, исполняемого посредством обеспечивающего такое соединение упорядочения, - то и нечто множества отдельных физических свидетельств, но одновременно невозможно и утверждение, что такого рода практику создания коллекций физических свидетельств и следует определять как универсальную практику. Даже до введения в физическую модель основных положений физического релятивизма, положим, в картине мира классической механики, физическим свидетельствам все же дано было занимать положение особым образом получаемых (извлекаемых) свидетельств. Тогда если вновь обратиться к такой проблематике, как проблематика метрологической базы, то используемые в классической механике физические свидетельства представляли собой характеристики, фиксируемые посредством отождествления с определенными началами, избранными как нечто средства достоверной репрезентации неких феноменов. Время в данной модели время представляло собой время тех или иных часов, масса - пересчитываемую массу определенного предмета и расстояние - пересчитываемую длину своего специфического эталона, заряд - характеристику специфического заряженного объекта и т.д. Такой системе равно же не дано было рассматривать искусственных, но, тем не менее, логически не запрещаемых ситуаций ни с чем не связанного течения времени, нетождественности пространства возможности его заполнения и т.п. В данном отношении классической механике и дано было принимать облик концепции, достаточной для определения таких универсальных оснований, что обнаруживали достаточность лишь в характерных пределах присущей им способности представлять собой эти определенные свидетельства.

Тем не менее, классической механике не удалось избежать и характерно грубого истолкования неких присущих миру явлений, исправление чего предложено теперь уже и концепцией физического релятивизма. Но при этом концепции физического релятивизма дано было унаследовать от своей предшественницы и принцип задания свидетельству рамок его физической конституции, что уже сложно понять, то и в отсутствие какой-либо коррекции подхода, что был принят в классической физике, отчего релятивизм и испытал участь обращения пленником характерного парадокса. Подобному парадоксу и довелось проявиться в том, что предоставляемое системой технического наблюдения свидетельство или показание прибора понималось здесь в своего рода «антипопперовском смысле». Физический релятивизм фактически продолжил исходить из понимания показания нефальсифицируемым, то есть - не предполагающим выделения аспекта особым образом подлежащей воспроизводству ситуации «реализации возможности идентификации», когда некоему данному объему обстоятельств и дано предполагать отождествление как порождающему некую особую возможность метрологической регистрации. Хороший пример механической модели такой ситуации - невозможность измерения упругих качеств шарообразного тела при касании с ним на слишком малой скорости; а еще одним характерным свидетельством непонимания явления «метрологической чувствительности» и правомерно признание той же неизвестности в физическом познании качественно достаточной теории взрыва. В данном отношении физическому опыту и дано предполагать признание как достаточному для фиксации такой характеристики распространения поля, как «постоянство скорости света», но одновременно игнорировать и некую группу явлений, сопряженных с такой спецификой, как, в частности, красное и фиолетовое смещение.

И тогда, что любопытно, через такое не расследуемое в самой своей специфике показание, физический релятивизм и распространяет предлагаемую им интерпретацию на тот вычислительный аспект своих формул, чему и дано указывать на непостоянство характеристик пространства и времени. Согласно присущему нам пониманию физический релятивизм и подлежит отождествлению как потому и определяющий специфику «переменности» подобных характеристик, что он вводит в вычислительное отношение условие «постоянства значения скорости», не расследованное на предмет присущей ему действительной простоты. Действительно, скорость света при любых измерениях постоянна, но, следует подчеркнуть, как таковое подобное постоянство сопряжено и с проявлением при наличии неких условий его воспроизводства то и неких побочных эффектов, что и не допускает признания за ним какой-либо «простоты».

Но поскольку наше рассуждение все же не выходит за рамки философской рефлексии, то, на наш взгляд, представленная здесь аргументация и достаточна в отношении, что нам удалось установить наличие в конструкциях физического релятивизма некоего понятия, которое на деле следует определять как «простое непростое». Физический релятивизм понятийно хаотичен в том отношении, что придает смысл «простоты» понятиям, для которых представление картины сопряженных эффектов уже уничтожает любую претензию на наделение спецификой «простоты» тех феноменов, чему дано лежать в основании как таковой данной концепции. То есть, как нам свойственно понимать, как таковое отсутствие в физическом релятивизме какой-либо концепции «выбора простого основания» и есть наиболее существенный признак его подверженности «понятийному хаосу».

Огл. Характерно особенное когнитивное явление «понятийный хаос»

Как ни странно, но вслед за погружением в предмет отдельных проблем развития точных наук мы вновь позволим себе возвращение к теме лингвистических проблем. Мы вновь вспомним полюбившееся нам слово «раствор» и, согласно нашей оценке, характерную для него мнимую «омонимию». Если современный человек, в отличие от своего предшественника, благодаря широкой эрудиции видит в этом слове омонимию, то его предшественник, мы позволим себе такое определение, испытывая своего рода когнитивный дефицит, предпочитал выделение в данном понятии не условия природы, но условия совершения события. Поэтому для слоя людей, закрепивших в русской речи слово «раствор» этому слову и дано было составлять отнюдь не средство обозначения нечто новообразуемой структуры, но - не более чем средство обозначения порядка протекания процесса, для которого действовало такое условие совершения процесса, как подобающий объем свободы. Для обогативших русскую речь словом «раствор» существовало лишь общее явление растекания, распространения чего-либо в пространстве, что в смысле присущей такому распространению техники уже не понималось существенным.

А отсюда и возможно то следствие, что когда и предполагается оценка закрепляемого в том или ином понятии объема его смыслового наполнения, следует определять как ошибку то допущение, что специфика подобного содержания - и есть подлинная глубина отображения смысла, собственно и ожидающего воплощения в некоем понятии. Исходя из этого, одной из характеристик понятия и дано предстать нечто качеству присущей ему смысловой добротности, в общем и целом близкой добротности представлений его создателя, на что дано обратить внимание и современной структурной лингвистике, разделяющей объемы понятий, чему, казалось бы, дано предполагать воплощение во вроде бы «совершенно одинаковых» понятиях языка кочевых и оседлых народов. Однако, как ни странно, никого до сих пор не посещало и мысли оценить под углом зрения функционала образования понятий и какую-либо научную дисциплину как столь же пристрастную, насколько пристрастны и представления оседлых народов в сравнении с представлениями кочевых визави, или монотеистической религии в сравнении с политеистической и т.п. Казалось бы, решениям науки в современной практике дано проходить проверку на множестве тестов, подлежать рассмотрению с различных точек зрения, оттачиваться до ювелирной строгости, но - и думать о том, что в этих решениях уже окончательно устранена всякая предзаданность взгляда или влияние условия когнитивного дефицита было бы и несколько преждевременным. Если это и так, то - что именно и мог бы показать анализ понятийного оформления результатов научного познания?

Скорее всего, здесь нам и дано наблюдать такое явление, что допускает отождествление посредством приложения особой характеристики «рынок понятий». Познанию в наибольшей степени дано развиваться как системе пусть углубленных и развитых, но, по-прежнему, как и в ситуации воздействия жизненного уклада, неких характерных востребований, где возможность пусть и изощренного, но, все же, реагирования доминирует в запросе на формирование специфики понятия. В силу этого между пользователями понятий и дано складываться среде тезауруса, чьим отношениям дано определять и нечто норму объема признаков, необходимых для передачи смыслов посредством коммуникации. А необходимости в осознании некоего объема признаков дано формироваться не в силу «объективных требований» онтологии, но - в силу требований понимания характера действия, совершаемого в рамках некоей практики. Подобное действие, фактически равнозначное нечто сумме операций, подлежащих совершению для воспроизводства неких изменений, потому и пренебрегает всем характерно внешним для подобной «операционной составляющей», невзирая на какую бы то ни было присущую этому внешнему значимость теперь уже как средству донесения смысла.

А потому всякому «привнесению» в некое представление других связанных с другим операционным порядком условностей дано обращаться и необходимостью формирования нового понятия. Например, в русской речи принято обозначать загородный дом, используемый преимущественно для отдыха, хотя по комфорту ему, быть может, дано и не отличаться от городского, как «дачу», что, собственно говоря, препятствует расширению значения понятия «дом», выражающего собой значение основного места проживания уже на любые возможные места проживания вообще. Или, подобным же образом, наука, вводя разного рода понятия тех или иных «вакуумов», категорически не допускает введения условного идеального понятия «пустота», поскольку и следует в этом тому накопленному опыту познания, что представляет свидетельства того, что всякая очередная расчистка пространства от очередного вида содержания не лишает его и всякого содержания вообще. Тогда что же происходит в случае, когда употребление понятий обращается местом конфликта различных систем и практик ведения операций?

В этом случае и подобает обратить внимание на приводимый Барри Смитом пример «пустой бутылки». Для любителя выпить «пустой» следует определять бутылку, не содержащую какого-нибудь значительного количества пива, когда для санитарной инспекции, проверяющей наличие микроскопических форм жизни на стенках бутылки, эту емкость следует характеризовать как не лишенную наполнения. Подобным же образом и в любой возможной практике - для производственника «изготовленный товар» несет в себе один смысл, для маркетолога - явно иной, «этиловый спирт» в представлении медика и представлении химика-аналитика - несколько разные жидкости. Для практики, в этом случае, уже на деле невозможно выделение «содержания самого по себе» или содержания «вообще», когда видовой характеристике предмета и дано обращаться для практики мерой не более чем «отвлеченной» классификации притом, что меру его подлинности дано составить и нечто «операциональной адаптации» той же основной формы задания предметной принадлежности. Особо показательный контраст между различного рода функционалом задания понятия и дано предоставить как таковой медицине, прямо предпочитающей различение «жалоб» больного и определяемых медицинским исследованием «симптомов».

В таком случае тогда уже мы сами, используя подобного рода различия как основания для определения широкой аналогии, позволим себе оценку, что, казалось бы, отчасти напоминающие друг друга категории «время» физика и время философа - в известном отношении разные категории. Если для физика время не более чем специфика строгой регулярности функционирования часов, то для философа, по сути, не важно, дано ли времени знать регулярную организацию или нет, время для философа и есть символика, выражающая собой специфику истечения. Философ, не вдаваясь в детали процесса «истечения времени», вводит фундаментальный, относящийся к любому, какому только возможно событию физической действительности принцип, определяющий, что время истекает. А потому и прямому сопоставлению не более чем «времени как времени» дано лишаться и всякого смысла в любой возможной как бы «физико-философской» картине мира, поскольку здесь невозможно и избрание основы, о каком именно качестве действительности времени и дано идти речи.

Но, несмотря на это, следует понимать, что проблематике подобного рода переплетений равно дано знать возможность исследования, причем такой анализ явно состоятелен тогда, когда рассуждающему дано приложить усилия и в части осознания предмета «объема понятий» уже для понятий, что допускают вовлечение в построение его рассуждения. В таком случае своего рода «позицией притяжения» понятийного хаоса и правомерно признание того обстоятельства, что понятиям с точки зрения возможности приложения к ним тонких дефиниций никоим образом и не дано предполагать такой возможности в силу отличающей их грубости. Или, другими словами, очевидная грубость операционального (или - функционального) уровня понятий - и есть важнейшее начало формирования массовой структуры такого распространенного явления как понятийный хаос. Познанию, которому дано допускать использование всего лишь предметно выверенных, но никоим образом не операционально уточняемых понятий, и дано действовать как тому наиболее мощному источнику сложения массива тех взаимно несовместимых представлений, что фактически исключают перенесение из одного употребления в другое. Эту оценку и следует рассматривать как то философски достаточное суждение, на основании чего возможно построение и нечто же идеи обращения к «техническому» (смысловому) анализу различий в операциональной «нагрузке» понятий, присущих современному предметному познанию. Не просто разнообразию вариантов операциональной «нагрузки» понятий, но и, главным образом, отсутствию каких-либо представлений о возможности их приведения одно к другому и дано составить собой как бы основную «меру» тех явлений, чему в совокупности дано предполагать отождествление под именем «понятийный хаос». Как таковым же источником порождения понятийного хаоса и правомерно признание того обстоятельства, что при более или менее выверенной специфике предметных оснований объема любого используемого понятия, та же операциональная характеристика такого объема либо не предполагает признания как существенная для фиксации, либо - предполагает обращение и нечто характерно незначимым.

Огл. Заключение

«Цементирующим началом» данного анализа и дано послужить той мысли, что отличительной особенностью современного познания дано предстать и нечто в известном отношении «поспешности» с выводом практических данных на уровень метафизической интерпретации, что и приводит познание к «краху его надежд» в силу непонимания уровня требований обязательных для совершения такого «скачка». Собственно поэтому рождаемой современным познанием как бы «не вполне» онтологии и дано обнаружить специфику на деле неупорядоченного множества нечто пусть даже и принципиально важных конкретных феноменов без обретения какой-либо перспективы его обращения теперь и нечто «достаточной» онтологической схемой. В силу воздействия все той же причины и своего рода метафизическую «сырость» положений современного естествознания следует определять как неотъемлемую составляющую современного «когнитивного пейзажа».

Кроме того, здесь важно осознание и следующего характерного момента - в настоящем анализе мы даже в несколько «избыточно обобщенной» форме рассуждали о вещах, быть может, заслуживающих лишь пунктуально точных квалификаций. Однако данный недостаток, как и составляющая «философской отстраненности» нашего рассуждения все же не составили собой прямого препятствия и в получении вполне определенных выводов.

07.2012 - 07.2020 г.

Литература

1. Шухов, А., «Рутаджизм - следующая стадия материализма», 2011
2. Шухов, А., «Бытие не погонщик», 2011
4. Шухов, А., «Метрологический факт и общая теория комплиментарности», 2006