Быть может, сложно помыслить философскую проблему, что превосходила бы по простоте проблему построения модели базисного отношения мира «тип - экземпляр». Так, если содержание мира определять заключающим собой такую функцию, как переносимость идентификатора, то, казалось бы, сама собой реальность такой возможности - она и прямое основание или «начало» отношения «тип - экземпляр». Иными словами, стоит нам допустить такое свойство идентификатора как возможность его переноса с одного подлежащего отождествлению на другое, то такой возможности уже дано обратиться заданием принадлежности типу, а равно - и действительности подлежащего отождествлению на положении экземпляра. Однако при видимой простоте такого рода схемы, ей равно дано скрывать в себе и некую характерно сложную проблему или проблему далеко не простого порядка наложения идентификатора на нечто номинативные признаки или на формы, предполагающие задание в формате «сущности». Отсюда основным предметом предпринятого ниже анализа и дано обратиться проблеме характера статусов, допускающих задание того или иного рода нормативным форматам.

Тогда вслед определения предмета, подлежащего осмыслению, далее подобает определить условия задачи, подлежащей решению на первой стадии настоящего анализа - а именно, задачи определения нормативной характеристики «тип», если методология определения такой характеристики ограничена уровнем представлений, доступных наивному пониманию. Другими словами, для данной задачи не исключена следующая уточненная постановка - как отношению «тип - экземпляр» дано представляться в присущей естественному языку практике синтеза смысла? Обязанность же решения данной задачи равно же подобает возложить на присущую нам интуицию, то есть - на использование формы опыта, что нам дано сознавать как «наивный», с помощью чего и квалифицировать специфику того обобщающего отношения, что язык теории и отождествляет как отношение «тип - экземпляр». Здесь присущая нам интуиции уже поспешает с подсказкой, что для наивного понимания существенна лишь квалификация «тип», поскольку «экземпляр» для подобного плана комплекса представлений - он всего лишь нечто «простое неопределенное» и, одновременно, уникальное. Далее из следования данной посылке и дано исходить допущению, что использование в естественном языке имени «тип» - не иначе, как указание на наличие нечто «неупорядоченного набора общих признаков, благодаря чему и возможно отождествление носителей подобной комбинации признаков». «Тип», если последовать той трактовке, что адресует ему наивное понимание, это не более чем свидетельство о наличии хаотичной, отражаемой посредством понятия «набор» множественности, или - о наличии коллекции, собираемой посредством объединения неких подобий, представление о богатствах которой хотя и позволяет, но не требует обеспечения какой-либо структурной строгости. Далее, развитию данного принципа дано обратиться заданием характеристики, согласно которой «с позиций типа» экземпляр подобает расценивать как нечто, располагающее полным набором признаков, необходимым для причисления к типу и, помимо того, признаками за пределами такого набора, что выделяет экземпляр как одновременно принадлежащий типу, и - не лишенный и характерных особенностей. Однако нам подобает отказаться опережать события, соглашаясь только лишь с тем, что подобное наивное определение уже вполне достаточно для философского анализа предмета отношения «тип - экземпляр».

Огл. В известном отношении «предшествующая теории» теория подобия

Теперь нашей задаче подобает придать контур такого свойства задачи анализа, что пусть лишь в какой-либо мере отвечала требованиям философской достаточности, или - теперь нам следует попытаться прояснить онтологическую специфику отношения «тип – экземпляр». В качестве одного из оснований подобной постановки задачи нам равно послужит определение онтологической модели, полученное в одной из наших работ и характеризующее эту модель как комплекс представлений познания, развитый до уровня образования замещающей модели действительности, но не равный действительности как таковой. Принятия настоящей посылки явно достаточно для формулировки нашего первого вопроса - чем именно дано обращаться комплексу представлений, что в понимании его построителя допускает наделение статусом «онтологической картины», если по отношению некоей телеологии данную картину и расценивать как заключающую собой что «значимые», что «незначимые» виды наличия? Положим, в одной из географических зон первобытного рая земля укрывает месторождение алмазов, о чем вряд ли ведают аборигены. Аборигенам важно иное - продовольственное изобилие джунглей, прямой источник экзистенционального достатка отличающего их существования. То есть для не причастных высокой культуре аборигенов «социальной игре» в драгоценные украшения дано лежать за пределами их смыслового поля, а «игре» в решение проблем каждодневного существования - наполнять подобное поле. Или - для аборигенов поиск минералов в земных кладовых вряд ли хоть сколько-нибудь значим, это «незначимое» замещение, когда ресурсы, потребные для каждодневного существования - они же и «значимое» замещение.

Полученному только что выводу уже дано существенно упростить выработку столь желаемого нами теоретического обобщения; очевидно, что для экзистенциональной специфики условного первобытного племени минеральные ресурсы, залегающие под поверхностью освоенной им территории в известном отношении «подобны друг другу». Напротив, совершенно иной смысл для аборигенов дано обрести «плодородию джунглей». Тогда значимость нечто «критической» формы прагматической установки и порождает подчинение любых квалификаций, прилагаемых для наделения спецификой «подобия» и «неподобия» равно и нечто же «арбитражному» порядку верификации. Здесь важно то, что некоторым вполне возможным инструментом такой верификации и доводится предстать представлению о разделении сущностей на «типы», и ассоциации их в качестве «экземпляров», принадлежащих такого рода типам. В таком случае, если допускать построение такого рода арбитража как восходящего к порядку связей в известном отношении «положительной» аксиологии, то отсюда и само собой значению типа дано принадлежать нечто общности уподобляемых экземпляров, выделяющихся на фоне неких «не подобных» или не подпадающих под такое уподобление. Если же этот «арбитраж» базировать на отрицательной аксиологии, полной свободе образования произвольных множеств, то такой тип и подобает расценивать как нечто состоятельное в части охвата им всего того, что, как будет следовать из такого понимания, «не сопротивляется» включению в данный тип. В таком случае самим подобного рода признакам, - а любым типам непременно дано допускать разнесение и в соответствии с такого рода «универсальными» типами, предполагая отождествление либо как признакам недвусмысленного сходства, либо как признакам свободной совместимости, - доведется предстать и как нечто фундаментальным началам онтологической селекции условий типизации. Точно так же, если нам вдруг доведется обнаружить возможность выделения нечто, интуитивно понимаемого как общность, но не позволяющего задания на основе такого рода установок типизирующей селекции, то самой его реальности и подобает означать, что как таковому перечню условий селекции - представленному в нашем случае двумя экземплярами, - не избежать расширения. Но пока что онтологической картине либо дано указывать на возможность типизации или же по основанию сходства, либо - по основанию возможности произвольного наполнения некоей коллекции «совместимым» содержанием.

Далее, если последовать присущему нам пониманию, расценивающему отношение «тип - экземпляр» как наделенное качествами онтологической категории, или - наделяющему это отношение качествами базисного порядкового начала, то отсюда задачу теории отношения «тип - экземпляр» и дано составить различного рода реконструкции как такового предмета этого отношения. Можно допустить, что объема возможностей такой теории вряд ли достаточно для выделения всех имеющих место деталей этого отношения, но от этой теории все же подобает ожидать то и непременно характерно точной передачи специфики фундаментальной структуры связи «тип - экземпляр». Как бы то ни было, но квалификации «тип» дано располагать спецификой нечто основания универсализации, а квалификации «экземпляр» - не заключать собой признака, исключающего возможность подведения экземпляра под нечто связанное с таким основанием. При этом неким частным аспектом подобной проблемы равно правомерно признание того положения, когда как таковому «миру на положении множества» дано охватывать собой любого рода условность, представленную в мире на положении нечто «подлежащего выделению». Но тогда подобного рода специфика мира в целом и обращает отношение «тип - экземпляр» такого рода особенным условием, что не исчезает ни при каком возможном представлении или «срезе» мира; то есть - что бы тогда и не обращалось предметом отождествления, все равно любое такое нечто будет вовлечено и в отношение «тип - экземпляр». Если это так, то отношение «тип - экземпляр» - никоим образом не нечто моделирующий принцип, что можно определить как относящийся к определенной теории, отношение «тип - экземпляр» всегда есть внешнее условие состоятельности любого рода теории. Отсюда и любую попытку определения отношения «тип - экземпляр» как «принадлежащего чему-либо» следует понимать заведомо неуспешной; как ни печально, но отношение «тип - экземпляр» никоим образом не позволяет признания объектом той или иной предметной теории. Везде, где только возможно, отношению «тип - экземпляр» и дано заявить себя как нечто та предопытная составляющая, что никоим образом не допускает какого-либо наложения на нее любого рода ассоциации с его порождением в среде определенного опыта (включая сюда и область рефлексивной реконструкции). Тем не менее, настоящая оценка вряд ли доказуема, а потому предполагает принятие в значении не более чем постулата; и если кого-либо и посетила бы мысль о вероятности альтернативной трактовки, то и такому истолкованию невозможно не исходить из такого основания, как постановка вопроса о возможности исчезновения или устранения отношения «тип - экземпляр».

Огл. Типизация, обращенная на предмет «типа» или «упорядочение типов»

Результат, достигнутый на предшествующей стадии настоящего анализа, - представление о нечто особенном предмете по сути «внетеоретического», фактически доформализационного статуса, определяющего собой положение отношения «тип - экземпляр» относительно мира в целом. Однако специфика, присущая отношению тип - экземпляр это не только статус относительно мира в целом, но и проблема «объема» типа, или если сменить формулировку, проблема разрешенной (или – допустимой) мощности типа. В данном случае характеристике «мощности» дано означать нечто объем «охвата», развиваемый некоей отдельной типизацией, каким-то образом уже достаточный для образования тех же «коллекции», сбора «контингента», обустройства или и чего-либо им подобного. То есть - разумным ли дано выглядеть предположению, что не исключено и некое разнообразие возможных конфигураций такого «объема» при проявлении каждой из них и нечто комплекса особенностей «конфигурации объема», отличающего то или иное воплощение отношения «тип - экземпляр»? Тогда и подобает допустить, что роль своего рода «исходных данных» предпринятого нами анализа прямо следует отвести принципу «история неповторима» и выделению в предмете «хода истории» равно и фигуры короля Людовика XIII как ее действующего персонажа. Несмотря на «неяркость» и сомнительное действительное историческое значение этой фигуры, мы предполагаем, что невозможно возникновение ни такой исторической ситуации, ни такой подкрепленной культурной ситуацией индивидуальной психологии, что позволила бы повторение личностных черт данной личности, тем более при нахождении в окружении подобной же исторической атрибутики. Тогда такого рода «уникальности» исторической реальности дано обусловить постановку вопроса, а образуются ли основания для выделения типа «король Людовик XIII»? Или, иначе: если некая онтология предписывает некоторой действительности, если брать ее некую достаточную конфигурацию, не иначе, как смысл неповторимости, то сохраняет ли в подобных условиях свое действие принцип «этот набор признаков не позволяет понимания набором признаков типа»? Позволяет ли «король Людовик XIII» его расположение вне каких-либо пределов типа в сравнении с очевидно подпадающими под типизацию общностями «мушкетер короля Людовика XIII» либо «гвардеец кардинала»? Здесь возможное решение этой задачи и подобает искать в анализе следующих двух проекций: нечто «по отношению самоё себя» и оно же «по отношению мира в целом». Типу, что вполне естественно, дано представлять собой сферу, открывающую для входящих в него экземпляров возможность установления отношения взаимного замещения. Один из мушкетеров короля в смысле телеологии «несение караульной службы» замещает другого, что не означает утраты той воинской частью, под знамена которой он встал, контроля над охраняемым объектом, что может произойти, например, в случае передачи караула гвардейцу кардинала. Но одновременно и король Людовик XIII не в состоянии передать свое правление некоему иному «королю Людовику XIII», откуда ему и дано утратить потенцию образования типа в смысле способности реализации как субъекта замещения другого экземпляра, принадлежащего данному типу. Однако в отношении уникального экземпляра все же дано иметь место, - во всяком случае, нет оснований для исключения такого рода возможности, - и становлению сферы отношений, явно достаточной для формирования метаэкземпляра. Так, если дать себе труд просмотра достаточного числа решений социального анализа, то среди них возможно выделение и таких форм, как «руководитель ленинского типа» или «действия в духе короля Людовика XIII», причем предмет такого рода схем не ограничен сферой ролевых практик активных агентов, что обнаруживает и характеристика «хрупкий как стекло». Отсюда и уникальному экземпляру в части приданных ему возможностей ассоциации в мире равно дано проявить и качества типа, но только притом, что он не формирует типа в смысле возможности вхождения в отношения замещения. В данном отношении с нашей стороны возможно лишь подтверждение той любопытной мысли, что

Если нашему рассуждению о предмете разнообразия типизации довелось извлечь истину, то формацию «тип» дано отличать и существенной корреляции с условием выбора «позиции наблюдения». Тем не менее, обнаружение нами характерной нормативному условию «тип» сложности вряд ли воспрепятствует построению в некотором отношении «собирательного» определения данного нормативного условия, чему в роли определения прямо подобает объединить собой и «заместительную» и «не заместительную» разновидности типа:

Тем не менее, предлагаемой нами схеме равно подобает зафиксировать и нечто безусловный «истинный» тип, или тип, чему любым образом дано располагать возможностью выделения экземпляров, находящихся в отношениях взаимного замещения. Тогда под понятием «тип» мы будем понимать нечто тип вообще, равно построенный на основании присущей неким экземплярам возможности вступления в отношения замещения, и равно на основании более широкой практики, также заключающей собой и отношения метазамещения.

Огл. Статусная квалификация «тип» как форма нечто «рядового статуса»

Теперь очередным предметом предпринятого нами анализа подобает избрать проблему познания и теоретического истолкования отношения «тип – экземпляр». Что за возможности и средства обозначения подобает расценивать как достаточные для задания с их помощью сферы опыта, чьих ресурсов характерно достаточно для осознания действительности отношения «тип - экземпляр»? Поиск ответа на поставленный здесь вопрос и подобает открыть с экскурса в область опыта предметно специфичных наук. Положим, химии дано исследовать процессы образования лишь нечто, наделенного характеристикой «вещество», этологии распространять описание лишь на особенности поведения животных, не предполагая вторжения в область человеческих этики и ментальности. То есть - в порядке своего рода «первоначального» задания некоей предметной области в значении «области опыта» двух названных здесь наук, для одной из них эта область будет определена как область отношений «вещественного состава», а для другой - как область или сфера «поведенческих реакций» животных. Однако здесь равно дано обособиться и такому направлению познания, как наука «математика», чей предмет интереса дано составить нечто произвольному «миру объектов» притом, что рефлексии на реалии насыщенности содержанием мира в целом или присущих ему фрагментов и дано определять для математики перспективы исследования величин или их презентации посредством алгебраических зависимостей. В таком случае, когда математика такова, что ее связям и отношениям дано отличать любой фрагмент мира, то, напротив, не в каждой области мира возможно присутствие элементов области опыта некоей иной науки, например, химии. Прибегая здесь к некоторому усилению такого рода зависимости, мы позволим себе оценку, что если математика позволяет формирование в качестве порождения любой из форм повседневного опыта, то обретение направления химического познания возможно лишь в случае преднамеренного структурирования некоего опыта как набора манипуляций, непременно адресованных вещественной формации. Но правомерно ли в этом случае согласие с оценкой, что, вполне вероятно, и следует из факта в некотором отношении «предметной независимости» математики, что математику подобает расценивать как «науку, извлекающую всё из всего»? И, в развитие данного вопроса, предполагает ли характеристика отношения «тип - экземпляр» и нечто понимание этого отношения каким-либо образом разноизвлеченным, а именно, либо извлеченным математически, либо логически, либо, наконец, осознанным посредством философской рефлексии?

Конечно же, характерная особенность физической действительности - не иначе, как нечто «реальное разнообразие» методов извлечения, например, того же золота и химическим, и физическим способом, что и обеспечивает получение пусть и несколько различного по составу примесей, но, по существу, аналогичного материала. Такая иллюстрация или, куда скорее, аналогия и вознаграждает нас тем представлением, чем и подлежит обратиться нечто предмету тех «оттенков описательности», что допускают наложение на представление о предмете отношения «тип - экземпляр» и той различного рода специфики, что определяет и такой источник как влияние некоего направления познания. Тем не менее, в данных обстоятельствах все же куда более уместно несколько расширить данную аналогию, вообразив картину, когда два специалиста разного профиля - химик и технолог пищевой промышленности - определяют свойства мяса (избранный нами пример условен и приведен для иллюстрации). Химик, положим, с необходимой точностью определяет вещественный состав продукта, но не устанавливает способ забоя, состояние животного в этот момент и его возраст, что, напротив, легко фиксирует технолог, не вдаваясь в тонкости вещественного состава. Если же иллюстративные возможности предложенной здесь аналогии обратить и своего рода «формулой», то от отношения «тип - экземпляр», выделяемого посредством различных интерпретаций и подобает ожидать не только лишь соответствия специфике угла зрения, но и фокусировки на том или ином комплексе частностей, существенных для определенного направления познания. И если подобному пониманию не доводится заключать ошибки, и возможность наложения фильтра следует видеть объективным содержанием условности «тип», то и отношение «тип - экземпляр» подобает расценивать как наделенное некими, по крайней мере, множественно, а то и структурно реализованными элементами содержания, будь то сущности «тип», «экземпляр» или, хотя бы, порядок их связи. То есть данные сущности или же данный порядок и подобает расценивать как располагающие специфическим «построением» в силу того, что наблюдению чего-либо различными средствами дано обеспечивать обнаружение уже далеко не тех же самых «картин видимого». Тем не менее, сколько бы мы не упорствовали в «продвижении» данной концепции, в их собственном роде ни «типу», ни «экземпляру» не дано предполагать такого рода разложения, поскольку им дано представлять собой ни что иное, как нечто начальные констуитивы специфики формата. Но одновременно и неким иным признакам дано отличать и нечто фактуру отношения, уже задаваемого и нечто «форматными рамками», собственно и наделенного возможностью «разнообразия видов воспроизводства», например, разнообразия в части допустимости или исключения условия «открытости для замещения», на что и было указано выше. Вопрос же о «специфических способах» типизации мы оставим открытым, поскольку его предмет все же подобает расценивать как связанный не со столь уж существенной при данной постановке вопроса проблемой метода познания конкретных наук. Так, к примеру, если некая конкретная наука не различает между собой «открытый для замещения» или «исключающий замещение» метод построения типа, то подобную практику и подобает расценивать не иначе, как свидетельством характерной грубости предлагаемого ею подхода. Например, если математике и доводится понимать численный метод средством задания квалификации, находящимся «вне конкуренции» со стороны каких-либо альтернативных форм квалификации, то есть - одним лишь собой и образующим собственный тип, то этим она и обедняет себя тем, что фактически сокращает свое «поле маневра». Тем не менее, с другой стороны такого рода «несовершенная типизация» в некоторой мере оправдана, хотя в любом случае такому решению все же дано носить характер паллиативного.

Огл. Характерный для признака функтор «демонстративности»

Всякое хоть сколько-нибудь допустимое понимание характеристики «экземпляр» состоятельно лишь при закреплении за ним способности замещения пространства в такого рода структуре хранения, чем и дано предстать тому же «типу» теперь уже как нечто наследующему принадлежащий экземпляру комплекс признаков. Отсюда и «признак» в присущем ему значении «более» фундаментальной нормы при посредстве экземпляра не иначе, как «предвосхищает» тип; реальность подобного рода специфики и обусловила нашу попытку поиска ответ на вопрос, чем дано обращаться равно же и норме «признак». Вполне естественно, что тому определению, что нам дано использовать для отождествления характеристики «признак» доводится исходить не из возможности изолированного обретения нечто в мире, но из ситуации обретения такого нечто в окружении неподобного ему содержания мира, когда подобному нечто как представляющему некое «таковое» и доводится выделиться посредством предъявления признака. Следование названным здесь посылкам и обращает признак той показательной особенностью объекта, что указывает на возможность отождествления объекта той привносимой спецификой, чему присущи возможности в известном отношении «проникновения» во «внутреннее» отношение, собственно и порождающее признак в объекте. (Вывод настоящего определения был предпринят в одной из наших работ.) Далее в развитие подобного представления и типологии признаков дано предстать как образующей два типа признаков - один по имени «признак тривиальной ситуации», другой - тип по имени «признак экстремальной ситуации». Следом и признаку тривиальной ситуации дано обрести качества выражающего собой «способность существования», а признаку экстремальной ситуации - выражающего «способность действия», проще говоря - способность сопротивления. Однако такого рода разнообразию типологии все же не дано отражаться на том, что и в одном, и в другом случае и тому, и другому типу дано выражать собой не иначе, как роль или функцию «признак». Тогда если признать правомерность предложенных здесь характеристик признака, то возможно предложение конвенции, определяющей, что если нечто демонстрирует достаточность присущей ему способности обнаруживать открытость для элементов мира, способных поддерживать с ним определенное отношение, то такое нечто и обнаруживает себя как обладатель признака.

Представленному выше определению признака равно дано обнаружить подобающую достаточность и для обращения основанием, что позволяет построение определения экземпляра. В таком случае, в развитие определения «признака», качествам «экземпляра» доводится отличать такого рода формацию, что допускает признание как нечто «более чем признак», а именно ту, для чего наличие признака и раскрывает перспективу интеграции в основанный на подобном признаке тип. Хотя настоящему определению не избежать признания как не избегающему логического круга, но здесь все же имеет место анализ неких элементарных начал, при определении которых практически исключено использование дедукции. Тогда совершенствуя данную схему, мы и позволим себе допущение, что налагаемому на экземпляр «типу, выражающему отношение обобщения (стандартизации) признаков» дано представлять собой и такого рода тип, чьи возможности уже достаточны для идентификации что посредством наделения признаком, что и - посредством указания метапризнака. Другое дело, что идентификацию типа посредством указания метапризнака все же подобает расценивать как специфическую характеристику лишь тех экземпляров, что располагают возможностями их закрепления тогда и посредством задания метапризнака. В частности, ситуации фиксации посредством метапризнака дано обрести воплощение и в практике фиксации численной величины «ноль», где такого рода условная численная «величина» и обращается такой величиной лишь внутри порядка расчета, но никак не самой по себе, в отличие от всех прочих численных величин. Метапризнак в качестве основания выделения типа - он непременно то, что каким-то образом привязано к условию уникальности порождения, будь то во времени или в любой иной среде обретения. Однако для всего того, для чего обращение типом невозможно иначе, нежели посредством фиксации метапризнака не исключена и такая возможность, когда посредством вторичного представительства - того же нуля как точки на числовой оси, ему равно доводится обрести и совместимость с экземплярами, что предполагают отождествление с ним равно и «посредством приведения».

Огл. Отношение «тип - экземпляр» - особенное начало построения мира

Вслед за обретением на предшествующих стадиях настоящего анализа хотя бы «контурного» видения предмета отношения «тип - экземпляр» нам равно подобает выразить объективность данного отношения и под углом зрения его онтологической, а не прагматической данности. Напротив, если пренебречь попыткой обретения такой определенности, то ничто не будет мешать предположению, что отношение «тип-экземпляр» заключает собой содержание лишь налагаемой нами на мир модели, но не как таковую присущую миру действительность. В таком случае анализ онтологической природы отношения «тип - экземпляр» и подобает открыть рассмотрением такого аспекта, как значимость для мира наличия в нем отношения «тип – экземпляр». Скорее всего, важной функцией данного отношения и правомерно признание необязательности замещения некоторым содержанием тех мест или позиций, чьей функциональностью и доводится предстать исполнению ими роли элементов состава некоего, теперь уже организующего их содержания. Или если представить себе мир, лишенный такого порядкового начала, как структуры отношения «тип - экземпляр», то такому миру не дано будет знать наличия в нем тех или иных «кассетных» или «серийных» форматов, включая сюда и структуры симметрии. Если мы прибегаем к фиксации неотъемлемых от мира операций «выбывания и восполнения», протекающих фактически без воздействия на некую порядково обобщающую «представленность», то, тем самым, мы равно выделяем и нечто естественно наличествующее отношение «тип - экземпляр». Стоит миру допустить вхождение в него некоей индифферентной в определенном смысле схемы, как он уже немедленно выделяет и нечто «естественно» представляющее его специфическое отношение «тип - экземпляр».

Но если отношение «тип - экземпляр», каким оно открывается нашему представлению, носит столь фундаментальный характер, то подобному пониманию прямо дано означать признание открытости данного отношения и для наложения на любую специфику любого доступного нам опыта, чему так или иначе, но дано предполагать выделение такого рода сложности (а, фактически, и всякого опыта). Тем не менее, неким доступным для выделения структурам (а пока мы лишь предполагаем их возможность), что подобает расценивать как «углубляющие» практику наложения отношения «тип - экземпляр», дано в смысле структуры нашего опыта принадлежать и нечто особому опыту. Вполне естественно, что некие очевидные формы такого рода «опыта» и дано образовать «опыту» или предмету познания таких наук как логика и математика. Тогда если признать правомерность подобного допущения, то какой именно практике познания дано заключать собой и нечто оптимальный аппарат исследования связи многократного наложения отношения «тип - экземпляр»? Конечно, математика куда более предпочтительный кандидат в обладатели такого рода аппарата, что допускает обоснование посредством следующей оценки. Так, если оценить тот объем возможностей, что доступен для такого направления познания как наука «логика», то для него проблеме «метатипа» практически не дано располагать каким-либо существенным смыслом, когда для математики та метаморфоза, что приводит к образованию метатипа - то не иначе, как основное средство расширения сферы опыта. Если, быть может, началам математики и дано допускать задание посредством такого носителя порядкового условия как «натуральные» числа, то отсюда рациональные числа допускают обращение и нечто метатипической производной натуральных чисел, то есть как таковая возможность математического познания и есть нечто практика или порядок модификации способа типизации. Если же обобщить те возможности, что в подобном отношении присущи логике, то в этом случае многократные попытки выделения в рамках этого направления познания каких-либо «метапорядков» - от «исчисления предикатов» до «диалектической логики» фактически и означали лишь обращение макроструктурным построением все тех же отношений формальной логики. Причем, что любопытно, нормативность подобной «макроорганизации», как правило, предполагала заимствование вне логики. Конкретно для предикатов она принимала вид нечто упрощенной онтологии с ее отношениями «принадлежит, существует и влияет», а для диалектической логики - принимала вид принципа «субъектности» с отличающим подобную «форму представительства» многопозиционным вовлечением в мир. Так, подобному положению уже очевидным образом дано исключать и какую-либо идею выделения метатипа внутри логического анализа, хотя невозможно исключить и такого рода развития практики познания, когда будет обретена равно и возможность задания порядка, что не будет предполагать разделения «логика - математика», вследствие чего и образуется единая область познания «логико-математическая наука». Тем более, подтверждением подобного положения прямо правомерно признание развития и такой сферы опыта как метаматематика; однако, в нашем понимании, подобное развитие все же дано сдерживать такому препятствию, как некритическому пониманию математикой ее собственной области опыта, к предмету которого мы намерены обратиться ниже.

Далее, проблеме принадлежности миру отношения «тип – экземпляр» непременно дано предполагать обращение к предмету, чем именно дано обратиться и нечто квалифицирующей характеристике, заданной как нечто параонтологическая позиция «взгляд на мир как на разнообразие обособленных условностей и выстраиваемых ими связей». Хотя, опять же, любому возможному описанию такой характеристики не обойтись и без выстраивания логического круга, но, тем не менее, такого рода «технической» накладке не есть отрицание и той характеристики «признака», что расценивает его как «существующий по причине способности чего-либо выделяться по отношению прочего содержания мира на положении нечто отдельного». Здесь важно, что подобного рода «отдельному» не дано представлять собой отчужденно единственное отдельное, но, опять же, на положении «отдельного» формировать и нечто тип «отдельного», то есть - обращаться тем нечто, что в состоянии образовать «на фоне мира» и свое отношение с другим «отдельным», также подобным ему в части отдельности. На основании подобного понимания равно же возможно и то определение множественности присущей миру «отдельности», что определяет ее как нечто «доонтологическую» позицию любого познавательного осмысления мира, некоего «фундаментального априоризма» (4).

Следующая важная задача настоящего анализа - разбор хода мысли условного «математического критика» наших рассуждений, для которого возможность признака выделять экземпляр вне совершения акта перехода непременно предполагает отождествление некоего нечто то равно наличием у него и способности «нескольких признаков определять многоадресную ассоциацию экземпляра в мире». Тогда одну из посылок нашей критики подобной позиции и дано составить тому предложенному выше принципу, что исключает сопоставление какого-либо «отдельного» с фоном в виде «мира в целом», но определяет такое «отдельное» не иначе, как частным признаком некоей множественной ассоциации. Однако и само условие непременного вовлечения всякого «отдельного» в условия множественной упорядоченности - оно же и никоим образом не основание для наложения любых возможных запретов на локализацию всего лишь единственной связи, в которой данный экземпляр с неким другим экземпляром и соотносится не более чем посредством «простой» адресации. Положим, такого рода «единственной связью» и правомерно признание действительности такого структурного упорядочения, чем и подобает предстать прямой, соединяющей две точки пространства. С другой стороны, всевозможные системы сложной адресации тогда подобает характеризовать не иначе, как наделенные такого рода механизмом адресации (сколько бы это определение не отдавало тавтологией), что они никоим образом не обнаруживают способности построения обратной проекции непосредственно на принцип признаковой адресации. Из подобного понимания и дано следовать такой оценке математической критики предлагаемой нами схемы: математика, привыкшая к использованию приема разрешения несходимости посредством задания метатипа, не уделяет внимания предмету необоснованности ряда ее утверждений, когда вместо задания метатипа она прибегает к построению недопустимых обратных проекций. Постоянная генерация в математической системе представления «метатипов» мешает приходу в математическое мышление идеи фиксации такого «запрещенного» уровня, чему уже не дано допускать разложения в метатип. Равно практике математического познания не присуще и следование пониманию, что дано иметь место и нечто уровню, явно исключающему образование того паратипа, что мог бы допускать его обращение типом; или, проще, типу «натуральные числа» невозможно сопоставить какого-либо его предшественника. Простыми словами - такой предшественник натуральных чисел, как «гипочисла» невозможен. Тогда как таковому выделению подобных пределов и дано обратиться тем основанием, что вполне достаточно для прояснения и нечто функционала возможности соотнесения.

Или, иначе - присущему нам пониманию предмета онтологического статуса нормативного условия «отдельное» явно же дано знать и следующую возможность выражения: некая специфическая сложность операции идентификации никоим образом не позволяет представления как определяющая положение, в силу которого всякую операцию идентификации и подобает определять как оперирующую признаками. И математической теории в ее рассуждениях также доводится оперировать теми признаками, предметность которых в качестве признаков она сама не определяет, хотя она и обращается к попытке установления необходимого объема признаков для определения некоей математической категории и определения критериев адекватности приложения некоторых признаков. Более того, математике присуще совершать подобные манипуляции вовсе не в рамках некоей онтологической модели, но непременно в рамках ее собственных специфических представлений. Тогда из как таковой реальности подобного положения и дано следовать возможности философски критического отношения к математической трактовке нормативности «признак». Возможно, на взгляд математики, философия и «погрязла» в анализе исходных посылок, когда вернее было бы поспешить с переходом к содержательной теории; философия в глазах математики неудовлетворительна тем, что никогда так и не переходит к содержательной теории. Да, действительно, философии дано ограничивать себя определением лишь изначальных «рамок»: идентификацию сущности обеспечивает признак, и именно подобную зависимость философия и рассматривает в качестве онтологического основания любой познавательной квалификации того, что и подобает расценивать как «сущность». Задачу же всякой содержательной теории равно же дано составить построению способов различения сущностей и тогда одна теория, скажем, «математика», различает структуры неких отношений, а другая, скажем химия, различает возможности феноменально представленных конкреций воздействовать одно на другое или же разлагаться. И это главный раздражающий представителей математики «антиматематический» (в действительности, направленный против не вполне продуманно предъявляемых претензий) аргумент: математика уже содержательная теория, но отнюдь не общая теория онтологического единства содержания. В смысле же «онтологической принадлежности содержанию» и производственную линию по разливу газированной воды и математическую абстракцию «четное число» равным образом и подобает расценивать на положении не более чем экземпляров типа «содержание».

Аналогичный порядок рассуждения также допускает повторение и в отношении «типа». Специфике достаточности отдельной адресной нормы «тип» любым образом дано допускать задание посредством необходимого для такого выделения количества признаков. То есть достаточность локального типа - это достаточность экземпляра, принадлежащего некоей градации («типу») типов, и здесь конкретный тип будет отличать как специфическая позиция «среди типов», так и общий каждому типу статус «типа». Некие обстоятельства будут востребовать некий определенный, а не другой тип, но это не означает, что подобный тип не будет устроен равно же и «как тип». Пусть мы вводим типы «черви» и «четные числа», но «как тип» и черви, и четные числа будут представлять собой именно типы. Или допустимо следующее определение - актуальную эффективность некоего типа не подобает расценивать равно же и как источник задания условия воспроизведения того порядка, чему дано составлять собой и нечто «порядку типа».

Еще одну проблему, существенную для онтологии типа также дано составить собой проблеме завершенности характеризующего некий тип (а равно и «экземпляр») комплекса признаков. Так, дано ли некоей коллекции признаков, заданной в некоей конфигурации, допускать отождествление как нечто же уникальная и невоспроизводимая коллекция признаков? Здесь важно понимать, что при ответе на этот вопрос в первую очередь следует уделить внимание проблеме «дурной бесконечности», - парадокса, когда фиксации полного объема признаков дано добавлять к данному набору признаков и тот признак «полноты», что расширяет как таковой набор признаков. Разрешить же подобный парадокс возможно лишь принятием предустановки; так, конечному набору признаков доводится отличать сущность лишь непременно на условиях заведомой известности тех обстоятельств вовлечения в мир, где собственно свойственная подобным обстоятельствам актуализация и задает правила выделения некоего комплекса признаков. Тогда если как таковой возможности выделения признаков и доводится соответствовать некоему заданному определенными правилами объему, то следование подобному порядку и позволит отсечение любых возможных дополнительных наложений в виде пара- и мета-порядков. Или - как таковые «воспроизводимые в силу следования принятым правилам» наборы признаков и подобает расценивать как конечные и не порождающие каких-либо дополнительных обстоятельственных включений.

Огл. Проблема действительности «пустого множества»

Той терминологии, что принято употреблять в математическом анализе, дано включать в себя и такое понятие как «пустое множество», или множество, не содержащее как таковой конституирующей его множественности. В таком случае, возможно ли указание такого метода или способа онтологического исследования, в том числе, подразумевая под ними и найденные нами решения, что мог бы помочь в проверке состоятельности предмета, скрывающегося за понятием «пустое множество»? Кроме того, не помешает допустить, что исследованию существа предмета, определяемого таким понятием, дано обратиться не на нечто «специфику», но на нечто лишь определяющий ее «скелет». Если это так, и если правомерна реальность такого рода формы как отдельная от сущности комбинация определяющих ее признаков, то есть если определять «пустое множество» нечто средством трансляции комплекса связей ассоциации, стоящего за всякой реальной множественностью (например, в смысле отображения свойств коммутативности, рефлексивности, etc.), то этому решению не дано вызывать возражений. Предложенной нами концепции ни в коем случае не дано исключать возможности «пустого множества» если ему дано играть роль средства передачи не собственно содержания, но - не более чем «обстоятельств», как-то характеризующих или отличающих подобное содержание. Характеристике «наличия вне его непосредственно присутствия», передаваемой посредством представления не более чем обстоятельств и дано обнаружить качества нечто закономерно допустимой возможности, не заставляющей думать о ней как о некотором алогизме. В подобном отношении прямо правомерно указание и на нечто «вызванные ураганом разрушения», как и на отмечаемые характеристики его «силы» притом, что непосредственно ураган уже давно завершил свой разрушительный поход. Однако нашедшему применение в конструировании математических представлений принципу «пустое множество» дано означать совершенно иное. Современная математика в предлагаемом ею определении понятия «пустое множество» также предполагает и задание условия действительности нечто относящейся к сущности существенности, фактически стоящей над самой сущностью, в качестве некоторого рода «улыбки чеширского кота» опережающей появление головы. Математическое рассуждение, даже еще не конституируя какой-либо множественности, уже обращается к оперированию «пустым множеством» как вполне очевидным представителем, или, фактически, «наличием», множественности. То есть - в логической модели математики вполне допустима и нечто «многомерная определенность», а именно нечто, наделенное такого рода «способностью состоятельности», что в некотором отношении подобает расценивать не иначе, как «опережающей» то самое действительное, что предполагает определение посредством задания условия подобной «способности». И действительно, в смысле очевидности прогноза подобное опережение явно правомерно, как правомерна и всякая фьючерсная сделка, но это вряд ли означает, что выделенное в смысле будущего периода условие доступно для актуального востребования.

Но равно непременной особенностью идеи «пустого множества» дано предстать и существенно большей зыбкости даже в сравнении с посылками фьючерсной сделки. Собственно идея такого рода «множества» - не иначе, как идея наличия, выделяемого в обстоятельствах, когда подобное наличие элементарно невозможно. Ленин, к сожалению его последователей, в некоторый момент скончался, однако чувства, испытываемые последователями в отношении вождя, допускают выражение посредством формулы «Ленин - вечно живой». Ленина нет, и в то же время он существует, множественности нет (именуемое «множеством» содержание исключает предъявление), и, в то же время, такому множеству дано соответствовать квалификации «предъявленное». Другое дело, что мы все же позволим себе признать такого рода схемы не исключающими и некоей функциональности, и направим нашу критику лишь на предмет недостаточного развития понятийного аппарата неких отдельных теорий. «Множество», если и расценивать его с «предметной» точки зрения - оно не иначе, как нечто «двойка и более», однако отсутствие необходимого набора понятий заставляет обозначать именем «множество» и ряд характерно иных сущностей. Так, реальные «отсутствие в наличии, наличие и множественное наличие» равно достаточны для образования такого рода типологической градации, ее можно обозначить как операциональный объект указания величины, что состоятельна как общность носителей формата, универсального для данных экземпляров в части возможности исполнения над ними неких математических процедур. Таким образом, понятие «пустое множество», если оно употребляется не для фиксации смысла «набора признаков» множеств, а обозначает «множественность, но ту, что не располагает ни одним элементом», реально будет представлять собой обозначение возможности в операциональном смысле унификации нечто же возможности величинной (численной) предметной адресации. При этом с сожалением приходится отметить, что употребление в науке «математика» понятия «пустое множество» лишает нас надежды на хотя бы какую-либо иллюстративность такого используемого там понятия.

Огл. «Категория» - типологическое продолжение конструкции «тип»

Последней задачей, допускающей постановку в настоящем анализе, мы позволим себе определить задачу образования комбинаторной конструкции «категория» на основе исходной конструкции «тип». Само же решение такой задачи начнет у нас отождествление «категории» как такого рода порядка, что представляет собой разновидность порядка «тип», но одновременно обнаруживает и такую специфику, как задание обязательных для него условий акта типизации. О каких именно условиях тогда могла бы идти речь? В данном случае нам дано ожидать прямой помощи от некоего ранее уже выполненного анализа (2), откуда прямо следует, что отождествление в значении «категории» дано допускать отнюдь не каждой форме категорификации, найденной нами в корпусе обыденного сознания, но - лишь тем формам, что могут быть расценены как формы атрибутивной категорификации. Или - если типу «вообще» дано представлять собой ассоциацию, безразличную к условию наполнения теми или иными экземплярами, лишь бы такие экземпляры соответствовали условиям типизации, то «категорию» и подобает расценивать как тип, небезразличный к присущему ему наполнению экземплярами. Такого рода «небезразличию» и дано определить собой нечто порядок комплектования категории, для которой прямо исключено комплектование экземплярами, что в смысле востребующего их типизирующего обобщения обнаружат равнозначность в задаваемом подобной категорией аспекте некоему другому представленному там экземпляру. Подобающий пример такого рода категорифицируемой общности дано предоставить сигнальной системе светофора: этой системе прямо дано исключать реализацию, что предполагает использование принципа «дублирующих сигналов» - в составе светофорной панели дано присутствовать лишь одному сигналу, соответствующему одной сигнальной функции. Так, обычной панели светофора не дано включать в себя двух одинаковых «зеленых» сигналов, хотя она допускает включение в нее, в дополнение к просто «зеленому» и распространенный в наши дни индикатор продолжительности подачи сигнала. Тем не менее, подобающую ей эффективность форме такого рода «атрибутивной» категории и доводится обнаружить при образовании множества подтипов. Если мы выстраиваем категорию «мебель», то в ней бессмысленно введение двух одинаковых подтипов «стулья»; таким образом, категория и есть нечто оптимальное средство упорядочения операторов идеализации, чему равно же дано обнаружить и специфику присущего таким подтипам свойства рефлексивности. Подобного же плана эффект равно дано проявить и как таковой функциональной унификации - в разбитой на подтипы категории «мебель» дано присутствовать не «стульям» или «стульям штрих», но непременно же уникальным «стульям», «табуреткам», «банкеткам», «креслам», «лавкам» и т.п. Но куда более очевидной иллюстрацией данного принципа дано предстать математическому примеру: если, положим, мы образуем категорию «нормативы математических величин», то она прямо исключает включение двух подтипов «рациональные числа».

Если же остановить на этом изложение возможных посылок и перейти к их обобщению, то здесь возможна формулировка следующего определения: категории дано представлять собой такую специфическую реализацию норматива «тип», для которой грубая одинаковость предназначения составляющих данный тип экземпляров не обуславливает точной идентичности присущего им предназначения. Тогда на нашем примере категории «мебель» становится понятно, что если предназначение всякого предмета мебели - исполнение неких функций внутри помещения, то предназначение стула и стола не совпадает в смысле конкретной функции каждого. Тем не менее, разделение на «тип» и «категорию» все же подобает расценивать как условное; если некое различие можно понимать лишь различием масштаба - слона и моськи, - то это будет тип, если и масштабу дано допускать обращение началом некоей функциональности - «вьючное животное», то данных обстоятельств уже достаточно для построения категории.

Также не исключено, что последующему совершенствованию практик анализа дано обусловить обретение и неких иных способов «рекрутирования экземпляров под знамена типа», а равно указать на наличие и иных ассоциативных порядков, конфигурирующих характерно «нераспространенное» базисное отношение типизации. Нам же на представленном здесь примере «категории» важно было показать, что различие в способах рекрутирования экземпляров в тип - не иначе, как нечто отнюдь не исключаемая возможность «распространения типологии» типа. Также вполне возможно, что становлению подобной возможности равно не дано исключать формулировки и нечто комбинаторной теории различных «рекрутирующих» построений типа, но и подобной проблеме вряд ли дано составлять собой проблему философского анализа онтологических констуитивов.

Огл. Заключение

Своего рода «подспудной идеей» предпринятого выше анализа и довелось обратиться идее представления доказательства неспецифичности, нелокализации в любой из возможных предметных сфер фундаментального отношения «тип - экземпляр». Или - нашему намерению довелось состоять в попытке определения основания для исключения любых претензий предметного опыта на присвоение себе данного отношения как замкнутого границами определенного направления познания, что и придало подобной аргументации функцию основания для критики тех построений, что исходят из попытки придания данным отношениям не иначе, как предметного характера. Собственно же выводы, следующие из предпринятого выше анализа, нам также хотелось бы расценивать как достаточные для наделения онтологии формального знания теперь и возможностью разделения бесконечно конкретизируемой познанием сферы образующих мир идеализмов и некоей иной сферы, тогда уже доступных познанию инструментов изображения заключенной в нем картины структурной природы. Скорее всего, надежде на такой исход довелось составить собой и наиболее важный итог предпринятых здесь размышлений.

11.2008 - 03.2022 г.

1. Гайденко, П.П., "Обоснование научного знания в философии Платона", в "Платон и его эпоха", М. 1979, ред. Ф.Х. Кессиди
2. Шухов А., "Категории обыденного сознания", 2006
3. Шухов А., "Предмет семантики", 2007
4. Смит, Б., "В защиту экстремального (ошибочного) ", "Журнала Либертарианских исследований", 12, (1996), с.179-192
5. Шухов А., "Различение элементарного типизирующего и категоризующего типа связи", 2008